Вспомни меня, глава 9

Так и застало их утро — сплетёнными в объятии, — словно боялись разомкнуть руки, боялись вновь потерять друг друга. Солнце ещё не озарило алеющий восток, когда Борво открыл глаза. Вдохнул полной грудью и улыбнулся своим мыслям — его Марушка снова рядом, чего ещё желать? Разве что… На лицо его вдруг легла тень, глаза потемнели, стоило только подумать об их с Марёной неродившемся сыне — эта боль за тридцать лет меньше не стала. И глухо зарычал, заворочался внутри страшный зверь — найти, разорвать на клочки того, кто отнял у них жизнь. Так бывало всегда, стоило только Борво вспомнить тот день, когда, вернувшись с заставы, вошёл в дом и увидел бездыханное тело жены…

Страшные воспоминания словно ждали, чтобы навалиться комом, но Борво уже давно научился справляться с ними, и лишь только придвинулись, стали наступать былые видения — словно невероятные противники, ужасные, исковерканные настолько, что сердце холодеет, — Борво мысленно поднялся, преградил страшным призракам путь и взмахнул сияющим мечом, прогоняя тьму, что все эти годы стремилась завладеть его душой.

Видения рассыпались, и мужчина с тяжким вздохом открыл глаза — первые лучи уже заглядывали в окно их комнаты, золотили резвящихся лошадей на резном наличнике, и казалось, деревянные образы оживают — вот игривый ветер шевельнул длинные гривы, вот переступили по примятой траве сильные ноги, и показалось даже, донеслось до слуха далёкое конское ржание. Борво с самого детства любил лошадей.

Теперь мысль птицей понеслась туда — в далёкий город, названия которого он не помнил, как и того, что было прежде. Первые годы жизни словно стёрлись в его памяти — лишь иногда, во сне он видел стену огня и слышал крики, а потом глаза застилала темнота. Кто он, какого рода-племени, Борво так и не узнал, и сейчас, прижимая к себе спящую жену, понял, каково ей — Марёна ведь тоже почти ничего не помнит. Он так хотел, чтобы память о прежнем вернулась к ней, чтобы его жена вспомнила их любовь… но вдруг осознал, что вместе с этими могут вернуться и другие воспоминания, и будут терзать её так же, как терзают его. Может это и к лучшему, больше всего на свете Борво желал видеть жену счастливой, видеть её улыбку и свет в глазах — такой же, какой сиял в них прошлой ночью. Она вернулась, это главное — Борво прижал жену покрепче, — а вернулась она, вернётся и остальное, сейчас у Борво не было сомнений. И сын… он тоже вернётся.

Маринка завозилась и, сквозь ещё не рассеявшуюся дрёму, улыбнулась, почувствовав, как крепко обнимают её руки мужа. И сама прижалась в ответ, прильнула губами к могучей шее, огладила твёрдую грудь — и так тепло стало внутри, затомило сладко и зашумело в голове, словно глотнула крепкого вина.

— Борво, милый… — шепнула, прежде, чем прижаться губами к заросшей щеке. А второй поцелуй пришёлся прямо в губы — Борво повернул голову, и уста их соединились.
 
Их вновь закружило, словно жадных до новых впечатлений юнцов, да и как могло быть иначе — каждый желал насладиться обретённым счастьем. И лишь когда вернулось дыхание, и мир перестал кружиться, Маринка шепнула пересохшими губами:

— Доброе утро…

— Доброе, душа моя, — ответил Борво и уткнулся лицом в маринкину грудь.
 
А девушка с наслаждением запустила пальцы в густую волнистую гриву мужниных волос, обняла его голову и вздохнула, чувствуя, как переполняет её, выплёскивается наружу огромное, горячее, затапливает их обоих, утягивает в пучину и возносит к самым облакам.

