Под колесом

Кончалось лето, я маялся бездельем и потому много гулял, чтоб перед зимней стужей в памяти отложилось побольше беззаботных летних дней. Темнеть стало раньше и вместе с темнотой начал приходить осенний холодок по ночам. Вечерело, я закутался в пальто и продолжил свою неторопливую прогулку вдоль рельс, ведущих в какую- то промзону, неподалеку от метро Ботанический Сад. Я решил углубиться в лес, беспорядочно растущий с одной стороны от полоски рельс. Это была то ли заросшая часть парка, то ли самостоятельный зеленый массив, изредка рассекаемый тропинками или автодорогами. Я не смог далеко зайти по причине бурьяна и в итоге сохранил направление, параллельное двум стальным полоскам со шпалами посередине. Так я дошел до низины рядом с железнодорожным мостом, где заболачивался безымянный приток Яузы.
Спускаясь с железнодорожной насыпи в низину, я увидел стоянку коробочников, то есть бомжей. Сейчас было все-таки достаточно тепло, чтоб под низкобюджетный алкоголь поспать у костра. Это место было удобно своей близостью к воде, магазину и метро. Кроме нескольких узких тропинок тут никак иначе не пройдешь, что защищало обитателей от незваных гостей. Рядом с летним лагерем бродяг безымянный приток Яузы превращался в болото. Его воды были мутны, но, тем не менее, эти воды кипятили на костре, стирали в них истрепанные вещи и даже пили сырыми.

Лагерь представлял собой навесы из пакетов и полиэтилена, две кровати с металлической сеткой натянутой на каркас, большой двуспальный матрас, пролежанный до пружин и множество всякого хлама - бутылок, коробок, всякой ветоши, развешанной на деревьях и на веревках. Все это выглядело очень пестро и бросалось в глаза. Проскальзывало в панораме лагеря что-то и от русской деревни и что-то от цыганского табора - бородатые краснолицые мужики у костра и толстозадые бабы, развешивающие тряпье.

Обитатели лагеря часто менялись, пока было тепло - ничто не останавливало их кочевого образа жизни. Кто-то приходил, кто-то уходил, кто-то возвращался, но несколько человек присутствовали постоянно, составляя костяк. Палыч с Митрофановной, оказавшиеся на улице то ли после пожара, то ли в результате деятельности мошенников, - сами они не любили вспоминать об этом, а расспрашивать их ни у кого не было особого желания, поскольку как только заходил разговор об этом они набычивались и отвечали односложными репликами. Было видно, что данный разговор им крайне неприятен. Косой - старик, с молодым взглядом, немного косящим правым глазом, разговаривающий сам с собой. Его хорошо поносило по стране еще перед развалом советов, а после, когда ему стало труднее путешествовать, он осел в Москве, где медленно, но верно опускался, теряя человеческий облик и остатки разума. Он для того и прибился к Палычу с Митрофановной, чтобы иметь хоть какую-нибудь точку опоры, хоть какой-нибудь поплавок, чтоб совсем не утонуть в грязи и дешевом пойле, чтоб иметь перед глазами людей не совсем еще опустившихся, держащихся хотя бы друг за друга. У Косого почти везде были знакомые то ли в силу стажа, то ли в силу дружелюбного и доброго характера. Последним постоянным обитателем лагеря был Малюта. Малолетний не то киргиз, не то узбек с желтоватой кожей. Возможно она такой стала от того что он нюхал клей, возможно от того, что такой цвет кожи дала его предкам степь. От клея его лицо было все время грязным, а взгляд маслянистым и мутным. Он прибился к лагерю примерно из тех же соображений, что и Косой.
Все это я узнал, когда стало холодать и вечереть. Я немного побродил вокруг лагеря, выпил припасенное пиво, а потом меня все-таки занесло в сам лагерь, к костру. Палыч отходил поссать и увидел, что я дрожу в своем тоненьком пальто и мечтательно гляжу на костер. Он вежливо пригласил меня погреться. Я, достав последнее пиво, внезапно согласился с таким предложением.

Вся жизнь лагеря сосредоточилась у костра. Костяк лагеря расположился на самых вольготных местах, пришлые - кто на чем. Я, например, на пеньке. Всего их было человек десять. Все они были в пестрой засаленной одежде, большинство неопределенного возраста, а некоторые и пола.

