За гранью Часть I Глава 1 I

Описание:
Лес и города,
духи и живые,
люди и те, кто связан с людским миром лишь на малую часть.
Все они являют мир, что создан ими, и мир, что погибает от их рук.
Грань, что невозможно пересечь.
И две потерянные души, чьи легкие спирает сжатый от ограниченности воздух.
Подчиненные правилам, они следуют прописанным для них путём.
Но что случится, если однажды табу будет нарушено и хрупкий мир рухнет для каждой из сторон?

Слоган:
"We can be heroes
Just for one day"

Часть I
Глава 1
Мир глазами маленькой девочки (I)


Это происходит всегда. Каждый год. Из племени выбирают детей, которым исполнилось по четырнадцать лет, их всех приглашают на ритуал обращения, где они терпеливо ждут своей очереди, а затем для каждого из них в отдельности начинается своё испытание. Пройдут ли они его, нет — неизвестно, но большинство всё-таки проходят успешно.
А что случается с теми несчастными, коим не удалось завершить свой ритуал обращения — неизвестно; они просто исчезают, словно бы их никогда и не было. И, пожалуй, это было самым волнительным моментом в жизни детей Леса, ведь никому не хотелось уходить в небытие и неизвестность. Протоптанная кем-то дорожка жизни, следование за устоявшимися правилами и выполнение отведенных тебе ролей в жизни клана — самый безопасный и благоразумный вариант существования; так считали все подростки, чьи мысли следовали точным правилам клана Звероподобных.
Девушку, еле передвигающей свои ноги из-за того, что новенькие свалянные из шерсти и сшитые из кожи оленя сапожки полностью намокли и отяжелели от снега, тревожил вопрос: «Почему обращение происходит зимой, когда в их края приходит холод и выпадает первый снег, ещё редкий и неинтенсивный?» Но ответ приходил сам собой, сколько бы она мысленно не задавалась этим вопросом: клану нужны сильные и выносливые люди, способные переносить мучительный холод, голод, даже болезни и раны. В людях Леса нет слабости, в них просто-напросто не должно быть слабости.
Девушка потирала замерзший нос и прятала его в шарф, тяжело дыша, чтобы согреть хоть часть лица. Темная длинная шубка, сшитая из шкур зверей, с хорошей теплой подкладкой не давала ей замерзнуть, а большой капюшон прятал лицо девочки. Несмотря на то, что ей ещё даже не исполнилось четырнадцати, ей дали разрешение пройти обращение уже сейчас, потому что на этом настаивала знахарка. Седоволосая женщина думала, что если ритуал не произвести уже в эту зиму, то совсем скоро все узнают о тайне девчушки: она нелегальный контрактор. Её метка контракта разрасталась по телу и, по мнению знахарки, должна была поглотить её, как только она заполнит восемьдесят процентов тела. Если сейчас, метку можно было спрятать за балахонными одеждами, то позже даже этого сделать уже будет невозможно. Именно поэтому эта странная тринадцатилетняя девушка должна заключить официальный контракт, после которого метка на её теле исчезнет, по крайней мере, в обычном облике.
О метке, появившейся на теле девочки четыре года назад, знала лишь она и мудрая знахарка; они тщательно скрывали от людей эту аномалию, чтобы не вызвать ещё больший гнев среди старейшин, чем есть сейчас. Дитя несчастий — вот как величали эту девушку в клане из-за её разноцветных глаз. Люди боялись и ненавидели детей, что рождались с подобными глазами, считая, что в них заключена мощь, способная разрушить их хрупкий мир, но, по словам этих несчастных, в других кланах им живётся спокойнее, потому что там к ним относятся с уважением. Считалось, что рождённые с цветными глазами имеют более прочную связь с духами и божествами леса и что они способны освободить из заточения иллюзорного мира тьму — по этой причине к ним относились презрительно в клане Зверей, ведь все духи мира Леса имеют облик зверей. Если бы вдруг в клане появился предатель, это бы запятнало его честь перед другими кланами, а такая вероятность у детей несчастий намного выше; также у старейшин была причина поставить такое клише на бедных детей. И по причине наиболее сильной связи с лесными духами другие кланы уважали таких отпрысков, считая, что это является благословлением богов.
Мир Леса един, но также он и разделён на небольшие кусочки земли, где обитают различные кланы с характерным для них бытом, с собственными традициями и обычаями, с взглядами на жизнь и своими ценностями. А также у каждого клана разные характерные способности и свои ритуалы обращения, становления членом их общины.
В клане Зверей ритуал обращения представляет собой заключение контракта между человеком и духом Зверя, выбравшего себе повелителя, от чего, собственно, и произошло название их общины. Клан Зверей. Звероподобные. Однако даже ребёнок, рождённый внутри их клана, не считается истинным его членом, пока, подрастя, он не пройдёт этот самый ритуал.
В эту зиму та странная кучка людей, что не побоялась навлечь на себя всеобщее порицание из-за общения с ребёнком несчастья, должна будет пройти ритуал становления, как и сам ребёнок несчастий. И девушка боялась —  они были единственными крупицами человечности и доброты, которые она знала; ей бы не хотелось терять этих людей в случае их провала. А о своём провале она даже и не думала — ей нельзя проиграть. Была бы возможность, девочка бы отменила этот жуткий ритуал, но, к сожалению, она не старейшина, а традиции Клана Зверей никто никогда не придавал забвению так же, как и никто не изменял.