Утро уже вовсю стучало в окна, врывалось ярким солнцем с умытого неба, птичьими трелями и криком петухов. Из горницы доносились привычные утренние звуки: стук ведра о лавку, скрип печной дверцы, неспешные шаги — Бажена уже хлопотала. Борво поднял голову и глянул на жену с затаённым весельем.

— Пойдём к колодцу, — сказал с шутливой угрозой, ожидая сопротивления, но Маринка лишь рассмеялась и потянула мужа к себе.

— Пойдём, милый, пойдём, — зашептала в самые губы, и Борво едва успел удивиться.
 
Они слетели вниз, держась за руки.

— Доброе утро, Бажена.

— Доброе утро, тётушка.

Бажена лишь умильно сложила руки на груди, провожая Борво и Маринку взглядом. «Такие же, как тогда», — улыбнулась женщина, припомнив минувшие времена.

Палаш вылетел навстречу и прыгнул хозяину на грудь. Борво, смеясь, обхватил медвежью голову, потрепал пса за короткие уши, и тот разулыбался довольно, свесил влажный язык. Борво шутливо схватил его за нос, и пёс рыкнул глухо, вывернулся и лизнул Борво в щёку. Маринка засмеялась и тоже погладила собаку по густой длинной шерсти — Палаш радостно ткнулся в женскую ладонь, потянулся было лизнуть и хозяйку, но Борво оттянул пса за ухо:

— Нет, друг, её целую только я.

Палаш не обиделся, мигнул умными глазами и рванул по двору, прогоняя непрошенных пернатых гостей.

Стянув одежду, Маринка и Борво на миг замерли, глядя друг на друга. Но вот Борво опустил журавль в колодец, подхватил полное ведро, и в глазах его вновь появилось лукавство. «Ну, кто первый?» — будто бы спрашивал он, и Маринка, не думая долго, шагнула к мужу, обвила руками могучий торс и вжалась в горячее тело — вместе! И только пискнула, когда обрушился ледяной водопад, прижалась крепче. Ещё ведро, и Борво крякнул довольно, обхватил Маринку и растёр ладонями. Покрывшаяся было мурашками кожа тут же разгорелась, по телу побежал жар, и Маринка засмеялась, прильнула к губам мужа, опять припомнив баню у отца Ведислава. Тогда она тоже была счастлива, хоть и совсем по-другому, и тоже чувствовала любовь — добрую, отеческую. И руки её обнимали другие… Маринка вспомнила лучистые глаза старца и так сильно захотела увидеть Ведислава, снова обнять своего наречённого отца, прижаться щекой к иссушенной, но сильной руке. Она успела соскучиться за эти несколько дней, но и понять успела, что те руки, что обнимают её сейчас, не променяет ни на какие другие.

— Борво, — позвала Маринка, поспешая за мужем к дому, и Борво обернулся на ходу. — Давай как-нибудь съездим к отцу Ведиславу, я так соскучилась.

Мужчина улыбнулся, обнял жену за плечи.

— Съездим, Марушка.

 * * *

Пока Борво собирался, Маринка помогала тётке накрывать на стол. И когда расселись, вдруг поняла, что они первый раз завтракают все вместе — до этого Борво уходил едва ли не с рассветом. А сейчас, кажется, и не торопится совсем. Бажена поглядывала недоумённо, а Борво не сводил глаз с жены и правда никуда не спешил. Ему казалось, что это первое утро их новой жизни — ведь именно в эту ночь произошло их настоящее соединение — как тогда, в берёзовой роще, в самый первый раз. И очень хотелось продлить этот момент, насладиться, наглядеться на румянец на любимых щеках, на сияние в бездонных серых глазах.
 
Но всё же привычка и долг взяли своё. Отодвинув пустую кружку, Борво поднялся из-за стола.

— Не скучайте, хозяюшки, — улыбнулся он, пряча в глазах грусть, и Маринка тут же поднялась следом.

— Я провожу.