Палыч, как негласный глава, расположился на кресле и поэтому возвышался над всеми остальными, лежащими или сидевшими на земле. По кругу ходила бутылка дурно пахнущей жижи. Я уже успел сходить в магазин себе за восьмым пивом, поскольку слушать истории дна мне нравилось. Тут так всем все было похуй, что меня не смущались, да и я уже не смущался. Митрофановна спала пьяным сном, выпятив массивный зад. Палыч захмелел, заскрипел плохими зубами, погрузился в тяжкие мысли. Косой бормотал громче обычного.
Из тех, кто пришел недавно были Лиза и Кец, молодые, сильнопьющие панки из Твери, путешествующие на электричках. Черт знает, какая нелегкая принесла их к костру. Они вошли в угар еще по пути в Москву в электричке и после нескольких ночей на вокзале благодаря Косому, оказались в лагере Палыча.

Так же у костра сидели Лукич и Егор, - их привел Косой во время своего очередного паломничества к Трем вокзалам. Про Лукича говорили "не сломался еще". И правда, в его взгляде еще мелькало, что-то не то лукавое, не то веселое, в общем, не было серого ступора возникающего от отчаяния и отторжения обществом. Егор же был как раз опустившимся и продолжавшим опускаться типом, вечно грязным, вонючим и уже не пытавшимся как то привести себя в порядок.  Ему было страшно смотреть в глаза, они стали невыразительны настолько, что можно было их представить у мертвеца. Лукич был при нем как собака поводырь при слепом.

Вокруг костра витали клочья дыма и обрывки разговоров. Лиза, посмотрев на похрапывающую Митрофановну, заговорила с Кецом заплетающимся от хмеля языком:

- Знаешь, что со мной сегодня утром было? Я просыпаюсь у нас там, в Твери. А ты уже встал – сидишь, куришь. Ты на меня смотришь, хитро так, и ржать начинаешь. Мне как то неуютно стало, а ты все ржешь и ржешь и никак не останавливаешься. Я под куртку забилась c головой, зажмурилась и... опять проснулась. Сижу я в ванной ржавой, а ванна стоит в замерзшей грязи у разрушенной пятиэтажки. Я сижу в ванне в одежде, по плечи в воде, но мне не холодно. Вода не ощущается, неплотная, как дым. Я растерялась, полезла в карман за сигаретами, думаю - "они ж вымокли наверно". Из ванной этой поднимаюсь и... опять просыпаюсь. Долго не могла понять - опять снится или совсем проснулась. Раннее утро было. Солнце, когда пригревать стало, я поняла, что правда проснулась и тут уж захрапела глубоко и без снов.

- У меня такое было то ли от фенозепама, то ли от триган д. Тоже долго понять не мог, сплю я или это действие колес такое.

- А я про другое думала, - наверно я уснула во сне, и в том, следующем сне тоже уснула. А потом начала просыпаться. Сколько раз во сне уснула, столько же и просыпаться должна была. Но я ж не знаю, сколько раз уснула…

- А может это и сейчас все вокруг сон?!

- Да ну тебя Кец.
- Я тебе говорю, точно такое же чувства, но от Тригана или от Фенозепама не помню.
Он так выговаривал названия этих препаратов, что уместно будет их указать с большой буквы.

- ***ня твоя аптечная дурь, я две недели из жизни от фенозепама не помню. От синьки никогда такого у меня не было.

Чуть подождав, она продолжила:

- Я конечно так думала какое-то время, что может нужно еще раз проснуться. Но потом задолбало. Под поезд броситься хотелось. Во сне всегда если умираешь - просыпаешься, так что тут уж наверняка - или проснулась бы или погибла. А может и вообще разницы в этом никакой. Но не хочу проверять.

Малюта, отстраненно следивший за разговором переводил мутный взгляд с панков на Палыча, а с Палыча на Лукича, ловя звуки речи, взгляды и фрагменты разговоров.

Лукич отхлебнул из бутылки и передал ее через уже отключившегося Егора Палычу. Егор был в забытии, пускал слюни и, кажется, подпустил в штаны, что делал не впервые, судя по запаху.