 Бабушка-знахарка, брат Феликс и эти шестеро подростков — они единственные не сторонились девчушку и всячески пытались согреть этого дикого, выращенного на людской ненависти зверька теплом и душевной добротой. Бабушка говорила, что, возможно, их деревню ждут перемены, если они позволят ребёнку несчастий стать главой, но её никто не слушал. Тем не менее, девочка, насильно и усердно осваивающая искусства, изучающие в их поселении, а также начинающая их оттачивать до невообразимого уровня ещё с пяти лет, уже достигла хороших навыков, а всё для того, чтобы показать и отцу, и людям, и старейшинам: она может быть полезной, хочет быть таковой. Девочка знала: строгий отец, всегда жалевший, что именно в его семейном древе появился такой отпрыск, рассчитывает на неё, и она не может подвести его. Она должна стать сильнейшей, чтобы доказать ему: мать не зря отдала свою жизнь за презираемого всеми ребёнка с цветными глазами.
Четырнадцатилетние то толпились перед хижиной единственной знахарки клана, ожидая, когда же настанет их черёд узнать о духе, что выбрал их, то садились у разведённого костра, чтобы хоть немного согреться, и кому-то постоянно приходилось ходить за сухими дровами и хворостом. Ритуал проходит далеко не быстро, и порой он растягивается на несколько дней, ведь знахарка ждёт, пока очнется её посетитель. Бывали случаи, что душа подростка не выдерживала, и тот умирал, так и не прийдя в себя; а бывало, что подросток больше не мог проснуться, хотя и был всё ещё жив, и он мучился, переживая вновь и вновь события, случившиеся в иллюзорном мире. Тогда единственной эвтаназией*[1] для него являлась лишь смерть.
Так происходило и сейчас. Напряжение в воздухе говорило о том, что кто-то уже давно находится под действием чар, но так и не узнал о своём тотеме*[2], хотя среднее время пребывания в потустороннем мире и успешного возвращения из него было часа два-три.
Девушка ещё больше зарылась подбородком в шарф и незаметно выдохнула, бледный пар совсем немного выступил из-за шерстяного покрова и растворился в ледяном дыхании зимы. Она стояла одна, подперев собой утеплённую шерстью и кожей в несколько слоев стену, сжимая и разжимая ладони, дабы они совсем не замерзли, и мечтала уже получить своего тотема, прийти домой, налить себе нектара Илийи*[3], что она специально сохранила для самых сложных и волнительных дней, и раствориться в приятном умиротворении.
Её ровесники или почти ровесники предпочитали полностью игнорировать девушку, если та прятала своё лицо в одеждах, однако если она показывала свои глаза, то тут же начинались разговоры, и случалось, что некоторые пытались её избить, как говорилось, «научить правильным манерам». Они считали, что если уж такому ребёнку позволили жить среди них, то он не должен выставлять напоказ свой недостаток — и девушка отрастила себе длинную иссиня чёрную чёлку, за которой могла бы скрывать свои глаза. Ошибка природы. Челядь. Пролетариат.
Краем души она желала бы по возвращении домой поделиться своими переживаниями с семьей, но она знала, что всё это безуспешно. Отец, как и всегда, был бы хладен и говорил о становлении на новый уровень их клана, старшая сестрица презрительно бы поглядывала на неё и говорила бы, что все эти разговоры, а-ля я смогу стать сильнейшим контрактором в клане, я смогу переплюнуть даже тебя, сестрица — бред. Лишь младший братец бы выслушал её и смог бы посочувствовать ей; правда, девушка и в его глазах видела непонятный ей страх, что был внушён, как и всем остальным, старейшинами, учителями и жителями.
Девушка уже привыкла быть одна. Её ровесники боялись и считали проклятой из-за не поддающемуся анализу явления, что с самого рождения было с бедняжкой. Правда, нашлось пару храбрецов, что не испугались божественного презрения и смогли сдружиться с девочкой, но, на самом деле, и их в некотором смысле считали отбросами. Она страстно желала стать сильнейшей в клане, чтобы получить роль вождя; но вовсе не из-за каких-нибудь задних мыслей или мести, девочка думала, что сможет защитить свой клан, она хотела его защитить, даже несмотря на то, как к ней в нём относились. Она хотела стать полезной, чтобы больше никто не считал её ребёнком несчастий.
Девочка, столкнувшаяся со смертью в девять лет, чьи руки были запятнаны чужой кровью. Хладнокровная к врагам и доброжелательная к друзьям, обезумевшая из-за горя и нашедшая поддержку в одной единственной цели — защите близких ей людей. Ребёнок, близкий к духам, что приносит несчастья, назвать имя которой считалось сильнейшей бедой. И звали её Хистория.
Подняв глаза, она увидела стоящую перед ней девушку с рыжими вьющимися маленьким бесом волосами, что закусывала губу и нервно щелкала пальцами. И без слов Хистория определила, что сейчас там, в хижине, находится брат-близнец рыжеволосой, и почувствовала всю дрожь и страх, что овладевали девушкой. Эти двое были одни из тех, кто, наплевав на запреты окружающих и родителей, попытались узнать, что таится за стеной, которой оградила себя Хистория. Друзья — так они называли себя, и от этого слова у Хистории на душе становилось теплее.
