21. Неделя земного ада

«Мысль о самоубийстве - могучее утешение, с ней проживаешь много трудных ночей».
Фридрих Ницше
   Наверное, его мама была права, и Бог все-таки есть. Слава просто не мог поверить в свое счастье, хотя оно такое осязаемое, красивое, ароматное и лежит рядом с ним, уткнувшись носом в его плечо. Их ноги переплетены, пальцы сплетены в крепкий замок. Невозможно поверить, что еще несколько часов назад она была не его. Россия Добрева, он всегда нараспев произносил ее имя, удивляясь его музыкальности. Вообще-то парня звали Стасом, но когда Рос первая три года назад сократила его имя на новый лад, друзья, некоторые учителя и даже отец стали его называть Славой. Лишь для любящей мамы, всю жизнь отдававшей ему душу, сын остался Стасиком. А ведь Слава сильно изменился в тот момент, словно в нем сломали что-то, мешавшее жить. Он перестал быть избалованным, надменным и высокомерным гордецом, стал внимательнее относиться к друзьям, меньше насмехаться над окружающими бедняками. И полюбил Рос, которая оказывается, училась с ним в одном классе. Простую, небогатую, заурядную во внешности. Когда его спрашивали, за что он ее полюбил, парень пожимал плечами и отвечал как настоящий поэт:
    - А разве любят за что-то? - Россия многое изменила в его жизни, и он ей за это безмерно благодарен. Такая живая, искренняя, понимающая, внимательная, честная, непредсказуемая, экстравагантная, интересная, начитанная, она не могла бесследно пройти в его жизни. И не прошла.
    Но Рос не до конца искоренила в нем пороки: тщеславие, честолюбие, вероломность, властность, капризность и алчность, - которые все это время росли, отравляя его душу, и все хорошее от этого стремительно гнило внутри него. Всплеск произошел два года назад, он начал ревновать, забыв, что она любит его больше жизни. Девушка, вспыльчивая и легко ранимая, не стала спорить с ним и что-либо доказывать, а развернулась и ушла с гордо поднятой головой. Оставив его самого бороться со своими амбициями, и так маленькие недочеты переросли в огромные проблемы. Сперва Слава пустился во всю, внимание девушек безгранично льстило ему, алкоголь опьянял. Парень пришел в себя лишь тогда, когда один его «друг» предложил ему наркотики и важное дело. Этим делом оказалось убийство, отрезвившее его лучше пощечины и ледяной воды вместе взятых. Вернувшись в школу, он увидел, что все друзья отвернулись от Росси из-за него, и стал испытывать угрызение совести, чувство вины сопровождало его всюду и омрачало все хорошие происшествия. Слава хотел вернуться к ней, но увидел крепкую, сильную девушку, эластичную к ударам судьбы; казалось, она даже похорошела от пережитых невзгод. Была мила со всеми, в том числе и с ним, не повышала голос, не устраивала сцен, как прочие. Она продолжала жить без него, дышать, радоваться всему, принимать правду, и он не решился нарушить ее покой второй раз.
     Вместо этого парень молча страдал, сгорая от своего эгоизма. Он безумно желал видеть рядом с собой Рос, говорить с ней, и нашел утешения в ее лучшей подруге. Слава быстро понял свою ошибку и решил навсегда умолчать, пусть для этого придется убить Апрелину, он твердо решил вновь попытать судьбу, купить букет ее любимых пионов, вновь постучаться в ее дверь и увидеть милое сердцу лицо. Но Росси бесследно пропала, ее мама была в отчаяньи и беспрерывно рыдала, виня в этом себя. После продолжительных поисков все сдались, решив, что проще будет признать ее мертвой, ведь подростки постоянно совершают суициды. Знакомые в один голос твердили, что она такого не сделала бы, что она очень любила жизнь, планету, воздух, солнце, но те смеялись над ними, им было все равно. Слава уже давно понял: в этом мире каждый сам за себя. Прошло три месяца, и когда его лиц похудело и посерело, как у покойника, когда он в голос проклинал Бога, отнявшего и разрушевшего то единственное дорогое, что у него было, Рос объявилась. Это был один из теплых погожих деньков ранней осени, испорченный его настроением, они возвращались из школы, купив по чашке кофе в киоске. Он не мог смотреть на друзей, не сжимая кулаки: все они были счастливы, любили друга друга. А парень словно оказался проклятым, его никто не любил, и он был один. Когда Слава увидел лицо с ореховыми глазами, привычный хвост пепельно-русых волос на затылке, излюбленную голубую водолазку, натянутую по самый подбородок, тонкие брови дугой, то его сердце сжалось и забилось в разы быстрее. Ему хотелось кричать: она жива! Жива, а они все врали, не верили ему, насмехались, утешали, но он-то знал, он чувствовал!