Взявшись за руки, они медленно пошли к воротам. Палаш услышал, примчался и завертелся у ног. У самой калитки Борво ласково отпихнул его, навалившегося было на ноги, и привлёк Маринку к себе.

— Возвращайся скорее, — шепнула она и, привстав на цыпочки, поцеловала мужа. Он отпустил её и ещё миг молча смотрел в глаза.

Скрипнула калитка, и Палаш заскулил, провожая хозяина.

— Пойдём, дружок, — вздохнула Маринка, взяв пса за ошейник. Палаш не дёрнулся, позволил довести себя до будки и спокойно стоял, пока Маринка закрепляла в кольце ошейника тяжелую цепь. Лизнул хозяйке руку и, проводив её взглядом, развалился на траве.

 * * *

Бажена затеяла пироги, и хлопотали женщины до самого обеда. Месили тесто и, пока оно подходило, готовили начинки — варили рыбу и яйца, крошили мелко луковые перья и размачивали сушёные прошлогодние грибы, парили щавель и мешали с мёдом. Бажена управлялась ловко, и Маринка старалась не отставать, хоть мысли то и дело улетали туда, где сейчас был её муж. Тётка её не понукала, понимая маринкины чувства, лишь улыбалась, когда девушка спохватывалась, замечтавшись.

Наконец тесто поспело, и Маринка с Баженой принялись лепить пирожки — отрывали кусочек, скатывали в ладонях шарик, а потом, чуть прижав шарик рукой, раскатывали в круглую лепёшку, клали на середину начинку и защипывали края. Маринка поглядывала на Бажену, из рук которой пирожки выходили ровные и ладные, и сокрушённо смотрела на дело своих рук — один больше, другой меньше, третий вообще не похож на пирог, а у этих расползлись края, и начинка вывалилась на стол. «Вот же криворукая!» — ругала себя девушка и старательно переделывала, пришлёпывала неровные бочка.

— Умница, дочка, — напротив хвалила её Бажена, и подсказывала ласково, — вот только это сюда, а тут так… — и ни разу не попрекнула, не укорила — дескать, что же ты, матушка, даже пирогов печь не научилась. Нет, добрая женщина принимала Маринку такой, какая она есть. А то, что не умеет чего-то, так что с того? Научится.

Готовые пирожки укладывали на большие противни, и по два сажали в печь. Ароматный дух плыл по горнице, дразнил, тянулся в открытые окна и двери, и Палаш, учуяв вкусный запах, подвывал, выпрашивая угощение. Серая кошка тоже явилась незнамо откуда — уселась на лавку возле печи и принялась умываться. «Гостей намывает», — вспомнилась Маринке всем известная присказка. И правда — едва вынули из печи последний противень пышущего жаром печива, скуливший до того попрошайка-Палаш грозно залаял. Бажена, вытирая руки о полотенце, глянула в окно и заулыбалась.

— Гости к нам, Марушка, — и, обернувшись к Маринке, поспешно добавила, стягивая перепачканный передник: — Беги скорее к себе, принарядись!
 
С улицы донеслись мужские голоса, и Маринка поспешила наверх. В комнате сняла с крючка давешнее платье и поморщилась, припомнив встречу с Гордеей, но тут же выкинула мысли о ревнивой девице из головы. Переоделась, убрала волосы под кичку — не ту, что была на ней вчера, а простую белую, с оторочкой из тонких кружев, глянула в зеркальце — нет ли муки на лице, и с трепещущим сердцем вышла за дверь.

Гости — двое мужчин — сидели на лавке напротив печи, Борво стоял в дверях, упершись плечом в косяк и что-то говорил. Но, едва завидев спускающуюся жену, замолчал, шагнул навстречу и, взяв Маринку за руку, подвёл к друзьям:

— А вот и краса моя ненаглядная.

Мужчины тут же поднялись, поклонились:

— Здрава будь, хозяюшка, — прогудели в один голос.