— Не волнуйся, Лисса, у Харпера всё должно получиться, — сказала она, не поднимая головы.
Лисса кисло улыбнулась и кивнула, подтверждая слова подруги. Та, в свою очередь, вновь вернулась к своему одинокому пребыванию в мыслях. Темноволосая, казалось, была отрезана от этого мира какими-то невидимыми чарами, мыслями, что не могли разгадать ни её друзья, ни родные, ни даже старая знахарка, всегда поддерживающая её. И сейчас она, хрупкая, маленькая тринадцатилетняя девочка, зарывалась подбородком в шарф, ожидая, когда же её вызовут в хижину и вызовут ли сегодня вообще. Она зажмурилась и резко наклонилась, чтобы капюшон сильнее свалился ей на лицо, потому что желания вытаскивать руки из карманов у неё не было, а затем услышала легкий смешок Лиссы.
— Ты такая забавная, когда делаешь что-то подобное, — произнесла Лисса.
Хистория фыркнула, показывая своё недовольство подобным «комплиментом», но затем тут же растаяла в теплом смущении, отдающемся на её розовых из-за холода щеках жарким пурпуром, от чего девушка стала совсем красной, как помидор. Пряди её волос закрывали всё лицо, лезли на глаза, попадали на сухие синие губы и щекотали нос. Девушка скривилась и еле слышно чихнула, словно маленькая лисичка. Она уже знала заранее, что вновь рассмешила Лиссу.
Несмотря на имя, данное рыжеволосой, на лису поведением больше всего смахивала не она, а её подруга; Лисса частенько выдумывала и представляла, как той достанется в тотемы какая-нибудь лиса из-за похожих манер. А вот самой Лиссе, скорее всего, достался бы более харизматичный, бойкий и опасный зверь. На самом деле, ребята всегда любили собираться компанией и обсуждать, гадая, кому какой же зверь больше всего подходит. И даже зная то, что обычно не человек выбирает себе тотема, а, наоборот, тотем выбирает человека, который будет казаться ему самым достойным, они все равно не переставали гадать.
— Эй, ребята, так вот же они! — эхом прозвучал звонкий голос Мины.
Мина со всех ног бросилась к двум девушкам по земле, которую уже начал припорашивать первый снег, с улыбкой пятилетнего ребенка, заранее раскрыв объятия, чтобы затем сжать друзей в тиски, но не тут-то было. Девушку схватили за волосы, что вновь были растрепаны и не собраны в хвост, и оттянули назад, тем самым поумерив пыл темноволосой. Мину словно бы током ударило. Она, закричав от боли, стала хвататься за свои длинные — почти ниже поясницы — волосы, а затем, обернувшись, в гневе стала колотить парня, виновного в её состоянии. Парень сначала недовольно глядел на распушенные волосы девушки, а затем, рассмеявшись, произнес:
— Я же говорил, что нужно собирать волосы во время важных тренировок, церемоний и учебы. — И он улыбнулся Мине.
 — Дурак-дурак-дурак! — Мина всё также недовольно колотила по плечу высокого для своего возраста парнишку, а тот лишь смеялся ей в лицо. — Дурак ты, Гин!
Гин отставил вперед руки, чтобы легонько оттолкнуть Мину, и невольно раскраснелся перед совсем чуть-чуть злобным лицом девушки, что никогда не умела и не могла держать ярость подолгу на кого-либо. Казалось бы, что это мгновение было неизбежно.
— Ну, чего? — насупившись и успокоившись, сказала Мина, увидав взгляд парнишки.
— Ты такая ми-и-и-илая, когда злишься. Надо почаще так делать. — Гин, и без того всегда выглядящий слишком невинным, сейчас с этой ангельской улыбкой казался совсем ребенком. Он рассмеялся и почесал рукой затылок, от чего Мина совсем опешила. Навряд ли она ожидала такой вот реакции.
— Чего? — проговорила девушка. А уже секунду спустя, изменившись в лице, с криком «Карательный удар Мины!» залепила такой пинок парню, что тот чуть ли не улетел от неожиданности. Ухмыльнувшись и довольно всплеснув руками, она развернулась к приближающимся со стороны поселения друзьям. — Фух-фух! — дышала девушка себе на ладони. — Нужно было перчатки взять. — А затем, когда двое настигли её и они вместе направились к хижине, Мина задалась вопросом: — Нельзя построить здесь какой-нибудь гостевой домик или хотя бы навес сделать, раз уж обращение каждую зиму? Холодно же!
Но, как и все остальные, она тоже знала ответ: нужно учиться быть выносливым.
Обычно обряд проходят лишь те, кто находится рядом со знахаркой здесь и сейчас, но если духи захотят испытать кого-либо, а его не окажется поблизости, то никто другой из присутствующих не сможет пройти посвящение, пока нужный духам человек не сделает это. Время — дорого, а ожидание стоит многого. Именно поэтому все стараются приходить вовремя и уходить домой только после разрешения знахарки.
Друзья идут навстречу, к той, чьё имя проклято, а глаза являют невиданную мощь, чей кинжал уже покрывал алым миниатюрные ладони. Душа, объятая ненастьем? Демон, скрывающийся за личиной маленькой девочки? Создание, что старалось стать сильнее, лишь бы угодить последней воле матери? Кто же она? И являет ли она собой то чудовище, за которое её принимают?
Слабые умирают, сильные остаются. Погиб — ты слаб. Остался жив — поздравляю.