    Интуицией он ощущал, что она не останется, что снова исчезнет, быть может, навсегда, но все равно побежал за автобусом, кричал, просил, умолял остаться. А она провожала его печальным взглядом и, казалось, все понимала. Конечно, понимала, Рос всегда все понимала, знала, у нее искали совета, утешения, разрешения важного вопроса. У нее все списывали на контрольных и самостоятельных работах, ее боялись и любили, завидовали и ненавидели. Она - идеальная кандидатура на роль одной из семи. Быть может, это все отговорки, и она уже была такой особенной; разумеется, была, ведь она носила имя своей Родины, только она могла что-то сделать для своей страны, а не обещать как все. Она борец по своей натуре, не нытик, не слабачка, когда она умрет, весь мир будет рыдать, придя проститься с ней. Ей установят мемориальную доску, о ней будут писать мемуары, ее памятник будет самым величавым за всю историю, он затмит собой и египетские пирамиды, и индийский Тадж-Махал. О Боже, как же она была прекрасна! Его всегда изумлял чистый, ясный взор смелых темных глаз, как важно пожимает она руку своей маленькой ладошкой, будто в ней заключалась вся сила мира. Она нравилась всем, даже его маме, с престрастием оценивающей всех потенциальных невесток, возможно, так было потому что она - самый бескорыстный и добрый человек на свете. Наверное, сама она этого не понимает, но так даже лучше: ее никогда не одолеет гордыня.
     А в его горьких воспоминаниях она уехала, и опять начались его серые, бессмысленные будни. Он горевал, но в одиночку, никому не показывая своей слабости, и вот - новогодний бал в Иркутске. Таинственный Бвйкал, полный древних загадок и секретов, их с Росси танец, затмивший всех, ее белозубая голливудская улыбка, ослепляющий свет прожекторов, хлопья снега, пучок шелковистых волос, белое, как свадебное, платье, ее нежное запястье, тонкий стан... Нет-нет, все это слишком не явно, это сон, ложь, обман, клевета. Парень терялся в своих думах и мучительно к ним возвращался. И все-таки он вознагражден: вот его счатье лежит рядом с ним, дышит одним с ним воздухом. Она любит его, она сама ему призналась, и он ей нужен. Спустя столько лет, он и не знал, что существует настолько сильная лбьовь, что он - ее частица. Что он сам может так сильно и безумно любить. На ум ему пришла одна причта, давным-давно где-то прочитанная или услышанная. Однажды три брата нашли Счастье в яме. Старший попросил денег и ушел счастливый, средний попросил красивую девушку и убежал вместе с ней вне себя от счастья. Младший наклонился и спросил, что нужно ему самому, Счастью. Вытащи меня, ответило то, и брат подал ему руку. Затем он пошел прочь, ничего не сказав, и Счастье пошло за ним следом. Так может и он, Слава, освободил счастье от пут, и потому сейчас, как окрыленный?
     Вдруг ее ресницы затрепетали, и открылись желто-зеленые, «волчьи» глаза, большие и выразительные. Поняв, где она, девушка улыбнулась, безмятежно и сладко, и Слава захмелел от удовольствия. Чмокнув его в лоб, она потянулась и встала, нависнув над ним, ее локоны, отливаяя серебром, щекотали его обнаженный торс.
     - Мм, трусики в сердечко, - усмехнулась она, промурлыкав слова. - Я в душ, любимый.
     Казалось, всего одно слово, а он уже был готов умереть от счастья, от его запредельной шкалы в его организме! Девушка легко соскользнула с кровати и, тряхнув волосами, испарилась в душевой. Лунный свет заливал его комнату, Слава глубоко вздохнул и положил голову на скрещенные сзади руки. Внезапно раздался стук в дверь, нарушивший все его грезы. Это показалось ему плохим знаком, но парень сел и крикнул, что открыто. Протер сонные глаза, зевнул, с трудом отыскал рубашку и носки. В комнату зашел, почти вбежал, Тема, красный от уличного мороза и запыхавшийся. У Славы екнуло сердце в нехорошем предчувствии, и он сразу пожалел, что не удосужился выучить ни одной молитвы. Чур тебя, демон, знал он только.
     - Римма в больнице. Ей стало хуже.
                ***
 Она сгорела буквально за неделю. Как мак, она цвела недолго, но ярко и запоминающе. Я никогда, клянусь, не забуду тот ужас, который увидела в ее палате. Там смерть переплелась со всем живым, беспощадно сводя с ума. Я до сих пор не верю, что в земле лежит человек, только что говорящий со мной и так весело заливающийся смехом. Крик боли разрывают мою душу, я не верю, что это и есть действительность. Даже Слава, только начинавший вновь радоваться жизни, угасает на глазах. Все мы, уже чужие друг другу, потеряли важного человека, дорогого нам: нашу подругу, Римму Орловскую.
     Я освежилась в душе, пришла себя от шквала мыслей и, одев Славину футболку, вышла. Он сидел на краю кровати, уронив руки, его взгляд застыл на своих ногах. Тема стоял в дверях, неловко переминаясь с ноги на ноги, по сдвинутым бровям к переносице я поняла, что его что-то гложет. Случилось нечто, но счастливая я, не желала этого воспринимать.