Лукич вдруг начал рассказывать глядя в себя:

- А мне однажды с похмелья было так плохо, всего мутило, выворачивало и трясло. А потом вдруг перестало резко, в раз. Настолько резко, что я решил, - окочурился я, видать, - сердце не выдержало. Оно, кстати, перестало в стучать в голове. И тут я начал думать всякие мысли разные, - вот допился я, помер с перепою, все-таки. Или - еще лучше - в коме лежу или белка у меня началась, а все вокруг ненастоящее, сон, дрема. Мозги пока умирают или в отключке все это придумывают вокруг. За минуты пока умирают мозги, кто ж знает, что в них творится? Может годы проходят. После этого я целый месяц искал доказательства, что все вокруг настоящее, а не глюки, что я сейчас здесь в Москве, а не лежу-умираю, или бьюсь в мягкую стену в дурке. Все вокруг как обычно, поскольку я так привык за то время, что прожил то. А на самом деле - сон. Чтоб я не очнулся, не понял, что все ненастоящее вокруг, - все идет по привычному ходу, обыденно. Механизм сохранения сна, сам себя спасает от прерывания, не дает мне очнуться, чтоб не выпустить, все мысли отводит и подозрения своей обыденностью. И так целый месяц я не мог понять все вокруг сон или явь. Зато порой, когда я слышал в разговорах, что-то о сне, иллюзии или в рекламных плакатах видел, я начинал убиваться и крыша ехала, мне начинало казаться, что кто-то пытается со мной связаться, донести до меня, что все ненастоящее, что, мол, проснись, очухайся! Один раз под мостом увидел надпись из баллончика - "Проснись", так я чуть с этого моста и не бросился. Вот вы сейчас про сон разговаривали, меня опять плющить начало.

- Иди, бросься под поезд, сразу проснешься.

- А вдруг я все-таки тогда умер, а это все чистилище, а вы все вокруг бесы или ангелы или не знаю кто-там еще, некрещенные души, сидите и решаете, пока со мной трепитесь, что со мной делать. Если я брошусь под поезд, то в ад определите, а так посмотрите на меня и скажете, такой ты умный, разгадал нас, а иди ка ты в блаженство окунись, за то, что все понял.

- Солипсист проклятый - прервал Лукича сквозь зубы Палыч - Только водку на тебя переводить.
Я сидел и тихо охуевал. Высокая философия на помойке у костра под пивко. Символично, может быть здесь ей и место?

Палыч отнял бутылку и отхлебнул. Немного погодя стало видно, что он дошел до некоей своей внутренней точки или границы и начал с силой и злобой говорить, то ли самому себе, то ли силуэтам у костра, немного сбиваясь от выпитого:

-В блаженство он окунется! Ха! Я когда молодой был, нахватался по верхам всякой восточной ****ы - цикл перерождений, карма, ***рма и прочее. Но потом стал вникать, даже пытаться на жизнь примерить на свою никчемную. Я нахожусь сейчас в колесе перерождений, Сансаре, как, впрочем, и вы все. Рано или поздно я из него выйду, как, впрочем, и все вы опять-таки. Выйдя - попаду в вечное блаженство - нирвану. Но чтобы к выходу прийти, нужно осознать всю бренность окружающего, иллюзорность и ненужность материи. В то же время нужно себе уяснить, что за свои дела мы несем ответственность, каждая хуйня несет последствия за собой. Причем последствия обязательно на нас отразятся, но не обязательно в этой жизни. То есть прежнее добро может или свалиться на голову внезапно или способствовать тому, что в следующей жизни будут с самого начала условия лучше. В то же время прежнее зло может свалиться горем или поспособствовать рождению в мраке и ужасе. Это есть бумеранг кармы. Или маятник. Да какая хуй разница. Поэтому нужно стараться через осознание тщетности бытия прийти к недеянию, постараться остановить движение колеса, то есть, ну когда остановишь, тогда наверно и окунешься, как ты с****нул Лукич, в блаженство... Вот я и всю жизнь честно стараюсь абстрагироваться от материального, сосредотачиваюсь на внутреннем мире, в противовес внешнему говну этому всему. И в условиях русской зимы это гораздо сложнее, чем в тепле Индии. Нихуя у меня нет материального, кроме костей моих старых, Митрофановны да тряпок с махоркой. Но, тем не менее, я не могу понять и, вопрос этот все больше беспокоит меня, - все это вокруг наказание за то, что я в прошлых жизнях нахуевертил, или я близок к нирване и это все говно вокруг мне нужно для, так сказать, финального испытания, чтоб отрешиться от всего? Может как осознаю, так и попаду в нирвану то? Кайфану там как никогда еще не кайфовал? Испытание все это говно вокруг или наказание? Блять, как это все заебало меня уже. Коробки эти ебаные, теплотрассы. Я раскаиваюсь уже. Не знаю что такое нужно было совершить, чтоб столько говна съесть в этой жизни ебаной, мать или дочь я свою убил и выебал что ли в прошлой жизни? Глубоко мое раскаяние, каюсь, каюсь я. Всю жизнь свою, как на улице, оказался каюсь. Если это все испытание - не выдерживаю я его.