Так ли это? Так ли она думает? Девушка, зарывшаяся в шарф и опустившая глаза, чтоб её не узнавали. Выжив однажды, смогла ли она стать сильнее?
Трещат. Они трещат в такт мыслям девушки. Белые тени, скрывающиеся в темноте деревьев. Маленькие духи*[4] — хранители лесов, что спать должны в разгар зимы. Они поворачивают свои огромные головы, и, как игрушки, качают ими, и трещат, в ожидании долгожданного ритуала. Те, что всегда предчувствовали выплески энергий.
— Лисса. — Над головой девушки звучит голос строгий и серьезный, в котором отражена вся важность ситуации и беспомощность женщины. Знахарка, как и всегда, выглядела доброй и мягкой, её выражение лица почти никогда не становилось грубым, но сейчас что-то было не так. — Наверное, без твоей помощи ничего не выйдет, — проговорила она.
Лисса оробела, её рыжие кудряшки вздрогнули в такт дрогнувшей груди, она посмотрела сквозь знахарку и, сжав кулаки, проговорила:
— Он не справляется? — Голос Лиссы звучал так необычно для её подруги, подпирающей собой стену. В нём было столько волнения и боли одновременно, что казалось, будто одно неправильное слово женщины расколет её на части. Ведь Харпер и Лисса — одно целое. Что-то стрясется с ним, и Лисса не выдержит.
— С его ритуалом что-то не так, — еле слышно проговорила знахарка, но все вокруг смогли расслышать её слова. Они замолкли сразу же, как она вышла из своей хижины, даже кучка друзей Лиссы, что неслась к ней со всех ног, остановилась и не смела сделать и шаг при виде приближающейся знахарки. Все робели и приклонялись перед колдовской силой женщины, ведь она — единственный лекарь и шаман в одном лице в поселении, к тому же, довольно сильный. Все, кроме Хистории, ведь для неё знахарка была как родная бабушка, которую она никогда в жизни не видела. Хистория долгое время привыкала относиться к ней по-обычному, потому что того требовала сама знахарка, объясняя это тем, что она не просто на её стороне, она — в первую очередь, её близкий друг. И это ещё одна причина, за что темноволосую не понимали и презирали. С самого начала она по маленьким отголоскам нарушала различные традиции, что не являлись законами, и люди, считая это неприемлемыми манерами, смотрели косо на неё. Не видя разницы между табу и общепринятыми нормами, они заклеймили девочку, что пыталась показать всем новые горизонты. Нормы превращаются в табу, табу есть народные нормы, и люди задыхаются от ограниченности возможностей. Девочка готова к переменам, но мир, к сожалению, нет.
Однако есть и другие. Решившиеся пойти против воли большинства. Что не побоялись раскрыть объятья для «демона» и быть распятыми. Те, кто смог устоять против напора несогласных. И они стояли в ожидании во главе с Миной.
Лисса нахмурилась и, глубоко вздохнув, кивнула знахарке.
— Идём, дитя, — проговорила женщина, и они направились внутрь шалаша. Шум соломенной шторки, треск дров и алый поцелуй тени огня — вот что осталось после них и в то же мгновение исчезло.
Хистория проводила Лиссу и знахарку взглядом, после чего вновь спрятала носик в шарф, в её взгляде не выражалось ничего, в нём была огромная пустота, что зияла и привлекала своей тьмой. Нет, ей не было все равно на судьбу Лиссы и Харпера, она очень волновалась за них, но с годами легко научилась возвращать своё самообладание. Она знала, что если они не пройдут посвящение, то исчезнут из поселения навсегда, и это пугало её больше всего. Несчастное дитя боялось расстаться с близкими ей людьми, с которыми могло быть настоящим, ради которых готово была пожертвовать своей жизнью и за них готово сражаться.
Да, сражаться за тех, кого любишь — вот её цель в жизни.

Ржаво-красный нож выпадает из рук и почти без шума приземляется на белоснежную гладь. Человек, жаждущий мести и металлического вкуса крови во рту, лежит в снегу, а теплая густая волна алого цвета заставляет цвести это белоснежное полотно под его обмякшим телом. Серебристые лилии превращаются в кроваво-красные паучьи, а невинная душа отбрасывает страх и сомнения вместе со стекающими каплями по запачканным рукам.
«Стань сильнее и защити дорогих тебе людей».
Белые розы окрашиваются в красный.
Лучше страдать самому, чем причинять боль другим — ложь, что всегда выбирала мягкосердечная мать и пожалела. 
Маленькая девочка, что оставила за собой алый след и получила первую часть метки, стараясь защитить любимых. Девочка, что выбрала жизни дорогих людей, даже если придется забирать жизни у других.
В тот день два серебристых глаза её впервые увидели.

Мина поежилась и обняла себя за плечи, провожая взглядом Лиссу. Как только те скрылись, между людьми, которых, к слову, насчитывалось не больше двадцати человек, пробежался шумок. Ассиэль, что уже догнала Мину, стояла позади неё, её очень длинные волосы, что постоянно неуклюжими прядями свисают на лицо, вновь растрепались, и она растерянно заправляла их за уши, совсем чуть-чуть торчащие в стороны.
— Как думаете, они справятся? — задала вопрос Мина и обернулась, окинув взглядом своих друзей.
