Взгляд старухи

Взгляд старухи
Рассказ
Конец сентября. Я выхожу дворами на улицу Советская. Чтобы перейти её, нужно пропустить целый поток машин, идущих на большой скорости. Падают жёлтые листья и, кружась в воздухе, медленно оседают, исполнив последний свой долг пребывания на земле. Из-за девятиэтажных домов косыми лучами светит солнце. Поток машин не кончается, а мне так не хотелось идти к переходу, это очень далеко. Я спешил. Но машины всё шли и шли, будто со всего мира на этой улице.
- Мальчик, ты что делаешь? Ведь ей тоже больно, - донёсся до моего уха нежный женский голос.
Я обернулся. В пятнадцати метрах от меня трёх, четырёхлетний крепыш с упрямым упорством прыгал на черепахе, которая, выпустив из своего защитного панциря голову и лапы, была неподвижна. Рядом стояла легковая машина. Высокий мужчина, убрав руки в карманы, холодными глазами смотрел на сына.
- Папа, чего она? – поджав обиженно губки, крикнул маленький истязатель.
Отец ленивой вальяжной походкой подошёл к старушке и, не мигая, долго пялил на неё свои водянистые глаза. Потом взял сына за плечи и сказал:
- Проваливай, бабка. Я рощу сына настоящим мужчиной. Хлюпать, да сюсюкать – женское дело.
«Постой, постой, - подумал я, - да это ж Колька Зверев с которым я сидел за одной партой в деревне. Ну и дела!.. Оказывается и он перебрался в город».
Наши взгляды встретились. Он отвернулся, как будто меня не узнал, взял сына за руку, сел в машину. Двигатель взвыл, и Волга  резко рванулась с места. Старушка подошла к уже мёртвой черепахе, взяла её в руки и стала палкой копать ямку.
- Успокойся, мать, - просипел я тихо и положил ей руку на плечо.
- Молодой человек, что же это такое? – всхлипнула старушка, - наверное, человек образованный, денежный, а душа!..
Я выпрямился. И чтобы не видать её глаз, пошёл. Мне было стыдно сказать, что с этим человеком, я когда-то сидел за одной партой. Когда же это было? Лет пятнадцать назад кажется. Прошли годы, мы стали взрослыми, но так ли? Основа жизни – детство. Что заложили там, то и будет в дальнейшем. Я чувствовал спиной взгляд старой женщины, и мне было нестерпимо больно, как будто не Зверев разрешил топтать черепаху своему сыну, а я сам прыгал и воинственно кричал и теперь меня уличили в постыдном. Душа плакала, мол, не я это, не я. Но чей-то давно забытый голос утверждал обратное: «А вспомни ястреба, которого вы поймали у реки. Что вы с ним тогда сделали. Забыл? Ну, всё понятно. Да, молодой человек, слаба у тебя память. Он готовил палюшку чтобы сжечь птицу, а ты в это время с побитым носом в сторонке стоял. Нет бы попытаться убедить приятеля, ведь вы с ним когда-то были близки».
- Я всё, что мог, сделал, - оправдывался я, - против силы не попрёшь. Как он мне врезал.
- Врезал, и ты отступил – мужчина!
И тут я понял, что опять во мне стали бороться, как в детстве совершенно два разных человека. Один ставящий всё под сомнение человек, другой покладистый и симпатичный, которого все уважают и любят. «Уйди от меня, - чуть не крикнул я ему, но во время, так как находился в автобусе и все бы меня посчитали за умалишённого. Я оглянулся, не смотрят ли на меня люди, но кто подрёмывал, кто разговаривал с соседями.
- Трус ты Валерка Кожин, трус, - опять издевательски выдохнул тот другой человек. Как он во мне появился, сам не знаю. Видно учительница по литературе глубоко сумела в мою душу посадить семена: «Прежде что-нибудь сделать, взвесь. Если событие свершилось, дай ему оценку».
Наанализировался на свою голову, породил в себе задиру, постоянно вставляющего палки в колёса моих мыслей. Ох! Как раньше хорошо жилось без анализа.
- В споре рождается истина, - говорила учительница Валентина Ивановна, - но вопрос с кем спорить, с приятелем, да, а если с самим собой?
- А всё же найду его и набью ему морду, если в детстве был слаб против него, то сейчас я уже ему не уступлю, служил в армии, в совершенстве владею приёмами защиты.
- Ты что с ума спятил? – заговорил вдруг тот другой я. Ты что дитё?