     - Рос, - хрипло сказал Слава, подняв на меня красные воспаленные глаза. - Едь, ты нужна им.
     - Кому нужна? О чем ты, любимый? - я обняла его, но он, к удивлению, не ответил на мои ласки. Казалось, в мои объятья попала безжизненная мраморная статуя.
     - Там... В больнице. Римма умирает, - эти два слова огрели меня по голове так, как не смог бы самый большой булыжник. Стало трудно дышать, и я отшатнулась, как от гадюки.
     - Врешь! Как?.. Как здоровая девушка могла...
     - Росси, - Тема опустил глаза. - Вот уже как пять месяцев она больна раком. Опухоль сжирает ее мозг. Римма отказалась от химиотерапии, она не хотела сжигать себя. Хотела прожить последние месяцы как нормальный, обычный человек, лишь таблетки принимала и уколы делала.
     Из моих губ вырвался горестный стон, и я упала коленями на пол. Я не хотела никого видеть, проклинала весь мир. Это был тяжелейший удар судьбы. Но уже через час я примчалась в больницу, стоящую через мост, за Яченским водохранилищем. Парни едва поспевали за мной, вне себя я толкнула в грудь оторопевшего Егора и закричала на весь этаж:
     - Какого черта вы молчали? Какого черта, я спрашиваю, вы молчали?! - Кира в расстерянности посмотрела на меня опухшими от слез глазами, Вика, даже не увидев, продолжала рыдать. И по их виноватому виду я поняла, что они забыли обо мне, о том, что я тоже беспокоюсь. О том, что я - их частичка, их главарь, член Ордена Дружбы. Злоба накатила на меня волной, и второй раз за день я задохнулась, захлебываясь отчаяньем. Страх одиночества, назойливо стучало у меня в мозгу, как пульс, страх одиночества.
     В сердцах я отвесила Егору пощечину, и все пациенты обернулись на меня. На его щеке тут же заалел след, и появился четкий отпечаток моей ладони. В эту минуту я не могла ни о чем думать, во мне бурлил гнев, на глазах появились слезы обиды. Все же поняв, что он виноват не больше Славы и других, я почувствовала укол совести и, невнятно пробормотав извинения, влетела в палату. Там пахло антибиотиками и еще какими-то лекарствами, монотонно пикал аппарат, следящий за сердцебиением больного. Римма лежала на кровати, подключенная к чему-то, ее обычно смуглое лицо совсем побледнело, будто в нем не было ни кровинки. Рядом, в плетенном кресле, сидела Апрелина, уже переодетая в джинсы и хлопчатобумажную рубашку. Вокруг ее глаз залегли темные тени, глаза лихорадочно блестели. Я заметила, ее пальцы мелко дрожали, но она прятала их в карманы.
     - Как она? - прошептала я, нерешительно замерев в дверях. Бывшая подруга недоверчиво повернула ко мне голову, ее губы шевельнулись.
     - Ей недолго осталось, - и мы обе бросились в объятия друг друга, вновь заливаясь слезами.
     Всю ночь мы дежурили возле нее, то вспоминая былые времена, то проваливаясь в спасительный сон. Это была адская ночь, испытание на стойкость для каждого из нас. Иногда кто-нибудь из парней или девчонок приносили нам горячий кофе со сливками и сдобные булочки, к которым притронуться мы не находили силы. Другие тоже тяжело переживали эти часы, это непостижимо: терять друга и видеть, как он отходит в мир иной. Когда на горизонте появился розовый шар, я не поверила, что наступило утро. Все произошедшее ночью казалось жутким сном. Римма по-прежнему не открывала глаза, за следующий день я только раз вышла на улицу, и то, чтобы позвонить маме и с комом в горле все объяснить. Да, мам, не жди меня; нет, мам, не знаю, как долго; конечно, мам, очень страшно. Сердце признавало, что всей своей полнотой было привязано к Римме, смуглой кроткой девочке, что любило ее. Впоследствии, я мало, что могла вспомнить о тех ночах. В полночь Слава стал умолять меня поехать домой, уверяя, чтобы я отдохнула, но в ответ я так начала кричать, что дежурной медсестре пришлось сделать мне укол.
     На следующее утро, которое встретило меня болью во всем теле от сна на кушетке, я попросила Тему сбегать в палатку и купить мне сигареты. Он не удивился, в те дни мы уже ничему ни удивлялись, ни пугались, ни поражались. Опустошенные, мы лишились чувств и эмоций, став похожими на застывшие на века изваяния. Выкурив три сигареты подряд, я ощутила себя намного лучше и заставила съесть скудный завтрак из салата и зеленого чая в кафе, этажом ниже. Через час, а может и два, Апрелина вытащила меня на улицу. До этого момента у меня было чувство нереальности, словно все это происходит во сне, будто нет этого ничего на самом деле; морозный воздух же отрезвлял, и вновь хотелось плакать от безысходности. Мы шли вдоль нашей реки, Оки, ели попкорн, и вдруг я сказала:
     - Знаешь, как я хочу прожить свою жизнь? Не так, чтобы меня надолго запомнили, чтобы чтили и уважали, чтобы слава намного дольше пережила меня. Нет! Нет, я... Я хочу, умирая, понять, что жизнь была прожита непросто так. Что в ней был какой-то смысл. Делать то, что мне нравится, что по-настоящему важно для меня. Каждый день узнавать что-то новое, знакомится с кем-то, идти куда-то и... И, - мой голос сорвался, и я обессилено выронила упаковку.