Их «знаменитая» шестёрка известна тем, что водятся с девушкой, помеченной глазами несчастий. «Дурная слава», — сказала бы сестра Хистории. Сколько бы веков и столетий не прошло с самого Зарождения, люди всё равно побаивались этого странного и необычного феномена, а детей, что обладали им, обходили стороной. Но после войны, о которой как-то вскользь упоминали учителя, а родители предпочитали не рассказывать, объясняя это тем, что всему своё время, детей несчастий стали презирать и ненавидеть. Такие носители могли жить мирно и спокойно только после того, как уйдут из поселения в другие кланы на обучение, но затем, конечно же, им предстояло бы вернуться, потому они становились отшельниками в горах и жили уединённо.
Ассиэль склонила голову на бок и внимательно посмотрела на лицо Мины, на котором изображалось полнейшее волнение и никакого здравого смысла или веры в силы друзей. Асси сильнее закуталась в теплую шкуру зверя и со скучающим взглядом произнесла:
— Это и так ясно. — Девушка, подойдя поближе к костру, завалилась на землю, спрятав ноги и голову в шкуру, свернувшись в комок так, что кроме черного шерстяного комка на земле не было видно ничего. — Спокойной ночи. — И сделала вид, что уснула, а, быть может, уснула и взаправду.
— Э-э-э, ты чего! — возмущенно произнесла Мина. — Там же судьба решается наших друзей!
Гин точно таким же скучающим взглядом, как и Ассиэль, оглядел негодующую Мину, и со словами «Скучно» завалился рядом с Асси, прижавшись к ней сильнее, чтобы было не так холодно. Снега на земле почти не было, лишь слабый миллиметровый слой, а возле костра его и вовсе не было, потому эти двоё с беззаботностью улеглись на земле — шубки прекрасно защищали их от холода в такую погоду.
— Братишка, — пролепетала Асси и снова выключилась.
Мина недовольно посмотрела на двоих, что разлеглись на холодной земле и даже не обратили на это внимания, и выдохнула. «Неужели одну меня беспокоит судьба этих близнецов?» — подумала она. Её взгляд смягчился: так бывает всегда, когда девушка смотрит на Ассиэль и Гина — брата и сестру, которые настолько сильно привязаны друг к другу. В сравнении отношений между Гиссиэлем и Хиссой, то по милоте, определенно, Гиссиэль выигрывает! Харпер и Лисса — одно целое, а вот Асси и Гин — двое, что прекрасно дополняют друг друга. Она подняла голову к небу. «Скоро начнётся вьюга». И накинула капюшон, присаживаясь на пеньки у костра.
— Вот это да! — Рассмеялся Аято и, отведя взгляд в сторону, поправил свой капюшон.
Аято всегда относился к подобным проявлениям родственных чувств несколько холодно, то ли от того, что он не понимал их и считал несколько чудаковатыми, то ли от того, что никак не мог справиться с душевной раной. Но он не был скупым и черствым человеком, он веселился, он плакал, он влюблялся, но эта вот сильная нить между сестрами и братьями ему, как единственному ребенку в семье, была не понятна. Аято постоянно вздрагивал, глядя на Лиссу или Асси, представляя, как если бы не тот треклятый день, то у него сейчас тоже была бы сестра, пусть и младшая.
Тот день забрал жизни многих в поселении.
Парню было трудно думать об этом, и он запер болезненные воспоминания в небольшую коробочку и отправил подальше в чертоги разума. Он никогда не старался забыть их, ведь эти воспоминания, как бы ни были трагическими, всё-таки дороги ему, ведь вместе с этим в его памяти есть множество красочных, теплых и счастливых моментов.
Посмотрев на миниатюрную девушку, в одиночестве стоящую возле стены, он почувствовал некую близость с ней, тайную ниточку, что стала связывать их с того дня. Она была странной: пугающей и манящей одновременно, весёлой и грустной, очаровательной и отталкивающей. И пусть она была совершенно безобидна для него, он не мог перестать чувствовать тревогу и опасность, исходящую от этой тринадцатилетней девочки.
«Наверное, такое чувство и должны оставлять после себя вожди», — внезапно подумал Аято, а затем понял, какую глупость сморозил. Ведь еще неизвестно даже, какой тотем ей достанется, а стать вожаком «стаи» может лишь сильнейший из всего клана. Хотя он прекрасно знал об этом тайном желании Хистории.
Темноволосая подняла голову, ощутив на себе чей-то пристальный взгляд, что заставил её почувствовать неловкость, она немного приподняла капюшон, чтобы окинуть взглядом поляну, но, тем не менее, даже в ещё по-зимнему утренней темноте, парень смог разглядеть блеск этих больших, как говорят, проклятых глаз. Девушка остановила свой взгляд на нём лишь на мгновение и вновь принялась рассматривать что-то, прячущееся между деревьев.
Поляна, на которой находились четырнадцатилетние, была ещё в легкой темноте; маленькие белые снежинки парили в небе; снегопад постепенно усиливался. Хижина из самана и куполообразный шалаш — единственное, что располагалось на такой большой и пустынной территории, но как раз за отдаленность и уединение знахарка и любила это место, говоря, что так она может лучше соединяться с природой и духами.
