В маленькой лаборатории ч. 13 Птенчик и Гершвин

Да, в этот день Птенчику положительно везло. Его сразу же пустили в лабораторию студенческой киностудии «Старт-фильм» - хорошие там ребята, родные. Утренние растворы были совсем свежими, без мути. Увеличитель еще не успел раскочегариться до обжигающей температуры. Негативы и отпечатки удались на славу и сразу - без проб, переустановок и перепечаток! Только у сушильного барабана пришлось немного подождать. Оставив фотографии на «Доске объявлений» он помчался в читальный зал библиотеки, дабы срочно и окончательно оформить отчет объёмной лабораторки по химии, который можно было сдать, а если удастся и защитить на пятой паре.

Птенчик, вынул папку с бумагами, готовальню, карандаши и принялся рисовать титульный лист. Ассистенты, вернее сплошь ассистентки этой занудной кафедры, были очень чувствительны к внешнему виду и оформлению отчетов – женщины, что с них возьмешь! Они даже могли простить некоторые непринципиальные недостатки, если отчет был написан четким и красивым почерком. Особенно титульный лист. Князь Мышкин, хоть и законченный идиот, прошел бы эту кафедру без проблем.

Несомненно, в этот день Птенчику положительно везло. На кафедру он прискакал раньше других, еще не было очереди, и очень скоро химички уже ахали и охали, листая красочные страницы его каллиграфического отчета. Старшая долго прицеливалась и, наконец решившись, размашисто косо начертала в левом верхнем углу титульного листа «ЗАЧТЕНО», расписалась, поставила дату и бережно отложила отчет на чистое место.


- Так ведь он лабораторку сдавал! – вспоминает зав кафедрой и спешит в преподавательскую, перед дверью останавливается, спокойно входит. На днях, на пятой паре у радистов было окно для сдачи лабораторной    работы. Я хотела бы ознакомиться с защищенными отчетами. Да, - докладывают, - была защита у групп АИУ, но Елена Семеновна сейчас на паре – отчеты у нее в столе. Пожалуйста, пусть она занесет мне эти работы.

Только через долгий час входит, наконец,  старшая. Зав кафедрой интересуется объемом лабораторной работы: не слишком ли много, а может быть мало материала включено? Успевают ли выполнить, оформить, защитить? Покажите, пожалуйста, наиболее полный и хорошо оформленный отчет. Елена Семеновна быстро просматривает обложки и, - пожалуй этот, - протягивает Зинаиде Николаевне. Та только взглянула – какая жалость: «… выполнила студентка…». Листает… Неплохо оформлена, оставьте мне, пожалуйста, дома посмотрю и завтра же верну. И с надеждой: А студенты так же аккуратны? Ой, - вспоминает старшая, - совсем забыла! Из этой группы один рыженький студент великолепно оформил и защитил работу. Я его отчет отдельно положила. Сейчас принесу.

Еле успела Зинаида Николаевна к окошку киоска «Справочное бюро» на центральном бульваре. Еле упросила принять заказ: знает только фамилию и инициалы, возраст – примерно лет восемнадцать-двадцать, студент политехнического института. Его найти легко – фамилия редкая.
Через пару минут, заплатив полтинник, получает Зинаида Николаевна маленький бланк, неряшливо и неразборчиво заполненный типичным почерком мелкого чинуши. Вот ты и попался, Птенчик! - ликует Зинаида. Хоть и плохо  еще город знает, но угловой дом № 21 - «Очко» - всем известен. Стоит в самом центре, распахнув светлый широкий пятиэтажный фасад на сквер с фонтаном и подземным туалетом. Второй, за углом – тоже на центральную улицу. Как книжные крышки фасады соединены капталом - цилиндрической поверхностью семиэтажной башни, увенчанной полусферической макушкой с золотым петушком-флюгером. Последние два башенных этажа – этакий бельведер с круглыми окнами и бойницами  - уравновешены высокой готической крышей. Скелет каркаса бывшей газоразрядной рекламы – кое где        мерцают блики на остатках стеклянных трубок. По фасадам чуть выступающие, чуть заметные плоские    двухэтажные барельефы обнаженных мужчин и женщин меж больших окон золотого сечения. Хотя фонтан забит, туалет закрыт, реклама не горит, скамейки в неопрятно-грязном сквере поломаны, великолепно смотрится это модерновое здание. Сейчас оно залито кровью быстрого заката. Недоумевает Зинаида Николаевна – не видно ни одной входной двери, подъезда. На главном фасаде ничего подобного –  по периметру одни гигантские пустые окна центрального отделения Госбанка со входом в основании башни. За углом -  почтовое отделение, несколько дверей в магазины…