     Апрелина постояла минуту, смотря на кромку льда, скрывающую течение плодородной реки, и подняла пачку. Весь ее вид выражал раздумье, стоит ли мне доверяться и говорить, но похоже, противовес был на моей стороне.
     - А я хочу прожить жизнь бок о бок рядом с дорогими мне людьми. Найти людей, для которых я буду действительно важна, с которыми будут совпадать мои интересы и принципы. Мои частички, идеально дополняющие меня.
    Еще что-то внутри велело мне молчать, но я была так взбудоражена событиями, что все-таки поспешно заговорила, словно боясь передумать и смолкнуть:
     - Но ты уже нашла этих людей, это я, Слава, Вика, Римма, ребята. Как же ты этого не понимаешь, Апрелина? Наши интересы едентичны, мы осколки одного и того же разбитого сосуда. Просто были далеко, но нас тянет как магнитом, не смотря ни на что. Разве это не есть дружба?
     Ее карие глаза расширились и наполнились слезами, казалось, она уже хотела обнять меня, но что-то вспомнив, приложила руку к животу.
    - Прости, - сухо и отрывисто сказала она и исчезла среди деревьев. Вечер я провела рядом с Риммой, с книгой в руках, но ни одна прочитанная строчка не запоминалась мною. Звонила Нелли, предложила погулять, потерянным голосом я ответила, что не смогу. Когда?.. Скорее всего, уже никогда.
    Этой ночью мне впервые приснились они - три священные вещи: Грааль, Копье Судьбы и Меч Победы. Предметы испускали яркий серебристый свет и, казалось, манили меня к себе. Откуда раздавался шепот, шелестящий мое имя, коленки дрожали, но я шла вперед, к ним. Я была уверена, это единственное спасение для нас: сила, здоровье, красота, разум, скорость, процветание, увеличение нации, работоспособность. Грааль был чашей из чистейшего золота, отражающего все вокруг, кубок был покрыт черными турмалинами, настолько темными, что создавался резкий контраст. Рукоять копья была обтесана из ароматной сосны и помазана для надежности лесной смолой, наконечник, острый и смертоносный, был из серебра, холодного и кровожадного. Сколько раз этот чистый светлый металл становился багровым от крови убитого? Меч был из червонного золота, с крестовой рукоятью, переливающийся драгоценными камнями.
     - Выбери одно... - донеслось до меня. - Только одно... И ты получишь желаемое... Желаемое, - жутким эхом отдавались слова.
    Грааль, чаша вечной жизни и искупления грехов, дает пищу, вино и бессмертие; Копье Судьбы дарует богатство и власть, символизирует славу и вечность воинской памяти. Меч же Победы одаряет, конечно, победой, безоговорочной и единственной. Говорят, оружие помогает лишь один раз одержать верх и навсегда погасает, становясь обычной средневековой реликвией. Не медля ни минуты, я кинулась к мечу, но все вдруг закрутилось передо мной и пропало. Лишь вслед неслось:
     - Правильный выбор... Правильный выбор...
    Спросонья я подскочила, как ужаленная, но увидела лишь вспотевшее, безмятежное во сне лицо подруги. Вот кому точно не помешает Грааль. Я нашарила в темноте планшет и стала искать на просторах интернета хоть какую-нибудь информацию об этом трио. Чего я только не нашла.
   «В романе Вольфрама Фон Эшенбаха «Парцифаль» Грааль — это камень:
Святого Мунсальвеша стены
Катары и ночью и днем стерегут.
Святой Грааль хранится в нем,
Грааль — это камень особой породы.
На наш язык пока что нет перевода,
Он излучает волшебный свет!
Но как попасть в Граалево братство?
Надпись на камне сумей прочитать!
Она появляется время от времени,
С указанием имени, рода, племени,
А также пола того лица,
Что призван Граалю служить до конца.
Чудесная надпись ничем не стирается,
А по прочтении, за словом слово,
Гаснет, чтобы появиться снова
Дальнейший список в урочный час,
И так же, прочтённый, погас.
В другом месте Эшенбах упоминает один из катарских обрядов:
В тот же день к Граалю приходит известие, в котором заложена огромнейшая сила. Сегодняя Святая Пятница, и все ждут, когда с небес спустится голубка. Она приносит маленькую облатку и оставляет её на камне. Затем, сверкая белизной, голубка вновь взмывает в небеса. Всегда в Святую Пятницу она приносит к Граалю то, от чего Грааль обретает нежное благоухание…
Томас Мэлори, писавший о рыцарях Круглого стола, тоже упоминает чашу Грааль:
Но вот очутилась в зале Священная чаша Грааль под белым парчовым покровом, однако никому не дано было видеть её и ту, что её внесла. Только наполнилась зала сладостными ароматами, и перед каждым рыцарем оказались яства и напитки, какие были ему более всего по вкусу».
