Зверь

Позади нищего и насквозь пропитого поселка, будто вымершего человеческим материалом, раскинулось довольно большое поле, а за ним мрачный лес без края. Но в него жители поселка ходить не очень любили; сильно боялись. Н., приехавший по случаю в эти места и поселившийся у одинокой старушки, скучая, поинтересовался, в чем тут дело. Ведь лес, должно быть, богат и ягодами, и грибами, и живностью. От него можно было бы неплохо кормиться. Старушка как-то кисло ухмыльнулась и прошамкала; «Так там же Зверюга». – «Что за зверюга?» - удивился Н. – «А где же ваши охотники?» - «На этого Зверюгу нема таких охотников» - угрюмо ответствовала старушонка. Подумав, она добавила: «Да Вы и сами можете поглядеть на него. Он там, у леса, отдыхает».

На другой день Н. вышел к опушке. Однако остерегаясь; чем черт не шутит. Он сразу увидел Зверя – и сразу понял: тут что-то не то. Но что именно? Его большие размеры? Непонятная порода? И что он тут вообще делает? Почему никем не замечен, а только жителями этого дрянного поселка? Да и они уже свыклись с ним.

Он знал, что нельзя, со зверями нельзя заигрывать. Но его неудержимо влекло к этому. И он ничего не мог с собой поделать. Он вообще любил ходить по краю пропасти. Впрочем, при ясных и зримых гарантиях. Он также знал – зверь не падок на кротость; кротостью его не купишь. Но этот Зверь был особый. В его свирепости, казалось, порой проскальзывало что-то похожее на нежность. И он обладал воображением. Разумеется, не человеческим, а тем, которое присуще только зверям, - причем зверям любопытствующим. Разве вам не приходилось наблюдать не только царственную лень, но и тот необычный интерес, который страшный хищник может проявлять не только к своей жертве, но и к незнакомым ему предметам? Или Н. лишь выдумывал все это, возбуждая собственный интерес и выдавая желаемое за действительное?

Несомненно, его интересовали совершенные охотники. Но сам он таковым никогда не был. Возможно потому, что не решался. Однако странным образом  нас сильнее всего и тянет к тому, на что мы не решаемся. Другая возможная причина: уж не готовил ли он  себя самого к совершенной жертве? Для чего вообще нужен … нет, не палач, даже достигший подлинной виртуозности, а идеальный охотник-убийца? Был ли таковым этот Зверь?

Когда Н. наблюдал за ним с безопасного расстояния, тот даже не шевелился. Ни один мускул не вздрагивал, не напрягался в нем. Просто он смотрел своими ничего не выражающими перламутно-зелеными глазами куда-то мимо Н. Словно самого Н. вовсе не существовало. И это возбуждало его. В глазах же Зверя не прочитывалось никакого смысла. Но в них сияла в своем чистом блеске неотвратимая, постоянная угроза. И вот в ней-то было нечто сумрачное и непреклонное, с чем разум Н. справиться не мог. Поэтому ему необходимо было – во все более настоятельной мере – испытать ЭТО. Если угодно, - дотронуться до самой «этости» Зверя.

Когда приходит страсть, рассудок падает; самый уверенный в себе, самый расчетливый – падает. Что рассудок! Обречены пасть и честь, и совесть, и чувство самосохранения, - сильнейшие в нас. Понимал ли Н., что он испытывает? Ему казалось – в первую очередь самого себя. И вот каждый день он с упорством маньяка приближался к зверю. И каждый раз на шаг ближе. Он приучал его к себе. Почему бы и нет? Ведь есть две главные силы – страсть и привычка. В тебе страсть, в другом привычка. У тебя привычка – а у другого страсть. Бедный Н.! Этот зверь уже владел им, уже господствовал и только лениво – но и хищно – ждал его полной сдачи. Но что же такое охотник? Давайте поговорим, наконец, и об этом.

А что тут говорить? – Выслеживает, крадется, выжидает, убивает, торжествует.
Между тем Н. думал: «Мне надо научиться не бояться смерти. Когда я научусь этому – а этому ведь, надо полагать, можно научиться, - все будет прекрасно. Вот эта зверюга – она не боится смерти. Я вижу это. Она вообще ничего не боится. Потому меня к ней и тянет. В ней таится – само совершенство звериности, зверства. Нет, это не одно и то же. Между прочим, у звериности есть свое высшее благородство. А так в жизни не хватает именно благородства. Впрочем, и что-то неуловимо жестокое в ней. Потому людишки ее и не понимают, и боятся ее. Или я ищу отчаянности? Да, две вещи, которых совсем нет, которых радикально не хватает, в нынешних людях уж в точности. – благородства и отчаянности». – Так размышлял он, время от времени прогуливаясь по поселку, лишенному всякой выразительности, неопрятному, скучному и трусливо-озлобленному; прогуливался перед тем, как отправиться к опушке леса, где довольно часто и возлежал Зверь.

Еще он думал о трех типах героев. «Так нужно» - говорил он про себя, - «это постоянное «Так нужно». Для чего, для кого нужно? Но есть свои герои этого «Так нужно». А есть герои другого типа, - герои «Я так хочу», которым наплевать на всякого рода «так нужно». А есть герои «Могу», само воплощение могущества». – Он издалека смотрел на отдыхающего необычного Зверя и ему казалось,  что в этой лени и спокойствии, в их нечеловеческом характере, все говорит о сознании своей мощи. «Я могу все» - и это без всякого хвастовства, это даже не нуждалось ни в каком высказывании.

Он подбирался к нему все ближе и ближе. Зверь как будто не реагировал. Наконец, он решился. Он подошел к нему так близко, что ощущал его дыхание на себе. Зверь безразлично смотрел мимо него. Но что это? Ему показалось? Нет, не может быть. Зверь дружески слегка помахивал ему хвостом. Он стал напоминать ему большую собаку. Разочарование охватило Н. «И это животное все они боялись, только из-за его непривычного вида? Да оно почти домашнее». – Несколько минут он еще постоял перед ним; рука его неуверенно потянулась погладить дымчатый мех, но, остановившись на пол-пути, безвольно опустилась вниз. Повернувшись, Н. побрел обратно. И не увидел мгновенную перемену Зверя. Коварную перемену. Он весь напружинился, превратившись в готового к броску убийцу. Прыжок настиг Н. в то же мгновение. Он ощутил дикую, невыносимую боль, но сознанию не хватило времени даже на недоумение. Зверь просто перекусил ему горло. Как тростинку.

2006 год