Наконец еще одна неприметная металлическая ужасно тугая дверь ведет на крутую без поручней узкую беломраморную лестницу в тусклом объеме темно-серого полированного гранита. Глухой удар захлопнувшейся за спиной двери, тишина, неожиданная высота тесного холодного и  мрачного пространства напоминают картины ужасных подземных гробниц египетских храмов.  Быстро взбегает Зинаида и попадает в просторный холл с эллиптической безоконной шахтой широкой бесконечной лестницы, как белая магма ниспадающей последними расширяющимися ступенями на черномраморный пол. На далеком потолке угадывается сдержанная барельефная роспись. Настенный черный мрамор невысок – видна гнутая поверхность светло-желтого  камня, подпирающего снизу наклонные пролеты. На ограждениях великолепной витиеватой ковки – винтовая линия поручня круглой латуни. На каждом этаже и концах пролетов молчаливо      неяркие электрические шары на высоких опорах. Наверно, это похоже на пассажирское нутро «Титаника» ночью. Отгуляли, оттанцевали, по каютам разошлись. В углу слева – ажурность мертвого лифта. Кривыми зубами торчат в вертикалях мрамора ступенек останки латунных держателей ковровых дорожек. Неужели он живет в такой былой роскоши? И ни звука в этой должно быть  гулкой сквозной вертикальной полости гигантского здания.

Но где же на этом Титанике каюта № 601 – цифра эта указана в справочном бланке. На торцах площадки второго этажа обнаруживаются высокие – до потолка - двустворчатые  кованные ворота с номерными табличками последовательностей натуральных чисел, начиная с 201.  На третьем – то же,  но с 301.   Понятно.
Наотмашь бьет оглушающий металлический лязг где-то вверху! Замирает Зинаида. Замирает реверберирующее эхо. Прислушивается. Но больше ни звука… Стало еще тише. Странно…
Итак, первая цифра – номер этажа, вторые две – номер каюты, т.е. квартиры. Но здесь    только пять этажей! – пересчитывает фонари Зина. Где же 601? Бесшумно спускается вниз, останавливается, оглядывается…
Снова грохот и тишина… 
Ну конечно – черный ход!

ПОнизу, в узком проходе мимо лестницы через распахнутые кованные двери в глубокий грязный каменный мешок с непросыхающими лужами. Солнце сюда просто не достает. Горы разбитых посылочных ящиков. Уходят вверх ржавые направляющие ручного подъемника с оборванным тросом, давно окаменевшее нутро мусоропровода  с оторванной крышкой – тоже остатки роскоши. Со всех сторон черные ночные стены до уже гаснущего неба. Почти во всех окнах свет, движение, как в театре теней, приглушенные шумы, звуки. Пар из форточек и радиола, и борщом пахнет. Стучит где-то молоток, гремят кастрюли. Это  «Титаник» кочегаров и обслуги.

Никак Зина не сочтёт этажи – высоко! - и решительно входит в противоположные деревянные двери с разбитыми стеклами на узкую лестницу с совершенно непросматриваемой перспективой не только по причине ее конструктивных особенностей, но и качества освещения. На дверях все такие же ряды цифр. Здесь все шумит-гремит-шипит, как в машинном отделении! И пахнет, как на огромной кухне. Поднимаясь  слышит какофонию фраз, звуков детской возни, собачьего лая, скандалов и застолья, хлопанья дверей, швейной машинки, журчания воды в трубах и кранах. Кажется, вокруг непрестанное шумное общение и движение. Но странно, - и эта лестница совершенно пуста!