    Вздохнув и разобравшись с отрывками из произведений, я узнала, что предположительное место хранения Грааля - современная южная Англия. Когда небо на горизонте окрасилось из дымно-черного в светло-серое, я стала читать про Копье Судьбы. Это оказалось не менее увлекательно; чтобы не отклоняться от темы, я напишу сюда лишь часть. «Иначе артефакт называют копьем Лонгина. Легенды также рассказывают о судьбе копья после Распятия Христова, называя в его числе следующих владельцев:
• Им владел Константин Великий в битве у моста Милвиус;
• Им владел король готов Теодорих I, который благодаря ему победил орды Аттилы в 451 году при Труа;
• Им владел Аларих;
• Император Юстиниан;
• Карл Мартелл сражался им при Пуатье в 732 г.;
• Им владел Карл Великий. Его вера в силу талисмана была такой сильной, что он постоянно держал его рядом с собой.
Затем оно стало упоминаться в руках императоров Священной Римской империи, что заставляет предполагать, что с какого-то момента речь идет о реальном предмете, экспонирующемся в наши дни в Вене, или же о нескольких копьях, выдаваемых за одно:
• В рассказе о победе Генриха Птицелова в Унструтском сражении упоминается могущественное копьё-талисман в его руках;
первый известный владелец собственно венской реликвии — Оттон Первый, в хронике о короновании которого оно упоминается. Затем оно упоминается в описании его сражения у города Леха;
• Фридрих Барбаросса. Существует предание, что незадолго до его смерти в реке копьё выпало из его слабеющей руки;
• В конце тринадцатого века им владел Рудольф Габсбургский». Единственное, тяжело и скучно было разбираться с датами и родословными королей.
    Оставалось последнее, и этого я больше всего хотела. Меч Победы. Все же какую тайну хранит это оружие в себе? Дрожащими пальцами я начала строчить, невольно отметив, что уже восход. Это было одно из волшебных времени суток, когда ночь, темная и страшная, полная призраков и ужасов, переходила в светлый день, обнадеживающий и заряжающий энергией. Никаких древних легенд, как в первых двух случаях, я не нашла, зато в нынешнее время этих реликвий много. Достаточно много, чтобы не знать какую выбрать. «"Мечи Победы" представляют собой образец авторского, художественно украшенного, длинноклинкового оружия, каждый меч покрыт золотом высшей пробы. Особую парадность изделиям придает инкрустация драгоценными уральскими камнями: гранатом, символизирующим пролитую кровь, и голубым топазом - символом мира. Длина клинков составляет почти полтора метра, а вес - более пяти килограммов. Клинок каждого "Меча Победы" выполнен из высоколегированной златоустовской стали, отличающейся особой твердостью и упругостью. Его украшает растительный орнамент и дарственная надпись для каждого города, а на другой стороне изделия высечены знаменитые слова Александра Невского: "Кто с мечом к нам придет, тот от меча и погибнет"». Девять клинков были подарены девяти городам-героям: Москве, Санкт-Петербургу, Волгограду, Смоленску, Керчи, Туле, Севастополю, Мурманску и Новороссийску. Найдя карту, я отметила эти точки, чтобы было лучше видно. Я чувствовала, что в этом что-то есть; Грааль и Копье Судьбы меня не прельщали, да и неправдоподобны они были. В одной летописи он камень, в другой - чаша. И факт, что испивший из кубка, получает прощение всех грехов, противоречит Библии, там, где сказано про раскаяние и искупление. Это только в лишний раз доказывает, что Бога выдумали, по крайней мере, такова моя точка зрения.