Маринка смутилась, пролепетала: — «Здравствуйте», — и поклонилась в ответ. Борво ободряюще сжал её руку.

— А это мои друзья, Марушка. Злат, — тот, что был постарше — здоровенный русоволосый мужчина с окладистой бородой и суровыми глазами, — кивнул, и Борво представил второго гостя: — и Пересвет.

Второй был молод, едва ли старше Маринки, и выглядел полной противоположностью первому — смоляные кудри и короткая борода, глаза почти чёрные, смеющиеся. Он был так же высок, как Борво и Злат, так же широк в плечах, но при этом в теле чувствовалась гибкость, а белоснежная улыбка в пол лица делала мужчину совсем молодым и слегка бесшабашным.

— Ну давайте, сынки, за стол, — пригласила тётушка, и мужчины принялись рассаживаться.

Проворная Бажена уже успела собрать угощение, и на столе, кроме больших мисок с румяными пирогами, стояли домашний сыр, копчёное мясо и кувшины со свежим молоком и медовым квасом. А сама тётка, раскрасневшаяся, довольно улыбалась.

Мужчины завели неспешный разговор, но ни Маринка, ни Бажена не встревали — тётушка лишь ласково спрашивала то у одного, то у другого не добавить ли молочка да подкладывала в пустеющие тарелки угощение. Мужчины улыбались в ответ, благодарили — такие мужественные, сильные, они буквально таяли от материнской заботы Бажены. А та звала их сынками и просто лучилась добротой. Должно быть, они частые гости здесь, подумалось Маринке — мужчины вели себя очень свободно, будто сидели за столом в собственном доме. Только она сама испытывала неловкость, а когда ловила на себе взгляды гостей и вовсе тушевалась и опускала глаза. Особенно пристально на Маринку поглядывал сидящий напротив Злат, и от этого почему-то становилось холодно внутри — в серо-голубых глазах мужчины сквозила лёгкая неприязнь, и Маринка невольно чувствовала себя так, будто в чём-то провинилась.

Пересвет же напротив улыбался тепло и открыто и одобрительно кивал Борво — дескать, хороша жена-то твоя, — и этим смущал девушку ещё больше. И вскоре Маринка сидела, не поднимая глаз от белой скатерти, и щипала пальцами один единственный пирожок, совсем не по-хозяйски дожидаясь, когда же гости отправятся восвояси. Ей бы очень хотелось быть открытой и гостеприимной, и она боялась ненароком обидеть друзей Борво своим невниманием, но чувствовала себя до того неуютно, что ничего не могла с собой поделать.

Первым из-за стола поднялся Пересвет — утёр усы и поклонился всё с той же широкой улыбкой.

— Славное угощение, благодарствую, хозяюшки. Но пора и честь знать.

Борво поднялся следом — проводить, и Маринка тихонько перевела дух. Подняла глаза и вновь встретилась взглядом со Златом. Мужчина отставил в сторону кружку, но подниматься из-за стола не спешил. Проводил глазами скрывшихся в сенях Борво и Пересвета и вновь остановил тяжёлый взгляд на молодой хозяйке. Маринка с нехорошим предчувствием сцепила руки на коленях, а гость оперся громадными кулаками о стол, подался вперёд и сказал тихо:

— Береги мужа, Марёна, он за тебя зарок дал.

Маринка сглотнула в волнении и мельком глянула на Бажену — женщина, побледнев, не сводила с гостя глаз.

— Какой зарок? — спросила девушка чуть слышно.
 
Но Злат больше ничего не сказал. Поднялся, коротко кивнул в знак благодарности и пошёл к двери. Лишь на пороге обернулся, глянул пронзительно — так, что сердце у Маринки захолодело, — и вышел.

— Что за зарок, тётушка? — испуганно обернулась к Бажене Маринка.
 
Та глянула жалостливо, сама взволнованная не меньше, и покачала головой.

— Не знаю, дочка, Борво никогда мне о нём не говорил.

