Хроники здоровых дней. Глава первая

Вокзал. До отправления поезда осталось пол часа. Посадку еще не объявили. Людей не так уж и много, поэтому разговаривать здесь неудобно: эхо разносит слова в каждый уголок большого помещения. Однако это не остановило двух старушек, обсуждающих насущные проблемы у меня за спиной. Мне шестнадцать лет, скучно и одиноко. За окном уже довольно темно, и это меня немного успокаивало. Ехать в освещённом дневным светом поезде мне представлялась не комфортным. Темнота придает определённый уют, создает атмосферу единения.
Рядом со мной подсела средних лет женщина в темных очках. Легкое пальтишко совсем не соответствовало погоде, хотя я сам был одет ничуть не лучше. Она установила рядом с собой большую синюю сумку, и оглянулась вокруг.

- Что-то посадку все ещё не объявляют, - как бы между прочим сказала она.

Мне стало неловко и я ничего не ответил. Все эти случайные знакомства не были мне близки, и я не намеревался знакомиться ни с одним из пассажиров моего вагона. Женщина поёрзала на сидении. Видимо, ей тоже стало неловко от моего молчания. Я решил выкрутиться:

- У Вас какой вагон?

Женщина повернулась ко мне, как будто не совсем доверяла своим ушам, но, не услышав от меня ни слова больше, ответила:

- Двадцать шестой, - она наклонила голову, приспустила с глаз очки, посмотрев на меня поверх них, и спросила - А у Вас?

- Тот же.

И снова наступило молчание. Людей на вокзале стало намного больше, шуму прибавилось, и стало намного легче дышать. Все-таки в полнейшей тишине при незнакомых людях даже дышать неудобно, не говоря уже о всех остальных вещах. Такие неожиданные вещи, как урчание живота, например, в тишине звучат словно гудок парохода. Впрочем, чем больше думаешь о таких вещах, тем больше вероятность того, что они с тобой произойдут.
Наконец объявили посадку. Народ заторопился, зашебуршал и двинулся к выходу. Я примкнул в самый конец потока. Женщина, сидевшая рядом со мной, была уже на улице и спешила к поезду. Впереди меня шла девушка, скорее всего моя одногодка. На легкую, белую курточку падали тяжелые русые волосы, от которых приятно пахло ванилью. На минуту я вылетел из реальности, и погрузился в приятную негу запаха ее волос. Она оглянулась. Ее глаза были карими и в них чувствовалась веселая задоринка. Она улыбнулась мне и я улыбнулся ей в ответ. Слабая искорка надежды блеснула внутри меня, но я не дал ей разгореться. Я все ещё помнил свой зарок.
При выходе меня встретил на удивление теплый вечерний ветер, который донёс до меня нотки  запаха, обладательница коего уже спешила на посадку. Я остановился. Передо мной стоял восемнадцатый вагон. Слева - семнадцатый. Мне направо. Взяв в руку сумку, я зашагал в нужном направлении. У каждого вагона приходилось обходить толпу, стоявшую рядом с проводницей. Людей, казалось, было еще больше, чем на вокзале. Я достиг своего вагона, и с удивлением заметил двух уже запомнившихся мне человек: женщину, сидевшую рядом со мной и ту чудесную девушку. Дама так и не сняла очки и я, признаться, не понимал отчего.
- Молодой человек, - обратилась она ко мне, - Вы не поможете мне поднять мою сумку?
- Да, конечно, - ответил я, глянув на ее багаж. Сумка, как я уже говорил, была довольно таки большая.
Подошла моя очередь. Слегка полноватая проводница взяла мой паспорт и игривым тоном сказала:
- А Вам, однако, и не дашь шестнадцать. Двадцать восьмое место, проходите пожалуйста.
Я улыбнулся. Поднявшись по ступеням, я подождал, пока мне подаст сумку дама в очках. Сумка оказалось очень легкой, а женщина показалась мне ещё более странной. Поблагодарив меня, она прошла в вагон.
Все нижние места были заняты. Мало кто любит ездить наверху, и я не исключение. Я с детства боялся свалиться на стол и удариться виском о его металлическую оправу. Поэтому всегда ездил внизу. Сегодня моё место было боковое. Проходя сквозь вагон, я заметил, что девушка с карими глазами была на четыре места дальше моего, а вот дама с очками была на соседнем.
Мое боковое было у самого туалета, что меня вполне устраивало. При таком раскладе я всегда буду знать, свободно ли "место не столь отдалённое", или нет, и мне не придется бегать по десять раз или стоять в очереди. Справа от меня друг напротив друга устраивались две женщины: старушка, лет семидесяти, довольно таки полная, седая, и девушка тридцати лет. Судя по их разговору, они были знакомы.
Я забросил свою сумку на верхнюю полку, сел и стал смотреть в окно.  В кармане завибрировал телефон.