Так поднимается она до последнего, пятого этажа. Сквозь большое окно неожиданно близко торчат   освещенные Луной концы рельсов подъемника. Лестница ведет выше. Решительно ступает Зина туда, совсем в    темень и все дальше от шума и гама. Еще два поворота - упирается в тупиковую дверь. Ручки нет, толкает ногой. И попадает… на сцену театра Оперыибалета в декорации Нидора «Эсмеральды» Чезаре Пуньи,  а именно в темницу уличной танцовщицы, обвиненной в убийстве. Тот же необъятный сценический простор (это в темнице-то!), та же двухэтажная высотность колосников, так же накрыто все могучей фермой крыши. Опорные стойки остатков довоенной газоразрядной рекламы на когда-то белых кирпичных кубах. Угадываются глубокие колодцы, мощные брандмауэры, черепица, морщинистые на изгибах  вентиляционные трубы, сливы, слепые оконца, орнамент глубоких трещин в толстой штукатурке, обрывки проводов и веревок на крючьях, алебастровые обломки, мелкая галька… Чуть правее центра – грубая живописная деревянная лестница с поручнями - вверх, в круглую комнатку с окнами-иллюминаторами («может это капитанский мостик «Титаника»?), там внутри еще одна, почти вертикальная лесенка-трап в совсем невысокий цилиндрический объем с выпуклым потолком и смотровыми бойницами. «Сверху там Петушок». Все это, серо-черное на фоне почти такого же неба, рисуется сверху яркой Луной в грозовых облаках, снизу -  уличными фонарями и автомобильными фарами.  Пронзительные звонки трамваев на повороте. Злорадно мигают зарницы, отсветы во влаге брусчатки и лужах броуновским хороводом носятся на готических сводах чердака. Зачарованная Зина подходит     ближе, поднимается по шатающейся лестнице. «Я наверно вся в пыли и грязи. Плевать! Мой костер в тумане светит». И вот –  весь город до горизонта перед нею бурлит-гудит и быстро погружается в предпраздничную ночь! Свистит ветер в незадраенных иллюминаторах. «Все же это «Титаник».

Продрогшая, оглушенная и ослепленная этой тревожной панорамой оборачивается Зина в непроглядную даль бесконечного чердака: «Куда меня занесло?» Там справа от входа под стеной инородное что-то чувствуется и вроде как тихая мелодия струится.  Это дощатый полуэтажный кубик, и узкая дверца внутрь приоткрытая, а на ней «601» знакомым печатным почерком выведено! Тут поднимает она руку к горлу и в изумительную романтическую девочку окончательно превращается. Звучит где-то там, на границе сознания «… искры гаснут на ветру…». Однако отважно входит.

Здесь теплее, тише и ветра нет. Темно. Только под ногами на половике какой-то аппарат разливает маленькую лужицу зеленого света. И чуть слышная музыка откуда-то льется. Незнакомая, искристая, покрытая рябью эфирного шума. Потом стали различимы неясные человеческие тени под стеной. Недвижимые. Бюсты, портреты? Мастерская одинокого художника? Два шага и цепенеет Зинаида Николаевна – в бедро упирается что-то маленькое и холодное. Ощупала – боже, да это же запотевший водопроводный кран торчит из пола, как киплинговская кобра! Здесь еще интереснее, чем там, снаружи. Еще пара осторожных шагов и кто-то хватает ее за руку:
- Ты от Зорика?
Этот голос она совсем недавно слышала и даже не испугалась:
- Птенчик?
Руку тут же отпустили. Скрип, шорох и рядом, как из гроба, садится едва различимая белая  фигура:
- Откуда вы знаете?.. Кто вы?
- Здесь слишком темно…
- Сейчас, - ее берут за руки и усаживают во что-то глубокое и неустойчивое. Да это кресло-качалка. С ума сойти, что за комната чудес!
- Подождите пару минут, я сейчас.
В темноте слышно – торопливо умывается, вытирается, одевается.
- Закройте, пожалуйста, глаза, - знакомая командная интонация, - я включу лампу.
И перед ней Птенчик, аккуратный, безупречно выглаженный костюм, белая рубашка, в туфлях. Узнал, совершенно потрясен! Вконец, вусмерть обескуражен. В столбняке, не знает что сказать. Смеется Зина, но и она в полном затруднении. Тоже поражена - это ее портреты там  на стене! Оказывается это старый шезлонг. Господи, откуда он здесь? Да, холостятская будка, нежилая, убогая. Но Птенчик просто прелесть в контровом безжалостно резком свете безабажурной лампочки на проводе с потолка. Он уже приходит в себя:
- Вы мне только что снились!– сияет алой улыбкой, - И вот вы здесь! Какой-то сон наяву… Можно до вас дотронуться?
Улыбается Зинаида Николаевна, протягивает руку:
- Здравствуйте Птенчик!
- Ну что вы, можно на ты.
- Согласна, но тогда и я на ты. Здравствуй.
Птенчик руку не отпускает, разглядывает ладонь, пальцы:
- Я так не могу, надо привыкнуть… Но кто вы? Как нашли меня?
Тут грохнуло в первый раз над городом. Птенчик выключает радиоприемник.
- "Люблю грозу в начале мая". Жаль, такая чудная музыка…
- Вам понравилось? Это «Рапсодия в блюзовых тонах» Гершвина. - Он отходит в дальний угол, - Сейчас я ее поставлю.
Быстро достает откуда-то еще один аппарат, опускает на коврик рядом с радиоприемником. В руках у него уже конверт, вынимает пластинку, ставит на проигрыватель. Знакомые точные движения. Красочный конверт протягивает Зине. На нем улыбающаяся девушка в трико с кларнетом в руке - другая сзади поддерживает канотье - откинувшись сидит нога на ногу на черной клавише гигантской фортепианной клавиатуры. Звучит многооктавное кларнетное глиссандо, вступает оркестр и Птенчик опускается рядом в такой же ободранный шезлонг.
- Послушайте, но этого просто сказка, - он вновь не может отвести глаз, - вы здесь? В этом убожестве.
- Я бывала и не в такой обстановке. И потом, здесь даже уютно и рапсодия чудесная.
Ослепляющий немой белый всполох там, в небесах, дробный шорох стримеров и с задержкой сокрушающий пушечный салют.
Птенчик поднимается: - Закрою дверь, - и тут же складывается пополам. – Прости-те, - стонет, - сейчас пройдет.
- Где болит? – вскакивает Зина, - Тошнит? Знобит?
- Тут, - прижимает ее руку к животу, - пустяки, сейчас пройдет… Это наверно от голода.
- Что? – не понимает Зинаида Николаевна, - Ты когда ел?
- Не помню. Давно…
- То есть как это «давно»? Сейчас же надо поесть! Что, где у тебя еда?
Смеется Птенчик:
- Ничего нет.
- Как это «нет»? – Зинаида Николаевна в ужасе, - Ты когда последний раз ел?
- Не помню, наверно вчера утром. Да вы не тревожьтесь, я привыкший.
- Неужели ничего нет?
- Ни крошки, - улыбается.
Молчит потрясенная Зинаида Николаевна.
-  Ты сойти на улицу сможешь?
- Конечно! Мне уже легче. Я, можно сказать, совсем здоров!
На третьем этаже ему опять плохо, но Зина его крепко поддерживает.
Так, почти обнявшись, они и выходят на улицу. А там, за тугой дверью адский ливень и ветер. Капли пулями пробивают одежду, по тротуарам мчатся кипящие потоки. Миг и туфли тоже полны воды. И ни навеса, ни балкона…
- Жди здесь, я сейчас! –прислоняет Птенчика к стене.
Через минуту подъезжает машина. Вдвоем с кем-то его усаживают на заднее сиденье.
- Потерпи, сейчас приедем, - рядом Зина за руку держит.