     Я сидела возле окна и безотчетно глядела на то, как ярко-золотистый шар солнца, становясь все ослепительный, поднимался ввысь, будто его и вправду катила колесница Гелиоса, древнегреческого титана. Мои мысли крутились лишь вокруг Меча Победы, казалось, даже было слышно, как шестеренки скрипят в моей голове. Я не могла забыть об артефакте и с жадностью и небывалой алчностью мечтала завладеть им. Конечно, я понимала, что не достойна древнего оружия, что поиски его опасны, а также то, что клинка может и вовсе не быть. Ведь одна мелкая неточность в легенде переворачивает все и всех с ног на ногу. Но голос здравого рассудка заглушала во мне мысль, что все мои несчастья прекратятся, я смогу победить своих недругов, спасти близких от всегда нависшей угрозы и спокойно зажить. Разумеется, в это нелегко верилось, ведь только в сказках бывает хороший конец, но людям надо во что-то - хоть в самое бредовое, - но верить, нам нужна надежда, пускай даже самая призрачная, угасающая. Я вспоминала все ужасы случившиеся со мной за эти семнадцать лет: голод, страх, побои, моральное унижение, плевки, угнетающее одиночество, - и ясно понимала, что честно заслуживаю награды. В своих мечтах и грезах я представляла идеальную жизнь: Слава, мой муж, возвращается с работы, и я его кормлю самым вкусным на планете ужином, на выходных мы вместе посещаем исследовательские центры, где я лечу тяжело больных детей, страдающих пороками сердца, поражениями головного мозгами, слепых и глухих, парализованных. У нас два ребенка, девочка и мальчик, мы любим и заботимся о них, вечера проводим в теплой дружеской компании Киры, Темы, Егора, Вики и... Апрелины. А почему бы и нет? Ведь она обязательный элемент моего счастья, ежедневной радости. Римма поправится, и ее жизнь возобновится, она поступит на кондитера в Москву или Петербург, а может, и во Владивосток, говорят, там хорошие и талантливые мастера. Нет, только не туда, прикусила я губу, только подальше от Владивостока. Там, где ужасные воспоминания будут преследовать всюду, на каждом углу. Мама получит от меня много денег и перестанет быть невыносимой циничкой, Аська закончит школу и получит самое красивое платье из моего арт-ателье. Сестра мечтает сделать карьеру модели, вот пусть и начинает сейчас с малого, а я помогу, чем смогу. Марина переедет ко мне, в Калугу, и найдет где-нибудь здесь себе жениха, думаю, квартира на богатой набережной ей подойдет. С Лелей, Димой и Севой я буду часто переписываться, Мирослав начнет встречаться со своей Полей, Олег, вернее, папа либо возобновит отношения с мамой, либо попытает еще с кем-нибудь счастья. В конце концов, он достоин любви.
   Но перед глазами упорно вставало саркастическое лицо, желающее скрыть свое разочарование. Глубоко посаженные, зоркие зеленые глаза, тонкий нос, тщательно сжатые губы, горделиво выпирающий подбородок, густые медные волосы, легкая щетина на его щеках. Не смей в меня влюбляться, ехидно смеялся голос внутри меня, и я пронзительным криком проклинала его. Куда же деть Сашу в моей идеальной жизни? Почему все в жизни так сложно, о великий космос? Со стоном я зарылась лицом в волосы и замерла, воодушевленная одной идеей. Полная энтузиазма, я подскочила и вскинула руки, готовые к работе. Лист бумаги и ручка тут же нашлись, я села за стол. В моей голове стремительно зрел один гениальный план, но пока я никому не могу о нем рассказать. Это секрет. Но я решила, во чтобы то не стало, найти Меч Победы, пускай даже ценой своей жизни. Тогда я подарю мир и спокойствие дорогим людям, хотя мне и претила мысль, что Слава будет с другой.

  Я поспала всего лишь час около полудня, затем ко мне пришел Слава.
    - Я знаю, ты не говоришь со мной, и я это заслужил, но мы с ребятами собираемся на кладбище и подумали, что ты хотела... Хотела бы увидеть могилу Игоря.
     Кинув на него испепеляющий взгляд, я схватила куртку и выскочила из палаты. Свежий воздух ударил мне в лицо, и я едва не потеряла сознание. Всю дорогу мы молчали, даже не глядя друг на друга, каждый был в своих мыслях. Апрелина специально стояла подальше от меня, я в бессильной ярости сжимала кулаки, впиваясь в кожу ногтями, выкрашенными в алый. Его могила была в западном крыле, под плакучей ивой, слева стояли береза и ароматная ель. Маленький холмик был ограничен черной клумбой, в которой стояли искусственные цвета и росла одинокая дикая роза. Над ними возвышался гранитный памятник с милой фотографией, где Игорь смеялся. Его глаза были полны жизни и энергии. Похолодев, я опустила глаза и шепотом прочитала:
    - Матвенко Игорь Сергеевич. 1998 – 2015 гг., - и заплакав навзрыд, я убежала прочь.
     Вечером я села на автобус и направилась в Сосенский, не знаю, на что надеясь. Зная только имя, я решила пойти на рынок и спросить про нее, городок-то маленький.
    - Простите, вы не знаете Самсонову Александру Тимофеевну? - повторяла я, как скороговорку, и лишь на седьмой или восьмой раз получила ответ от какой-то бабульки в цветастом от заплаток пальто и красной шале.
     - А, так Шурочка живет в вон той желтой высотке, что на углу. Дом тринадцать, квартира двадцать два, - поблагодарив ее, я совсем ног побежала к нему. Темнело, а мне хотелось к завтрашнему дню вернуться обратно, в Калугу.
    Сосенский был маленьким городком среди хвойного леса, единственной достопримечательностью в нем была стелла на въезде, а так это было нагромождение безвкусных панельных девятиэтажек. Всюду сидели на корточках курящие подростки, и явно курили они не сигареты. Возле них валялись пустые и битые бутылки. Если бы не это, тогда город производил бы впечатление аккуратного мирного провинциального поселения. Я набрала номер квартиры и, услышав бархатный старческий голос, внезапно оробела. Стоило ли продолжать, стоило ли видеть свою бабушку?