- Ну что, устроился уже? - спросил мамин голос из динамика.
- Устроился, - неохотно ответил я.
- Людей много?
- Мам, все как обычно, - я начал раздражаться.
- Ладно, удачного пути.
- Пока, - облегченно ответил я.
Поезд качнулся, машинист дал гудок и за окном поплыли фонари. Послышался романтичный звук стука колёс. По вагону прошла проводница. "Белье брать будете?" - спрашивала она у каждого пассажира.
- Да, и чай, пожалуйста, - ответил я, когда тот же вопрос прозвучал в мою сторону.
Через десять минут мне принесли запакованное постельное белье и стакан горячего чая в серебряного цвета подстаканнике.

                *                *                *
С момента отправления прошло около двух часов. Я устроился, поужинал, и теперь просто смотрел в окно. "Население" вагона давным-давно оживилось, все друг с другом познакомились и рассказывают сейчас всю свою жизнь от корки до корки. Дама в очках, сидевшая в соседнем отделении прямо у меня перед глазами рассказывала соседке о своем сыне. Вместе с соседкой слушал и я. Слушал и недоумевал: как можно выкладывать чужому человеку все свои и чужие тайны, всю подноготную тяжелой жизни русского человека. Очки, кстати говоря, дама сняла тоже не сразу, а только тогда, когда познакомилась с соседкой. Рассказывая, она нет-нет да поглядывала на меня. Наверное заметила, что я тоже слушаю. Моя отдельная личность сплетника воевала с личностью приличного, скрытного и уважающего чужие тайны человека. За два часа езды я успел узнать о сыне дамочки столько, что в моей голове по ходу ее повествования шел фильм, с четким представлением героев, вплоть до родинки на щеке его бывшей девушки и красного браслета на руке его лучшего друга. Соседка, молча сидевшая перед дамочкой, слушала очень внимательно, сложа руки животе. Как мне показалось, её корни уходили в дворянство. Повадки, манера речи, стиль одежды - все указывало на это. Она была приятной, худенькой женщиной. Ей было примерно лет пятьдесят -  пятьдесят пять. Слушать ее намного приятнее, чем слушать даму с очками, но она говорила редко, чем и заслужила мое уважение.
Я сидел спиной к туалету и лицом к вагону, расстилаться пока не собирался. Многие люди расходились со мной во мнении: кто-то только распаковывал бельё, а кто-то уже похрапывал, высунув ноги в вагонный проход. Откуда-то из середины вагона выглянула сухонькая бабушка. Ее седые, наверное, до плеч, волосы были собраны на макушке и закреплены резинкой. Она повертела головой, встретилась со мной взглядом, улыбнулась, поставила подбородок на сложенные замком руки, устроилась поудобнее и стала смотреть в мою сторону. На её лице играла улыбка, похожая на улыбку блаженного человека. Но глаза... Эти глаза светились счастьем. Она была похожа на воробушка. Около десяти минут она смотрела на меня, не отводя глаз. И я смотрел на нее. Эта бабушка была уже ребёнком. Её старость переступила этот порог. Осознав это, я почувствовал боль в груди. Сердце защемило. Мне почему-то стало ее очень жаль, хотя я понимал, что она сейчас счастлива, как никогда. Ей нравилось ехать в поезде. Когда она шла в туалет, она весело покачивалась из стороны в сторону в такт поезду, ребячески хихикнула, когда чуть не упала. Проходя мимо, она на секунду остановилась и одарила меня лучезарной улыбкой. Мое сердце и плакало и смеялось в этот момент. Какие же они хорошие, эти старики. И как же жаль, что наше поколение забыло о том, что такое уважение к Старшим!
Прошло еще немного времени, я решил укладываться. Свет в вагоне заглушили, он стал тусклым, слабым. Радио, игравшее в начале отправления, давным-давно не работало. Я приготовил постель и лег, укрывшись пододеяльником и, положенным сверху, верблюжьим одеялом. Сон быстро ухватил мои глаза, затуманил голову и расслабил тело. Что мне тогда снилось, если честно, - уже не помню. Я спал крепко, с большим удовольствием отдаваясь ритму поезда и слушая стук колес. И меня совершенно не волновало то, что перья в подушке кололи мне щёку, матрац, на котором я лежал, возможно уже десять лет используется в этом поезде, а из двойного окна дует холодный ветерок. Все это было не важно. Я еду, я в дороге, мир вокруг меняется, а люди тихо спят. И я сплю.