Аято, после недолгих раздумий, подошел к Хистории, а следом последовала Мина, всё также необычайно встревоженная. Парень всегда чувствовал неловкость и долг, когда случайно, даже на секунду, заглядывал в обеспокоенные, печальные глаза Хистории, и ему хотелось бы когда-нибудь выплатить ей ту цену, что она заплатила за спасение людей их деревни, за его спасение.
Мало кто называл её по имени, боясь навлечь на себя несчастья и гнев богов, но кажется, духи леса, наоборот, любили это несчастное создание и видели в ней вовсе не демона, а прекрасное дитя, наделенное необычайно ярким стремлением к жизни и защите окружающих. Да, определенно, в ней есть качества лидера, способного вывести Лесной Народ на новый уровень, вот только решатся ли старейшины, привыкшие к размеренному и обыденному образу жизни, что-то менять?
— Я переживаю, — произнесла Мина.
— Всё будет хорошо. Разве не Харпер хвастался, что заполучит самого сильного тотема, верно? — проговорила Хистория.
— Верно. — И Мина выдохнула.
Аято улыбнулся. В очередной раз он задался вопросом: «Почему окружающие не замечают эту доброту, что хранится в девушке, а видят лишь монстра? Почему они её так ненавидят лишь из-за цветных глаз и того, что она спасла их, пусть и таким ужасным способом; но разве можно было поступить иначе?».
— Ты бы расчесался что ли, — обратилась Хистория к парню, а тот лишь показушно всклокотал свои темные, растрепанные волосы и улыбнулся.
— Я и так красавчик. — От этих слов сам Аято не смог не засмеяться. — Просто, если после ритуала мы изменимся, зачем волноваться о таких мелочах сейчас? — спросил он, и девушка согласно кивнула.
Да, она тоже знала, что адаптация внешности под полученный тотем происходит почти сразу же после Слияния, но, чтобы завершить его, нужно самостоятельно найти своего тотема на просторах всего Леса. Она слышала, как ребята вокруг с интересом и волнением обсуждали процесс появления метки, у кого какая метка и тотем был в прошлом «выпуске», как проходит ритуал, какие последствия за собой несет обращение и другие однотипные вопросы. И Хистория находила это забавным.
Всё верно: после обращения тебе не стать прежним, ты изменишься и, возможно, совершенно кардинально.
И она знала, что с этим Аято говорит в последний раз. Так ей нашептывал внутренний голос.
   
***

Звук костра успокаивал. Приятный треск, тепло, исходящее из тлеющих угольков и горящих дров, тени, пляшущие на стенах шалаша, приглушенный свет — всё это придавало больше уверенности Лиссе и веры в то, что они с братом справятся. Они должны были справиться.
Харпер лежал на укрытой шкурами земле, да и сам он был накрыт толстым одеялом, его лицо было абсолютно безмятежным, и лишь тихие всхлипы, да то, как он морщил лоб, выдавали его с потрохами. «Он слишком долго находится в трансе и никак не может выбраться». Когда знахарка предложила Лиссе сесть рядом с братом, а сама села напротив, начиная свой ритуал, лицо Харпера исказила страшнейшая гримаса боли, он искривился настолько, что его слабые всхлипы превратились в один сильный выкрик, пот тёк по его лицу, зубы были стиснуты в надежде на победу, однако Лисса всё равно видела, что брат один не справляется. Девушка не смела ничего сделать, продолжая следить за движениями знахарки, и с каждым выкриком боли брата её начинало трясти сильнее. Сейчас её ничего не волновало так сильно, как спасение Харпера, она даже готова была отдать свою жизнь за него, если потребуется.
Знахарка что-то тихо-тихо проговаривала, держа в руках охапку камней, она постоянно встряхивала их, дабы те перемешивались в ладонях. Деревянные бусинки в волосах знахарки постукивали между собой, когда носительница вертела головой. Седоволосая, с криво постриженной челкой, с двумя прядями, ниспадающими на края лица и немного прикрывающими уши, которые были закреплены бусинами, с редкими волосами чуть ниже плеч, с глубокими морщинами на лице, особенно заметными у уголков глаз и носа, (что говорит об улыбчивости женщины) а также с серыми глазами, полными любви, добра и могущества. У Лиссы в голове никак не укладывалось, как у такой женщины на лице одновременно может выражаться и доброта, и наводящая ужас на других сила. Знахарка ещё раз встряхнула рукой, а затем, откинув длинный рукав одежды, выбросила на заранее расстеленное покрывало камни. Она недолго рассматривала их, но у рыжеволосой уже мурашки побежали по коже от ритуала, а затем знахарка вдумчиво начала проговаривать:
— Камни говорят, что ваш тотем связан с вами обоими. — Затем подняла взгляд на Лиссу. — Харпер не мог справиться один, потому что ему не по силам сделать это в одиночку. Ваш тотем, скорее всего, будет одним на двоих. Понимаешь?
— Да, — кротко ответила девушка.
— Хорошо.
Женщина была невысокого роста, совсем крошечной даже для Лиссы, она медленно поплелась к костру, расположенному в небольшом углублении в центре шалаша, и стала помешивать варево в котелке, висящем над костерком. Взяв небольшую миску, она влила туда всего поварешку какой-то светло-зеленой жидкости и поднесла напиток рыжеволосой.
— До дна, — проговорила женщина.
