Dominus

Ты называешь моё имя, и я возрождаюсь.

Это началось неожиданно: в первые дни многие даже не замечали изменений, настигнувших наш хрупкий, ограниченный мир. Быть может, они попросту не хотели замечать. Мне это неизвестно: для меня всё закончилось слишком быстро, и отчасти я ощущаю себя виноватым в свершившемся.
Ходили слухи, что нельзя называть Его имени - не Господа, но того, кто противостоит ему. Ходили слухи, что нельзя воспевать Его в песнях; что следует изгонять Его из своих снов, едва Он подаст голос, что опасно слушать и слышать Его, что Он - Зло. Некоторые рассказывали, будто говорят с Ним, но их называли сумасшедшими, закрывали в лечебницах для душевнобольных, и никогда больше они не возвращались оттуда. Но есть ли смертным дело до предостережений? Живёт ли в них страх перед неведомым? Я не верю в это. Больше не верю.
В последние годы мы стали слишком бесстрашными: во всяком случае, так казалось мне. Мы стали полагать, что достигли вершины своего совершенствования, и что не существует на свете силы, способной сокрушить или, что ещё более комично, устрашить нас. Мы забыли о светлых легендах и верованиях, смеялись над прежними запретами. Старые люди осуждали нас, говорили нам мудрые вещи, но мы оставались глухи к их словам, и в итоге потеряли последнюю каплю своего рассудка.
Его имя всё чаще и чаще звучало в песнях, о Нём говорили в  стихах и воздвигали Ему храмы, будто это Он, а не наш всемогущий Отец, являлся истинным богом. Люди сжигали церкви и святые писания, восславляя Его, восславляя зло и грех, и это был наш конец.Где-то в глубине своей души я осуждал других, но на деле оставался равнодушным к творящемуся вокруг хаосу, потому что был слишком эгоистичен и труслив для того, чтобы попытаться каким-то образом исправить ситуацию. Я не смог бы спасти человечество - я понимаю это. Я смог бы спасти себя.
Мы осознали свои ошибки только тогда, когда наш мир был уже почти уничтожен. У нас больше не было ни закатов, ни рассветов - только серый горизонт и безжизненное, унылое небо над нами. Вокруг - чёрная пустыня и сады из наших собственных костей. Скоро должна была прийти Тьма, и мы ожидали её, как приговорённый ожидает своей казни, ибо она являлась нашим завершением.
- Когда придёт Тьма, мы не исчезнем, - говорили люди, - Тьма - лишь известник вечного страдания для нас.
Никто более не смел восславлять Его, не писал о Нём песен и стихов, произносить Его имя вновь было запрещено, но мы вспомнили о запретах слишком поздно. На свете не осталось ни его храмов, ни светлых церквей, ни единого экземпляра священного писания, и смертные забыли все молитвы. Нашим новым богом стало отчаяние, нашей надеждой - смерть, но она была не способна избавить нас от страданий, лишь приближая людей к Тьме. Она поглощала и тех, кто убивал, и тех, кто был убит.
Я не видел её никогда прежде - ту, что повстречал на берегу холодного, почти иссохшего озера в свой Последний День. Она одиноко сидела на земле и что-то увлеченно писала на грязном клочке бумаги. Я осторожно подошёл к ней и спросил, что она пишет.
"Стихи", - тихо ответила она, - "Я очень люблю стихи".
"Ты не боишься оставаться здесь в одиночестве?", - удивился я, - "Говорят, Тьма совсем близко... могу я прочесть это, пожалуйста?"
Проигнорировав мой первый вопрос, она молча протянула мне клочок бумаги, который держала в руках. На нём было написано лишь две строчки.

...Ты называешь моё имя и я возрождаюсь,
В этом мире или в следующем.

Словно бы находясь под гипнозом, я медленно перечитал эти слова несколько раз. Я не помню, когда услышал её голос вновь.
"Тьма уже здесь", - сказала она, вынудив меня оторвать внимание от таинственных строк и взглянуть на неё.
Передо мною стоял Тёмный Отец.

Тьма всегда была здесь.