Дневник Н

1 марта. Когда все вокруг лгут, так приятно, так восхитительно ошарашить их всех, невинно сказав правду. Но когда все вокруг говорят исключительно правду … тоже приятно бывает ошарашить их, нагло соврав. Так я поступил сегодня с Д. Абсолютно честный человек. И странным образом это бывает так скучно и надоедливо. Кажется, я его обидел Что ж, не я первый – и не в первый раз я кого-то обижаю.

4 марта. Возвращаюсь к предыдущему. А меня сколько раз обижали? Попробовал взвесить. Получается, что меня много больше. Или я лгу себе? Но если много больше обижал я, то не льщу ли себе? Что же лучше – лгать себе или льстить себе? Если скажут, что это, в сущности, одно и тоже, то сразу опускают множество тонких нюансов. А в них-то все дело и заключается.

Я пишу лишь по желанию. Сейчас писать не хочется. Откладываю тетрадь и ручку в сторону; иду гулять. Одинокие прогулки для меня – дар Божий.

13 марта. Встретил С. Буря эмоций – и одновременно внутренний холод. Как это может быть? Не то чтобы я себе удивлялся, но неужели все таковы? Из того же ряда: внутренне я бунтарь, но этот бунт так во мне и остается. Внешне я очень смирный, кроткий, если не сказать робкий человек. Другие, как я замечал, внешне бунтари, но весь их этот показной бунт таит под собой не то что робость, а подчас элементарную трусость. И опять вроде бы «тупик»: как же это трусость породила бунтаря, а мой внутренний бунт – робкого человека?

1 апреля. Долго не писал. Может и к лучшему. Зачем я вообще пишу все это? Для самого себя? Нет; я и так все про себя знаю. Для неких избранных читателей? Таковых у меня нет и никогда не будет. Для всех? К черту всех. И вообще, если пишут для всех, то это значит ни для кого. Для потомков? Почему же и не для предков? Таковы законы Времени? Чушь, их в действительности никто не знает. Для Бога? Некоторые воображают, что они пишут для Вечности и для Бога. Эти – наибольшие ослы. Быть может, для ада? Ведь некоторые ад своей жизни, своей души, стремятся перенести на бумагу. Тем самым избавившись от него. Значит, они пишут не для ада.

Получается вопиющий парадокс: я ни для чего не пишу; не скажешь даже, что я пишу ни для чего. Это – абсурдно. Но ведь я не пишу и для абсурда или во имя абсурда. Все это очень странно.

15 апреля. Опять две недели не писал. Просто не было мыслей. А этих гостей просто так в дом не зазовешь. А чувства? Тусклы, банальны, невыразительны. Слабенькие, полудохлые червячки чувств. Ощущаю себя плоским и пожухлым листом осени. А на дворе-то – ликующая весна. Что будет дальше? – А то же, что и у всех.

И все-таки я не верю в это «ничто не ново под луной». Потому что ведь и «ничто не вечно под луной». А тогда – я не могу согласовать первое и второе.

18 апреля. Вчера слушал спор Д. и К. о свободе. В общем, Д. отдавал приоритет свободе, а К. («на хрена мне твоя свобода, ты мне хлеба сначала дай, хлеба и удовольствий») – справедливости. По-моему, оба не правы. Абсолютной свободы, ясное дело, нет. Свобода «пусть меня никто не связывает, пусть все будет, как я хочу», есть вздорный произвол и абсурд. Но свобода, за которую боролись вчера с неистовством страсти и которая видилась верхом возможного и должного, сегодня уже рабство. И люди столь же неистово борются за новую и большую свободу. А завтра будут бороться за другую, а та, за которую боролись, опять станет несвободой. Конца этой борьбе не видно – но именно потому, что не видно конца несвободе. Получается, что свобода в принципе недостижима – или достижима только какая-то ее степень, которая завтра же превратится в новые цепи.
Я никогда не боролся за свободу. Я просто был свободен.