Припав губами к прохладной миске, девушка почувствовала, как жидкость обожгла ей горло, но не отстранилась. Напиток был столь же ужасен на вкус, как и подозрителен на цвет — горький, терпкий, мерзкий. Лиссе даже казалось, что она съела слизняка, до того тошнотворным было варево. Полностью поглотив зелье, девушка заметила корень какого-то растения на дне миске, — видимо, оно и придавало ему эту ужасную горечь — а затем вернула миску знахарке.
— Располагайся, — продиктовала женщина и кивнула в сторону Харпера. — Возьми брата за руку. — И Лисса выполнила требования. — Теперь закрой глаза и полностью очисти разум. Не думай ни о чём. Просто усни.
Сделать это было сложнее, чем сказать. Девушка старалась полностью очистить голову от всевозможных дум, но тихие стоны брата вечно возвращали её к ним. «Я должна это сделать ради брата», — проговорила про себя Лисса.
А затем тёмный мир, в котором она прибывала, сменился серыми красками зимнего Леса.
Бежать, бежать, бежать — вот цель, которой она следует, чтобы отыскать в этом тумане брата. Металлический запах крови. Страх, что передавливает артерии. Боль, бьющая прямо в солнечное сплетение. И тени, хватающие за пятки заплутавшего здесь путника.
Это — всего лишь измерение, созданное духом на основе страхов и чувств, прибывающих здесь, чтобы проверить, достоин ли ты быть избранным. Ей никто не говорил этого, рыжеволосая сама дошла до этого умозаключения после того, как слышала и видела брата в каждой второй тени. Она боится его потерять, и тотем играет с её разумом, чтобы ослабить её дух и завладеть телом.
Что бывает с теми, кто не справляется? Вероятно, они умирают. Исчезают. Пропадают без следа. Утопают в этих выдуманных мирах, снедаемые собственными страхами. Неизвестно, что с ними становится в этом мире, но факт остается фактом: никто из них больше не приходит в сознание, или же они просто пропадают без вести.
— Нет, я не позволю себя поработить. — Стиснув зубы, Лисса была похожа на охотника, ищущего добычу. Только вот охотник в этом иллюзорном мире вовсе не она. Он играл с ней, запугивая, загоняя в ловушку, лишая даже мысли о тусклом проблеске надежды.
Где-то рычит зверь, где-то вскрикивает птица, где-то слышен океан, что бьётся о скалы, пытаясь сразить непобедимого врага. Лес перешептывается мириадами голосов, играя на удаче маленького рыжего беса, преграждая путь острыми ветвями и тьмой, наплывающей со всех сторон. Куда бежать? Где прятаться? От кого спасаться?
Охотница стала добычей, добыча выбрала роль охотника.
Девушка оказалась волной, что разбивается о скалы.
Вложив оставшиеся силы в последний крик, она прокричала имя брата и упала коленями в грязь. Вой зверя, попавшего в ловушку, которому больше нечего терять. Тьма подкрадывалась, шепча имя рыжеволосой, обжигая чёрным ядом кожу.
Это ли та сила, которой хвасталась девушка? Не Лисса ли храбрилась, попав сюда, что спасет брата?
Тайный мир боли и страхов, где человеку выжить не возможно. Выдуманный мир ненастоящих грёз.
Зверь, загнанный в угол, ведет себя ещё более непредсказуемо и опасно.
Лисса припала к земле и выгнулась, а затем побежала в лоб на деревья, что приближались с огромной скоростью. Прыжок. В мире, который был выдуман, возможно все, стоит лишь захотеть. Рыжая макушка мелькала среди деревьев, перепрыгивая верхушку за верхушкой. Интуиция обострилась настолько, что девушка была уверена: следуя ей, она отыщет брата.

«Для драки нет силы. Остановлюсь — умру. Бежать и прятаться, вот на что я способен сейчас», — думал запыхавшийся парень.
Они преследовали его — два образа, жаждущие крови. Он чувствовал всем нутром жажду убийства преследователей, понимал, как их бесит его слабость, но не мог справиться со страхом, зацепившимся на его шее кольцом. Возможно, он бы вновь попыталась сражаться, если бы не кровоточащая рана на его правом плече — они выдрали из него огромный кусок плоти, оставили на коже ужасный след от когтей, и яд, проникающий всё глубже в тело, стараясь добраться до сердца.
Парень сам чувствовал, как тело потихоньку начинает загнивать: чернота поглотила уже треть его руки и перешла на грудь, спину. Скверна распространялась быстрее, чем он предполагал, и зловонный запах бил парню в нос. Рыжий кое-как устранил кровотечение из плеча, передавив его и руку жгутами, сделанными из кусков штанины, но теперь даже это казалось бессмысленным — тело уничтожало само себя, а кровотечения вновь ожидать было бы смехотворно.
Было больно, было просто невыносимо от боли, ударяющейся в голову, словно жгут ядовитой медузы, но парень терпел всё это, ведь надежда в его сердце ещё не погасла. Он обязан был выбраться отсюда и заслужить звания «избранного тотемом», но для этого он должен был показать свою силу. Но как это сделать? Плана совершенно не было, лишь одна цель — бежать, чтобы остаться в живых.
Сколько он скитался здесь времени? День, два, неделю, столетия? В этом мире нет понятия дня или ночи, нет времени, указывающего на прожитые годы. Здесь существует лишь всепоглощающая тьма и тишь, да и существуют ли они вообще?