Глаза Палыча увлажнились. Он переводил взгляд от одного персонажа у костра к другому, желая услышать слова утешения, что все правильно он думает и делает. Но все молчали, прерванные его тирадой.

Косой все это время бормотавший "карма, солипсизм, буддизм, индуизм, сансара, баклофен, фенозепам, белка, это сказка, это сон", протянул руку к бутылке, задержавшейся у Палыча. Отхлебнув он промолвил:

- Кайфануть хочешь? ***во ты от материального абстрагировался! Ты жаждешь кайфа, а должен ничего не жаждать, ничего не хотеть от этого мира. А ты только хуевое навострился не замечать, да и то..хе..хуево, вон про кости свои старые и Митрофановну не забудешь ни за что, а должен! И о удовольствии не думать, поскольку это тоже материальное. Не готов ты к нирване Палыч!

Палыч скрежетнул зубами, вырвал у Косого бутылку и кинул ее в костер. Пламя полыхнуло, а сидящие у костра начали Палыча успокаивать. Даже Митрофановна нервно заворочалась во сне. Оскорбившийся Палыч ушел спать. Я почувствовал себя чужеродным организмом в этой среде, поскольку мне было куда уходить, в отличие от этих философов. Разговоры вокруг костра после того как Палыч вспылил постепенно сошли на нет и лагерь погрузился в сон.

Лиза с Пашком ушли вглубь лагеря. Егор и Митрофановна сопели у кострища. На лицах Лукича и Косого, лежащих на обоссанных, пролежанных матрасах проступило что-то детское. Малюта давно уже затих и забылся в бреду от клея, но ближе к утру, как похолодало, подобрался поближе к Митрофановне, обнявшись с нею, как ребенок с матерью. Когда начало светать стало достаточно зябко и даже самые пьяные спали беспокойно, засовывая руки в подмышки.
Мне не хотелось уходить, я ворошил костер, но глаза слипались.

Жене снилась какая-то муть - бомжи, беседующие не то о буддизме, не то о солипсизме у вонючего костра. Паренек в пальто, пьяный от пива и ошалелый от философии помоек. Сон был то ли вызван похмельем, то ли казался таким непонятным и мутным из-за него. Вчера Евгений напился в клубе, чтобы наверняка уснуть после амфетамина, которым развлекался пару суток подряд. Средство было верным. Заснул он еще в такси. А дамочку, которую он вез к себе прямо в этом такси и стошнило. Но все мелочи, - сессия закрыта и Андрей Петрович, отец Евгения, не скупился на карманные расходы.

Женя поздно встал, позавтракал в обед. Залез из телефона в интернет. Кое-где всплывали пьяные сообщения, кое- где фото. На его телефоне так же были вчерашние видео, часть событий в которых, Евгений не помнил. Они вызывали у молодого человека смущенную улыбку. На телефоне в уголках забились крошки порошка, которым он и грешил в эти выходные. При большом желании можно их выковырять и употребить в плохие времена, что он скорее всего и сделает в скором времени. Вдруг телефон у него в руках зазвонил.

- Привет Леш.

Трубка что-то прогудела в ответ.

- Да, мне тоже вчера понравилось. Только я что-то устал потом. Ну, устал. Прикинь я в такси с этой девкой поехал, ну ко мне мы поехали, я её уговорил на пососать прямо в такси. И отрубился, а она проблевалась.

На другом конце раздался шипящий смех.

- Да дал таксисту на лапу пару лишних косарей, чтоб машину отмыл и чтоб дуру эту до дома довез. ****ец, отдохнул, называется. Сегодня надо исправить такое положение дел. А то елда зудит, по ходу не отработала эта ****а свою дорожку.

После обмена своих рассказов о подвигах и планах на шипящий смех или на гудящие в трубке реплики собеседника, Женя произнес фразу:

- Да давай как обычно встретимся, я за тобой заеду. Нет, сегодня пить не буду, можно и за рулем поугарать.