Очнулся он в теплой ванне. И расхохотался. Зина в халатике, на голове чалма из полотенца, протягивает стакан:
- Выпей, потом еще второй принесу. Чему смеешься?
- Не могу вспомнить, лежал ли я когда-нибудь в ванне.  Похоже это первый раз в жизни! Пожалуйста, выключи свет.
- Зачем? Стесняешься? А кто тебя раздевал, сюда укладывал? И потом, ты сейчас просто замечательно смотришься.
Птенчик поперхнулся, закашлялся… Зарделся.
Зина вышла с пустым стаканом, щелкнул выключатель и осталась лишь горящая свеча в газовом нагревателе. Да-а-а, как у христа за пазухой! Впервые в жизни такое…

Опять Зина со стаканом:
- Пей и смотри не засни здесь, захлебнешься. Я воду выпускаю.
Через пару минут протягивает большое полотенце:
- Постелила тебе на раскладном диване, тапочки здесь внизу. Свет потушила. Завтра рано уйду на демонстрацию. Отсыпайся. Еду найдешь в кухне. Что еще?
- Спасибо за все. Но почему вы все время командуете? Ведь вы же не такая!
Тут Зинаида Николаевна поднимает руку к горлу и в прекрасную девушку Зину превращается. Садится на край ванны:
- Я тоже очень смущаюсь! И, если сможешь, извини, я – глупая стерва, была так груба! С тех пор места себе не нахожу. А ты все стерпел и портреты такие замечательные.

Больше они в этот вечер не разговаривали. Птенчик, раскинув руки, спал в просторном диване на сказочной перине. А Зинаида Николаевна все думала о его первой в жизни ванне и о своей первой в жизни такой чудесной квартире. И первый раз в жизни рядом, в соседней комнате мужчина, загадочный и чудесный юноша. И первый раз в жизни к ней не пристает.
«Искры мчатся на ветру!» - поднялась с постели, сняла ночную рубашку, подошла, сбросила на пол одеяло, легла рядом и в отчаянном беспамятстве обняла.
Оба были неопытны, но природа до зари укрыла их своим крылом.