    - Кто это?
    - Я... Меня зовут Россия Добрева. Я ваша... Внучка. Дочь Татьяны, - раздалось аханье, потом последовала недолгая гнетущая тишина. Слышны были лишь звуки капель, тающего льда и снега, наступающей весны.
    - Второй этаж, - сказала она, и домофон пикнул.
    Бегом я взбежала по лестнице, чувствуя, как бешено колотиться сердце, и дверь мне открыла широкоплечая женщина лет шестидесяти, с короткой стрижкой каштановых волос, имеющих едва заметную седину. Морщины уже покрыли ее лицо, но не скрывали тонкого носа, аристократического высокого лба и миндальных глаз. Пышные формы женщины были спрятаны в ярко-розовый халат, перетянутый на талии узлом. Мама была очень похожа на нее, такого поразительного сходства я еще не встречала никогда. Она тут же притянула меня к себе и обняла, от нее пахло хозяйственным мылом и дешевой туалетной водой с нотками благоухающей розы.
   Уже через десять минут мы сидели на кухне. Александра, бабушкой назвать у меня еще язык не поворачивался, суетилась вокруг меня, предлагая то вафли, то овсяное печенье, то еще чая, и постоянно сетовала, что больше ничего нет, мол, гостей сегодня не ожидала. Наконец она успокоилась, сев, и вперилась в меня маленькими зоркими глазками с нескрываемым любопытством.
    - Так, значит, тебя зовут Россией? - спросила она, барабаня пальцами по столу. Я кивнула. - И что ж, Танюха дала тебе такое имечко?
   - Отец.
   - А, Вячеслав! Знаю-знаю, славный мальчик был, - ее глаза загорелись, как у всякой, когда вспоминают общего знакомого. Я хотела разговорить ее, потому что не имела никакого желания так быстро возвращаться к ребятам и смертному ложу Риммы.
    - Нет, не он. Мой отец Олег Новиков. Ну, там все сложно, - я сделала еще глоток, чтобы скрыть неловкость, скованность и смущение.
   - Ах да, помню! Точно, он приезжал к Таньке, кажется, из Первоуральска.
    - Да, там я и живу. Правда, не с отцом, о нем я узнала лишь два месяца назад. А мама в Калуге, вы лучше сами съездите к ней. Она не в обиде и скучает, я знаю, - отчасти это была правда, ведь уверена я быть не могла. Ее глаза тут же смягчились, стали смотреть ласковее, кровь прилила к щекам от приятной неожиданности. - А вы что, не смотрите новости?
   Она долго глядела на меня.
   - Смотрю. Только твоего имени я не знала, а теперь знаю да только не скажу этим свиньям. Кукиш вам, мерзкие мусора! - и Шура весьма выразительно показала знак фига, скрючив при этом нос. Не сдержавшись, я смеялась до слез.
    Всю ночь напролет мы болтали, а утром я вернулась в Калугу и возобновила свое «дежурство», поспав немного на кушетке. Днем Римма, к общему безграничному счастью, проснулась. Мы жали ее в своих объятиях, визгливо душили и кричали, до вечера мы болтали с ней, а потом покормили ужином. Ночью она тревожно спала, и доктор утром, осмотрев ее, сказал, что наступила парализация оконечностей ниже пояса. Она не могла пошевилить ногами или даже пальчиками и, услышав это, долго и горестно рыдала. Я сидела рядом и утешала ее как могла, хотя понимала, что Римма обречена. Пришлось ставить катетер, к десяти часам вечера у нее поднялась температура, влага выделялась из тела потом, дыхание стало тяжелым. Доктора серьезно встревожились, предупредив, что дойти может и до реанимации. Весь следующий день она лежала в жару и металась в бреду, мы сидели с ребятами в коридоре и мрачно испепеляли взглядами стену, словно это она была виновницей наших бед. Как-то раз Кира осмелилась сказать:
    - Но она же не может умереть. Не может. Ведь Римма такая сильная, - мы все недовольно повернулись к ней. Среди нас установилось негласное правило не при каких обстоятельствах не называть имя подруги, и нельзя было его нарушать. Вика, как кошка, уже злобно зашипела, готовая разнести ту в пух и прах, но Киру неожиданно поддержал Слава:
    - Не может, ты права. Все будет хорошо.
    - Да не будет ничего хорошего! Какие же вы все тупицы! - взорвался Тема и, вскочив, окинул всех презрительным взглядом. - В нашей жизнь такого не бывает, и хорошие вещи не случаются с хорошими людьми! Вы такие наивные, аж противно!