Женя не был ни глуп, ни ленив, но как-то так вышло, что прожигание жизни и отцовских денег по клубам занимали большую часть его времени и сил. Это занятие было достаточно всеобъемлющим и съедало большую часть сил и времени, да и мыслей молодого человека. Евгений втянулся в атмосферу увеселительных заведений лет с шестнадцати, как только его стали в них пускать и продавать пиво, косо глядя, хоть он и выглядел старше своих лет. Очень быстро у него сложился соответствующий круг общения, в котором он до сих пор находился. Некоторые его участники менялись, кто-то выпадал, кто-то появлялся, как у костра на помойке, менялись взаимоотношения между участниками этого круга, кто-то с кем то спал, кто-то с кем то дружил или ссорился, но суть не менялась. Это были золотые мальчики и девочки, упоротые всем до чего дотянутся - наглостью, алкоголем, легким сексом, наркотиками и беззаботной жизнью за чужой счет.

Из своего обыденного шаблона Евгений выпал только раз. Но выпал сильно и надолго.
Окончание первого курса института их группа решила отметить загородом. Поехали не все, но человек 20 там было. Это был шумный лагерь с палатками в лесу, рядом с небольшой речкой. Она так и называлась " Небольшая", а рядом находилась деревня, где у одного из одногруппников Евгения была дача. Деревня называлась Падиково, что послужило темой неоднократных шуток.
Это все происходило как раз незадолго до того, как Евгения хотели лишить водительских прав, поэтому в Пикнике первой группы, как в шутку назывался выезд за город, Евгений занимал почетное место, как главный перевозчик. Когда в магнитофоне сели батарейки, музыка играла из машины, на которой Женя привез большую часть вещей и еды. Пикник планировался на все выходные. 20 человек это все-таки много. Единая компания продержалась недолго, несмотря на все усилия организатора Вики, которая в первую же ночь отработала свой вольготный проезд на джипе жениного отца. Начали собираться кружки по интересам. Женя оказался в одном из таких кружков, где центром внимания был Антон. Антон, в конопляном дыму предлагал на следующий день пойти собирать непростые грибы, поскольку в этом лесу уже практиковал подобное. Именно у него была дача в Падиково. В итоге на следующий день, после того как Женя съездил в магазин, небольшая группка во главе с Антоном ползала по полю и собирала остроконечные грибки. Когда начало вечереть у костра, пока народ разбрелся купаться или гулять по лесу парами, а кто готовить шашлыки на мангале, Ложа Грибников, как их назвала неугомонная Вика, одержимая идеей единства компании, съела грибной урожай.

 Женя не испытал ужаса, каких-то потусторонних кошмаров, ощущения смерти или других возможных вариантов неудачного "путешествия". Но сквозь галлюцинации мозг работал непривычно и в него приходили неожиданные мысли.

Мозг, почему то стал обкатывать буддистскую теорию о перерождении (наверно всплыла из институтских занятий). Эта теория традиционно воспринимает процесс перерождения как строго направленный во времени. Следующее перерождение человека произойдет через какое-то время после его смерти. Никто (по крайней мере, ни Женя, ни Антон и никто другой из Грибной Ложи никогда о таком не слышали) не брал под сомнение направленность времени в цикле перерождений. Сложно рассматривать подобные теории о силах, недоступных человеческому пониманию. Строить законы действия этих сил невозможно, можно только строить догадки и фактически это позволяет интерпретировать и фантазировать о них как угодно. Ведь при таком условии можно переродиться как в эпоху гладиаторов, так и в далеком будущем. Женя перестал в тот момент ощущать течение времени как аксиому. Это чувство обескуражило его, ввело в глубокую растерянность.

Но это не было всем откровением. Мозг продолжал дальше лихорадочно работать в том направлении, в котором раньше не работал, поскольку Женя не страдал буйностью фантазии и в обычной жизни не рассматривал такие теории.

"А что если в цикле перерождений я проживу жизни всех своих друзей? Или уже прожил? И родственников получается тоже. Ведь если нет привязки ко времени, то может и такое быть. Но как же так... Получается все люди, да даже все живые существа, наверно, это я сам, мои реинкарнации, только в разные моменты времени?!"