26 апреля. Возвращаюсь к предыдущему. Свобода, бессмертие, Бог. С Богом, о Боге – поостерегусь говорить (хотя – разве избежишь?). Но вот о бессмертии …Почему мы решили, что заслуживаем бессмертия?откуда такая значимость, приписываемая себе?на каком основании? – Я нахожу только два таких возможных основания, действительно пригодные в данном случае:а\ если мы и в самом деле являемся «образом и подобием»; в\ второе основание открыто Кантом в его второй Критике. Более никаких убедительных оснований я не нахожу. Но и эти, в сущности, сомнительны. Когда смотришь на невыразительную, тусклую жизнь вот этого человечка или на полную предательств и лжи другого, то невольно думаешь: чем он заслужил бессмертие?чем я заслужил бессмертие? Но, с другой стороны, разве бессмертие есть вопрос заслуги?или он должен быть поставлен совершенно в другой плоскости? Ведь если это вопрос заслуги, то вообще никто не заслуживает бессмертия. Или же мы должны перейти к идее избранности, со всеми ее моральными и теологическими трудностями.

2 мая. Вот только что помнил (мысль скользнула, как тень) – и уже не помню; все улетучилось. Мучительное недоумение; не могу вспомнить то, что мгновение назад помнил. – А как быть с памятью самого себя? Почему эта память не улетучивается? А если вдруг улетучится? Кто я тогда буду, кто такой? Я ведь не буду помнить себя самого; я буду продолжать существовать, но уже не в качестве себя самого, как некая пустая форма. Мне напомнят, мне скажут, кто я, кем был. Я буду знать, но это не будет тем внутренним переживанием, которое было неотделимо от меня самого. Возможно, сознание-переживание того, кто я – это лишь определенный уровень, ниже которого у «моего» духа нет никакого «я». Возможно, глубже моего «я» таится нечто, лишенное всякого «я», скрытая от меня самого темная «основа» (почему многие философы так настойчиво обращались к теме Безосновности, Ungrund?). – Страшно бывает смотреть «вглубь себя».

«Быть человеком»; т. е. быть «ограниченным» вот этим самым «атрибутом» человечности (хотя мы и не знаем в точности, что он означает. Заповеди и их соблюдение?). «Ему надоело быть человеком», «им надоело быть людьми» … Почему? Что это собственно означает и выражает?
Как может нас ослеплять наш собственный опыт. Он как бы заслоняет реальность Иного.

14 мая. Не было у него ни чувства дна, ни чувства середины. Бедный человек. Родился, прошел по плоскости и растворился; видимо, слился с ней.
Ну да, вечность – бесчеловечна. Или ее тоже вы хотите подверстать под человека. Но – никак не получится; вечность не подломится. Куда, во что ей ломаться? Подломится – окончательно – человек; он и так уже надломлен.
Надвигается ночь. Одиночество. Письменный стол с лампой; ее тусклый свет. Звучит хорошо темперированный клавир Баха. В коридоре мяукает кот. Надвигающаяся старость. Что ждет впереди? Разочарование, болезни, смерть.

23 мая. Он тосковал о свободе – несбыточной свободе от самого себя. А знаком несбыточности и была сама эта тоска.
Почему мне эта речь кажется осиротевшей? Моя речь, их речь, речь кого угодно. Изысканная речь – и в ней сиротство; этой изысканности некуда приткнуться, кроме как к себе самой. Вульгарная речь – и в ней сиротство; эта вульгарность влачится, как нищая, никому не нужная старуха; но сколько таких старух вокруг!
Никто больше не хочет и не готов жертвовать своей жизнью (отказ умирать – как будто они и в самом деле бессмертные); но при этом все хотят быть «победителями». Они рады называть себя «воинами», но настырно требуют комфорта и гарантий. – «Наш век есть подлинный век эквивокации».

З июня. В чем польза, функция, нужда дневника? Есть разные мнения. Мне же кажется, что он – мой вампир; он высасывает мой дух и порабощает.

7 июня. Лето. Самая нелюбимая мною пора. Жара, лень, скука. Нет сил больше писать. Да и о чем? Обо всем, про все уже написано. Знаю, что это тоже старая банальность. Ну и что? От этого она становится только верней. Если ты не гений, то все уже для тебя написано. И за тебя. Читай. На работе – тяжелые отношения. Семьи нет. От литературы устал. Скорее всего, мне придется уехать. Куда-нибудь подальше, где меня никто не знает и я никого не знаю. Исчезнуть в неизвестности. Не это ли и называется благодатью?

На этом дневник Н. обрывается.

2006 год