   Егор, парень Риммы, страдающий больше всех, сидел, скрестив ноги и руки, и упорно молчал. Однажды он сказал, что не будет участвовать в наших детских забавах. Апрелина тоже не двигалась, но ее лицо застыло в лихорадочной решительности, ладони то и дело сжимались в кулаки и разжимались. Когда она перехватила мой взгляд, то тут же отвела глаза, словно я поймала ее с каким-то преступлением, и снова приложила руку к животу. Этот жест уже начинал раздражать меня, что же он такого глобального означает, и почему бывшая подруга так поощряет его?
    - Рос, - вновь позвала Кира, уже громче, и, отвлекшись от своих размышлений, я поняла, что от меня ждут разрешения спора. Внезапная злость накатила на меня, распылив до предела, и я выскочила на улицу, громко и рассерженно хлопнув дверью. Не смотря на холод, я выбежала на улицу и, закричав во все горло, со всей силы дала кулаком по кирпичной стене.
    Из руки струйками тут же потекла темно-красная тягучая кровь, но я не ощущала боли из-за охвативших меня эмоций. Невыплаканные слезы жгли глаза, из губ вырвался стон внутренних мучений. Боль, гнев, обида раздирали мою душу, мне казалось, что я сейчас лишусь сознания. Ах, какая это несправедливость! Почему я должна думать за этих глупых тщеславных созданий, увлеченных своими фантазиями и персоной? Эгоистичных мелких людишек! У них постоянно свои секреты, посвящать в которые меня они считают ниже своего достоинства, но требуют помощи, бесплатной и бескорыстной. Как же это надоело! Надо возвращаться на Урал, там, где мои нервы были спокойны.
    - Спасибо, - раздался за моей спиной голос Егора, и я так резко обернулась, что закружилась голова. - Все они, - он нарочито беспечно махнул рукой в сторону корпуса, - только делают вид, что переживают, хотя и сами о том не догадываются. А ты на самом деле волнуешься, просто тебе неважно, чтобы об этом кто-то знал.
    И он ушел вразвалочку прежде, чем я успела что-то сказать. Да мне и не хотелось говорить. Ночь я провела дома, здраво решив, что не смогу ничем помочь Римме. Ася готовилась к контрольной по алгебре, и я помогла ей, а потом убрала всю квартиру, лишь бы заняться чем-то. На следующий день Римме внезапно стало лучше, и она даже могла быть в сидячем положении, разговаривать и смеяться. Все были до безумия рады, и лишь одна я понимала, что такой быстрой поправки не существует. Голос внутри меня подсказывал, что это предсмертный бросок, второе дыхание, как говорится, но когда я сказала это Славе, как самому адекватному, он в ответ лишь рассмеялся. Я не смогла и далее омрачать их радость, это казалось очень грубым, поэтому я калачиком свернулась в уголке. Егор обнимал, не отпуская, Римму и то и дело целовал ее, а она сияла как новогодний фонарик. Сперва Кира безостановочно щебетала о своей моде, но когда Вика наступила ей на ногу, то перешла к туризму. Помнится, это было что-то про Южную Америку или Австралию, быть может, даже Ближний Восток, но я не уверена, потому что мысли мои тогда были затуманены.
    В самый разгар беседы Римма вдруг опустила голову, и из ее глаз, до этого сияющих счастьем, вытекла одинокая слеза. Кира резко смолкла, Слава неловко переступил с ноги на ногу. Тема перестал пить кофе, подавившись, улыбка на губах Апрелины увяла, и даже на лице Вики отразилась тревога. Задыхаясь от горя, я хотела только одного: поскор уйти отсюда.
    - Римма? - позвала ее Апрелина. - Что случилось, милая?
    - Знаете, - сказала она, по-прежнему не поднимая взгляда от своих холодных, потерявших восточный загар рук, - вы говорите: Рио-де-Жанейро, Сидней, Пекин... Мельбурн... А мне не суждено увидеть даже родного дома.
    - Не говори так! - вскричала Вика, кидая яростные взгляды на Киру. В глазах Славы я вдруг увидела слезы, которые он поспешно утер.
     Вечером, идя из кафе, где сидели ребята, в туалет, из полуоткрытой двери в палату Риммы я услышала ее печальный голос:
    - Поцелуй меня... Поцелуй так сильно, словно ты уходишь в далекое и опасное плаванье, и возможно мы больше никогда не увидимся. Будто мы прощаемся...
    - Не надо, любимая, - раздался отчаянный шепот Егора. - У нас с тобой будет еще тысяча поцелуев. Нет, миллион, больше! Мы устроим самую красивую свадьбу, пригласим столько народу, отправимся в долгое экзотическое путешествие.
    - Пусть так, - я буквально слышала в интонации подруги улыбку, грустную и обреченную. - Только сейчас поцелуй вот так.
    Вернуться и изображать фальшивые улыбки, похожие на гримасы муки, я не смогла. Правильно говорят, что последние воспоминания важны, я так и запомнила Римму, побледневшую, истощенную, с запавшими тусклыми глазами, спутанными волосами и подобием улыбки.
    На следующее утро ее не стало, она отошла в мир иной с первыми лучами солнца. Когда свет боролся с мраком, тьма ее забрала.