Мозг долго переваривал гипотезу, которую так и хотелось назвать абсурдной. А что если все живое на Земле, да и вообще во Вселенной является частями чего-то целого? Ну, если отбросить плоть, материальное, что останется? Нечто, за счет чего мы живем, что отличает, муравьев от песчинок, медуз от желе, человека от трупа. Проще всего это назвать душой. И душа эта получается едина, составляет единое целое. "Все живые существа едины, мы все единое целое - думал шокированный Евгений. "Это целое, можно назвать как угодно - мировой разум, вселенная, совокупность душ, Бог. Оно в полной мере недоступно человеческому уму или воображению. Если оно имеет собственную волю, а в тот момент Евгений это отчетливо чувствовал,- то ему скучно в своей уникальности, и это послужило причиной нашего существования. Оно решило себя раздробить на мелкие кусочки, словно паззл. Оно как ребенок одевает свои пальцы в разные одежки и разыгрывает между ними сценки. Но этот процесс усложнен в силу его всемогущества во многие и многие разы"- Продолжал увлеченно думать молодой человек. " На его пальцы одето столько, что не видно самих пальцев, они упрятаны глубоко, а поверх них надета генетическая наследственность, происхождение видов, условия жизни, психология, анатомия, шаблоны поведения и прочее и прочее. На каждый палец своя одежка и невообразимое количество этих пальцев. Но все они ведут к чему - то единому, составляют своей совокупностью нечто целое. А насколько целое отличается от части? Вот они фракталы, о которых заебал душить этот психонавт-учитель-проводник Антон. Часть не отличается от целого. Каждый из нас часть единой души, часть бога получается, да получатся с поправкой на масштаб я сам бог и есть" - на этом послание, или озарение закончилось, но и этого было достаточно для неподготовленного юноши.

Подобные мысли были настолько нехарактерны для Жени, насколько вообще что -либо может быть нехарактерно для какого-нибудь индивида. Падиково надолго запомнилось Евгению. Не сложилась дружба с Грибной Ложей, которая периодически повторяла выезды к речке Небольшой.
Пикник первой группы закончился как то смазано. Евгений запомнил только пьяную драку с кем -то из местных, Вику которая пыталась прекратить насилие, а потом читала нотации о вреде наркотиков Антону, который с видом профессора разбивал все ее претензии и доводы несмотря на расширенные от грибного отравления зрачки. Следующий день был посвящен сборам. Единой компании как не было, так и не случилось. К моменту окончания Пикника небольшие группки только укрепились в своем единении. Женя же решил, что поедет один и в гордом одиночестве укатил домой отмываться и отсыпаться, по-свински оставив кучу вещей, которые привез, чтоб назад их одногруппнички тащили на горбу. На несколько недель молодой человек ушел в себя, в свои мысли и не появлялся в привычной клубной обстановке и компании. Да почти нигде. Сидел дома и задумчиво писал, что случилось с ним единожды и впервые. Глубина мыслей и образов даже напугала Евгения. Когда Женя вышел из шока после той ночи, он еще глубже нырнул в пучину беспорядочного секса и легких наркотиков, чтобы ими заполнить открывшуюся ему пропасть внутри.

Собираясь на ночную тусовку, Женя достал пакетик с горьким порошком и втянул носом немного через трубочку из свернутой купюры. Почувствовав прилив сил, он стал одеваться.

- Мам, я гулять - крикнул он из прихожей матери.

-Ты если за рулем, не пей пожалуйста, Жень - выдала дежурное предупреждение мать, вспоминая как отцу пришлось отдать круглую сумму за женины шалости.

Евгений же в свою очередь вспомнил ту часть пьяной поездки, о которой никто, как он истово надеялся, кроме него не знал. Это было тем же летом, после Пикника первой группы, когда Женя вышел из ступора. До того, как его остановили ДПС, Женя говорил по телефону за рулем и не заметил, как на дорогу вышел человек. Отцовский джип от столкновения не пострадал никак, чего нельзя было сказать о бродяге. Женя сбил человека, вероятно насмерть. Он так перепугался, что как можно скорее хотел добраться до дома. Поэтому ДПС его и остановили, за превышение скорости, и лишь потом уже освидетельствовали его опьянение. Родители отнесли его шок к тому, что его чуть не лишили водительских прав. Видя его состояние, они даже не сильно занимались внушениями о том, как стоит водить автомобиль и стоит ли перед этим пить. Родители не знали, о чем Евгений видел кошмары по ночам и в приступах паники закусывал себе указательный палец до крови.

-Ага, мам. Хорошо, - ответил он. И формально просьба матери была выполнена. Он не выпил и капли спиртного, хоть и был одурманен, что, правда, не сказывалось на его водительских навыках. Наоборот, по примеру летчиков и танкистов, он даже лучше контролировал машину и чувствовал дорогу.