Затем воздух рассек до боли знакомый голос. Тишина прервалась душераздирающим воплем, а затем вновь накрыла окружение. Громадные образы замерли в смятении, обратив свой взор к источнику звука, находящемуся где-то поблизости. Слух парня внезапно усилился, и он смог расслышать, как кто-то колышет ветки елей, это не был ветер, это было что-то живое, и оно приближалось сюда. Образы пропали из виду, словно растворились в воздухе или слились с окружающим пространством, и рыжий на секунду смог вдохнуть полной грудью, а затем осознал, насколько это подозрительно.
Рыжие кучеряшки выглянули из лесу, и две пары глаз встретились.
— Харпер! — выкрикнула Лисса, бросаясь к брату.
Оскал проявился в воздухе, темно-фиолетовая слюна потекла из пасти, готовясь растерзать жертву. Запах перекопанной земли ударил в нос парню, массивные, огромные лапы копали её, ожидая подходящего момента для прыжка.
— Нет! Лисса, нет! — прокричал он и кинулся ей навстречу.
Мгновение.
Их лица исказил ужас и боль, непонимание того, что происходит. Он забыл о страхе, чтобы защитить её. Она забыла нечто важное, вторую причину, ради которой явилась сюда; отбросив осторожность, подвергла себя и других опасности.
Ржавчина прочертила небрежную струю в воздухе. Пасть сомкнулась, впиваясь клыками в мягкую плоть. Жидкость наполнила легкие и пошла вверх по пищеводу. Кровь выплеснулась фонтаном изо рта Харпера прямо перед сестрой, только и успевшей выставить руки вперед. Зубы сдавили кожу ещё сильнее. Звук рвущейся плоти и ломающихся костей невозможно было спутать. Алый фонтан раскрасил серые тона этого мира, когда зверь оторвал некогда бывшую левую руку рыжего паренька. Довольствуясь добычей, зверь отошел на пару шагов, оставляя за собой кровавые пятна. С лицом, изображающим ужас и отчаяние, Лисса схватила брата, падающего на землю.
— Нет-нет-нет, — бормотала она себе под нос, стараясь прекратить кровь литься из места, где была рука. Лисса вся уже была в крови, даже её лицо залили ржавые капли. Она не могла поверить в то, что сейчас произошло. Как это может быть? Этот мир нереален, но та боль, что она испытывает и что испытывает её брат, вполне реальна.
— Спасайся, — проговорил Харпер, захлёбываясь в собственной крови.
— Не могу. — Хоть этот мир и был нереален, хоть Лисса и осознавала, что сейчас они вместе с братом лежат в шалаше у знахарки целые и невредимые, а страдают лишь их души и сознание здесь, в этом измерении, она не могла унять слезы. Он умрёт и тогда проиграет в этой битве, исчезнет, и они больше не увидятся. Но если так, то, значит, девушка точно не может возвратиться в свой мир одна, страдая из-за неудавшейся возможности спасти его. — Я буду стоять за тебя горой до последнего.
— Дурочка, — процедил Харпер, и его вновь вырвало кровью.
Она стояла, Лисса, правда, стояла до последнего, защищая своего брата от невидимых врагов, что подкрадывались к ним всё ближе. Девушка защищалась всем, что попадалось под руки: ветвями деревьев, камнями, палками, но не сдавала позиции, стояла на месте, боясь оставить Харпера хоть на секунду. Даже когда её исчертили когти врагов, когда ей подрезали сухожилия на ногах, от чего та упала на колени, когда из-за глубокой раны на животе у неё начали вываливаться внутренности, она смотрела им прямо в глаза, что горели ядовито-зелёным, словно бросала вызов. Зверь раскрыл пасть, и Лисса уже приготовилась к тому, что сейчас ей откусят голову. Она не слышала больше стонов и мольбы брата, не чувствовала боли от ран и яда, что впитывало её тело, лишь всеобъятная пустота обнимала и целовала её в губы, на которых запеклась её же кровь, от чего рана в груди ещё больше кровоточила. Девушка слышала мягкий голос матери и мысленно звала её на помощь, но никто не пришел.
Зверь рассмеялся басом по-человечески и снял плащ невидимки. Их было двое. Два гигантских животных, что терзали брата с сестрой всё это время. Лев и львица с шикарными гривами кирпичного цвета и ядовитого цвета глазами. Смех льва был подобен рыку и человеческому гоготу одновременно, а львица лишь довольно скалила зубы.
— Посмотри, сестра, разве она не достойна быть избранной тобой? — произнёс лев. Голос у него был грубым, но Лисса смогла расслышать в нём ещё ребяческие нотки, что присутствуют в голосах мальчишек в поселении, хвастающихся своими достижениями.
— Она мне нравится. — У львицы голос был мягким, чарующим, хитрым и необычайно сильным. Она по-кошачьи мурлыкала каждое слово.
— Вы доказали нам вашу силу и вашу связь, как близнецы, потому теперь мы принадлежим вам, — проговорил лев.
Звери легли на землю, выставив лапы вперёд и почтительно склонив головы, и басом проговорили:
— Мы будем служить вам, Харпер и Лисса из клана Звероподобных. Отныне мы — воплощение ваших душ, ваши тотемы, ваша семья, щиты и мечи, если понадобится. Вы победили. Наш контракт заключён.

Девушка с шарфом повернула голову в сторону шалаша и облегченно выдохнула. Внутренний голос вновь подсказывал ей события потустороннего мира.
— Они справились.