- Так что же мне делать? – развёл я руками.
- Действовать. И как можно быстрее. Его не сумел воспитать, сына удержи.
Я попытался было встретиться с ним. В гор справке взял его адрес, но к моему огорчению он уехал всей семьёй на юг. А потом в суматохе повседневности забыл о его существовании, но когда на меня накатывалось, я ощущал взгляд старухи, и тогда думал, что обязательно схожу к нему и поговорю. А что ему сказать, что? У него машина Волга. Он просто может выгнать меня, не разговаривая.
Так я и не сходил. Не ровня он мне, не ровня. Он привык топтать слабых, а мне жаль каждое живое существо. У нас в деревне считалось. Кто убьёт ядовитую змею – сорок грехов долой. Откуда это пошло, не знаю. Целое паломничество было на змей у ребят. Мы тогда не хотели думать, просто шли и били. Правда, я пытался палку под удар подставить или шумнуть, чтобы убегали они. Вскоре меня ребята раскусили и не стали брать с собой, дразня обидным прозвищем змеёныш. Я убегал или бросался в драку на обидчиков, но всегда был бит. Колька Зверев был предводителем змеиных набегов. У него было чутьё на змей. В нашей местности их было множество. И если ему удавалось захватить змею живьём, то он ножом надрезал небольшое деревцо и зажимал её в щели, потом прыгал около её и хохотал. А если рядом был муравейник, то балдёш его был троекратен. Он палками прижимал к земле змею, потом рукой брал её около головы и бросал в муравейник. Встревоженные муравьи набрасывались на неё. Змея извивалась, шипела, издавала звуки, но уйти не могла. Через некоторое время от неё оставалась одна кожурка.
- Моя работа, - проходя мимо муравейника, похвалялся Зверев.
И вот как-то приехав в деревню, я пошёл за грибами. Проходя мимо старых муравейников, на одном из них я увидел змеиную кужурку. Она была ещё довольно свежая.
«Колька опять здесь поработал, - подумал я, - не как не может успокоиться. Ах, мерзавец!» Я увидел взгляд старухи. Он был тревожный и печальный. Её серые пронзительные глаза излучали боль и обиду на меня. И забыть этот взгляд было невозможно.
Я долго стоял около этого муравейника, нахлынувшие чувства не давали мне сдвинуться с места. И тут, кто бы мог подумать, я ощутил на своём плече чью-то тяжёлую руку. Конечно, я вздрогнул. Передо мной стоял улыбающийся Колька Зверев, раздобревший с сияющими чёрными глазами.
- Ха, - прорычал он, - какая встреча Валерка Кожин. Давай обнимемся, да поцелуемся, ведь мы друзья детства. Ты видишь, какая работа – сорок грехов долой. То-то!..
Как бы сквозь лес я опять увидел взгляд старухи. Он от меня чего-то требовал, чего-то просил.
- Николай, зачем ты это делаешь? – спросил я его. – Взрослый человек.
- Эх, Валерка, Валерка! Ты так ничего и не понял. Да я помогаю слабым. Сколько бы эта змея сожрала лягушек, птиц. А я вот грохнул её и дело в шляпе.
- А черепаху зачем твой сынок растоптал в городе?
- Ты что видел? – сверкнули его глаза.
- Да, друг мой, представь себе, видел.
Он подошёл ближе, вздохнул:
- Здесь лес. Не боишься?
- Представь себе. Я уже страх потерял.
Он вытащил большой самодельный нож и, играя им в руках, стал подходить, потом просипел сквозь зубы:
- Этот муравейничек видно для тебя, парень.
- Ну, ну, - вздохнул я, - браво. Ты так, Колька, ничего и не понял.
Я услышал скрип зубов, потом ощутил резкий бросок в мою сторону. Сверкнул нож, но я применил приём захвата и выбил его у него. Он завыл от боли. Вскоре его морда уже торчала в муравейнике. Муравейник был огромный. Муравьи строили своё жилище не один год. Он верещал:
- Валерка, Валерка, прости. Больше не буду. Я хотел пошутить, а ты подумал всерьёз. Они сейчас мне глаза выгрызут.
Я отпустил захват, так как муравьи начали наползать и на меня. Взгляд старухи меж деревьев появился внезапно. Он улыбался, и мне казалось, она говорила: «Так его лиходея, так, но учти, парень, этого он тебе не простит. Будь начеку. У него вся морда в крови. Здорово муравьи постарались».