Встретившись с Алексеем и приехав вместе с ним в клуб, Женя недолго думая, предложил тому пойти в туалет понюхать. В этот клуб молодые люди ходили регулярно, а потому особо не таились и не церемонились. В туалете они высыпали порошок на женин телефон, положив тот между раковинами. Леша был первым. Втянув свою порцию через долларовую купюру, которая хранилась у него специально для этих целей, он смотрел, как Женя сначала разбивает катышки амфетамина, а потом делает из них другую дорожку. Леша уже почувствовал прилив сил, передавая купюру Жене. Евгений склонился со свернутой купюрой. Вдруг в зале смолкла музыка. Дверь туалета распахнулась, стукнувшись о стену.

-Руки за голову! - раздался крик.

Евгений едва успел поднять взгляд, чтобы посмотреть в зеркало, кто это крикнул, и фигура в шлеме, камуфляже и с автоматом тут же резко его толкнула в спину. От удара головой о зеркало он потерял сознание.

Полковник Фрязин Валентин Александрович проснулся от короткого послеобеденного сна у себя в кабинете. Иногда он позволял себе такую вольность, говоря секретарше, чтоб его не беспокоили.

Валентин Александрович заморгал и помотал головой, разгоняя остатки сна. Поскольку на работе ему постоянно снилось что-то непонятное, он недолго об этом помнил и видения быстро забывались, оставляя за собой чувство растерянности и смущения, которые, как считал полковник, такому важному человеку совсем не к лицу.

Хотя сегодняшний сон был, по крайней мере, ему понятен. Ему снилось, что он сбил бомжа, а ДПС остановили его за превышение скорости и стали проверять на алкоголь. Он оказался пьян, но о том, что сбил человека, молчал и боялся, что это всплывет. Единственное, что его удивило это то, что когда его сажали в машину ДПС, он вместо своего солидного пузатого отражения в стекле увидел юнца лет 18. Хотя это не вызвало противоречия в логике сна. Именно таким сопляком он себя и чувствовал в этой ситуации.

"Наверно по телевизору когда-то видел этот случай" - подумал полковник и стал потихоньку забывать увиденное. Зато вчерашний сон никак не шел из головы. Валентину Александровичу снилось огромное серое колесо. Оно было из камня или из чего то подобного. Какое то время оно не двигалось, а потом медленно стало приближаться. Колесо приближалось до тех пор, пока не прокатилось по полковнику. Он был не больше пылинки рядом с ним. Оно раздавило, переломало, заставило его искривиться под своим огромным весом, но не убило. И вот он сам стал крупицей этого колеса. И вот он, но уже будучи частью этой махины, катится на другого человека, чтобы так же подмять его. Что-то до боли знакомое было в этом все процессе, который как подсказывала логика сна, был непрерывным, и что-то совершенно неправильное. Полковник чувствовал себя не то обиженным, не то обманутым, причем обида эта тянулась от самого детства. Это самое чувство, поднятое из глубины души и не давало покоя Валентину Александровичу. Это чувство и не давало забыть непонятный сон.

Сегодня к нему должен был зайти отец одного из молодых людей, задержанных в клубе с амфетамином. О его приходе сообщил звонок по мобильному телефону. Эта встреча приятно волновала полковника. Во - первых, благодаря таким встречам он заработал себе на безбедную жизнь, а во-вторых, благодаря таким встречам он ощущал собственную важность, тешил раздутое самолюбие.

Вошедший к нему в кабинет мужчина имел усталый вид.

- Здравствуйте, Валентин Александрович.

- Здравствуйте. Вы отец Евгения Андреевича Горевина? Стало быть, Андрей Петрович.

- Да, я по поводу сына и пришел.

- Хулиган ваш сын. Мало того, что такое количество наркотиков с собой имел, так еще и аресту сопротивлялся, потому лицо и разбили.

- Молод, глуп, -тут отец решил перейти сразу к волновавшему его вопросу,

- Я бы не хотел, чтобы это дело оказалось в суде.

- Нужно было раньше об этом думать. Сыну вашему в первую очередь, когда только связался с этой дрянью, а вам - когда вы его воспитывали - отбить все охоту напрочь! - полковник начал повышать голос и краснеть от натуги,
 - Дело уже на рассмотрении, ничего нельзя сделать! - хотя его глаза говорили о другом.

"Цену набивает" подумал Андрей Петрович.

- Может быть, я как то могу вам помочь изменить ваше мнение?

- Мне от вас ничего не надо! Это тяжкое преступление! Для того, чтобы предотвратить подобное, отбить охоту у всяких сопливых юнцов к запрещенным веществам, виновник должен понести наказание. Пусть запомнит навсегда - тут полковник разбушевался - Это статья 228! Это, блять, не на шапке надпись, это страшно!

Андрей Петрович напряженно ждал, пока Валентин Александрович успокоится и отдышится. Тот, придя в себя, достал телефон и напечатал на нем 228 000, после чего протянул телефон собеседнику. Тот побледнел.

- Пусть запомнит номер этой статьи, да и вы тоже!

- Запомнит, запомнит, вы уж поверьте и никогда больше не повторит подобного. Я из него всю дурь выбью, если нужно будет и ноги переломаю.

- Голову ему лучше переломайте. Пусть не воображает, что он особенный и ему все можно, перед законом все равны! Может ему потом придется так же своему сыну мозги вправлять.

У полковника перед глазами снова появилось почему-то колесо, это подпортило удовольствие от проявления собственной власти.

После общения с папашей сопливого юнца, полковник сходил на перекур, и решил пораньше поехать домой. В машине он незаметно задремал. Ему снился оборванный попрошайка, который лепетал что-то о внезапной смерти. О том, что внезапная смерть – сердечный приступ или авария это знак кармы, принуждение к перерождению. Если человек внезапно умер – значит Карма вмешалась в его жизнь. Как и всегда во снах, Валентин Александрович не сразу разглядел, что оборвыш лепечет все это, трясясь, на проезжей части. Когда тот с блаженной улыбкой снова стал лепетать то же самое в очередной раз, его резко сбило огромное серое колесо, оставив мокрое красное пятно на месте, где он только что стоял. Именно в этот момент джип тряхнуло от знаменитых российских дорог и полковник проснулся. Он поворчал на водителя и снова задремал.

- Малюта, вставай! - Митрофановна толкала тощего мальчика - Костер совсем погас, холодно, принеси пару брёвен. Опять клея нанюхался, сидишь слюни пускаешь!

Малюта ошалело осматривался в предрассветных сумерках и никак не мог понять, куда делся его кабинет и Андрей Петрович и вообще всё, - странные послеобеденные сны, секретарша, джип, жена, две дочки, амфетамин в клубах, отцовская машина, ощущение взаимосвязи всего живого в мире, дым костра, бормочущий Косой, парень в пальто пришедший вечером к костру. Все это смешалось в круговерть, цвета перетекли друг в друга, слились в одну серую предрассветную жижу. Уже через несколько мгновений Малюта ничего не помнил из своего сна, походившего на мыльные пузыри, помещенные внутрь мыльных пузырей. Ничто, кроме холода не указывало на то, что все окружающее - не такой же сон внутри сна, как и виденные им прежде. Ядовитые пары все сильнее склеивали грёзы и жизнь. Чуть не наткнувшись на дремлющего парня в пальто на пеньке, он подумал, что не все то, что ему привиделось, было галлюцинациями и хоть какая то ниточка, связывающая его с реальной жизнью еще держится.

Спотыкаясь, Малюта побрел искать дрова. Видимо в впотьмах он свернул не в ту сторону и никак не мог понять куда ему идти, чтоб не упасть в болото и чтоб найти какие-нибудь сухие дрова. Взобравшись на небольшой склон, он не понял, что вылез на проезжую часть.

Я проснулся на том же пеньке, на котором просидел весь вечер. Зад затек невообразимо, все тело ломило, а проснулся я от того что замерз. Сумку обитатели лагеря-табора не тронули, только пиво мое допил Косой. Он и уснул, сжимая его в руке. Митрофановна ворочалась, видимо мерзла. Я на негнущихся ногах пошел в сторону дома. Мне казалось, что впереди меня кто-то идет. Я взобрался на небольшой склон и увидел, как по проезжей части шатается Малюта. Вдруг из- за поворота выскочила машина и, визжа тормозами, его сбила. Из машины вышел мой ровесник. Он посмотрел на неестественно изогнувшееся тело, потом на машину, сел в нее и уехал. Вот и вся панихида. Номеров я не запомнил. Мне вдруг подумалось, что именно о такой смерти уже мечтает отчаявшийся Палыч. Не знаю, почему я так решил, но я похоронил худенькое легкое тельце Малюты, забросав его листьями и ветками, а вместо надгробия я нашел колесо. Я решил не огорчать и так невеселую жизнь табора-лагеря. Возможно, вот так и вышел из колеса Сансары упокоившийся под колесом Малюта.