— Тогда я сама спрошу.

Маринка резко поднялась, но Бажена схватила её за руку и умоляюще посмотрела в глаза.

— Не надо, милая, он всё равно не скажет.

— Почему? — Маринка упрямо поджала губы, а Бажена улыбнулась и ласково погладила девушку по руке.

— Не настаивай, Марушка, не серди его — Борво не любит расспросов.

Вздохнув, Маринка кивнула. Она все равно узнает. Спросит у Ведислава, уж он-то должен знать. Маринке совсем не нравились эти тайны — сперва закрытая дверь, теперь этот зарок. Со свойственным всем женщинам любопытством ей очень хотелось узнать все секреты, тем более это были секреты её мужа, а Маринке так хотелось, чтобы между ними было полное доверие. Сейчас девушку так и подмывало вновь спросить Бажену о той комнате, но бедная женщина итак разволновалась из-за слов Злата, и Маринка не решилась — ещё будет время. А вот зарок…

— Тётушка, а что это вообще такое — зарок? Какое-то обещание?

Бажена кивнула.

— Вроде того. Только не просто обещание — отдают в обмен на просьбу что-то очень дорогое.

— Что же мог отдать Борво за моё возвращение?

— Не знаю, дочка, — вздохнула Бажена, — правда, не знаю.

Вернулся Борво довольный и весёлый, прижал к себе жену, обнял за плечи Бажену; взял незаконченную деревянную фигурку и нож и уселся на лавку возле дальней двери. Женщины, убирая со стола, негромко переговаривались, но о зароке больше не говорили и стоило Маринке задумчиво посмотреть в сторону мужа, она ловила умоляющий взгляд Бажены и кивала — не будет она спрашивать, не будет… не сейчас.
 
Но до самого вечера думала только об этом. Что же мог отдать Борво, что Злат едва ли не осуждал Маринку за это? Что-то тяжёлое было и во взгляде русоволосого воина, и в его словах, словно Борво теперь грозит опасность. Но какая, откуда? И как помешать, когда она ничего не знает?

Мысли эти не давали Маринке покоя, тревожили… Но ночью, в объятиях мужа она опять забыла обо всём, отдав Борво всю себя. И потом, засыпая на его плече, гнала холодный страх — что толку просто бояться? Она непременно всё узнает и тогда, Маринка даже не допускала иного, сможет защитить Борво, уберечь, почувствовать приближающуюся опасность. На миг девушка представила себя с мечом в руках, заслоняющую собой мужа, и едва не рассмеялась от нелепости этого видения — в бою кто она против воинов, сметут и не заметят. Нет, её сила вовсе не воинская, и Маринка понимала это. Её сила в чём-то другом. Она не могла определить, объяснить, но чувствовала в себе что-то, чувствовала, что способна защитить тех, кто ей дорог, самой главной силой на свете — силой любви. И это осознание подарило уверенность: она любит, а значит может всё.

 * * *

Утром Борво снова ушёл с первыми лучами: уже одетый выпил, не садясь за стол, кружку молока, и велел топить баню. А к обеду к воротам подкатила большая телега, нагруженная свежим сеном. Удивлённая Бажена кинулась открывать, и только спросила возницу, не ошибся ли он, но мужчина покачал головой: воевода просил. Мощный серый конь втянул телегу во двор, и с верхушки копны резво соскочил вихрастый голубоглазый паренёк. Поклонился Бажене, отвязал от борта телеги пару вил и, передав одни подошедшему вознице, ловко взобрался на сушила.

— Кто это там? — спросила Маринка, когда Бажена вернулась в дом, но женщина лишь недоумённо развела руками:

— Сено привезли.

— А зачем? — Маринка, хоть ещё и не освоилась до конца, но успела понять, что скотину в доме давно не держали, даже кур не было. Бажена жаловалась не раз, что давно просит у Борво хотя бы козу, но тот не соглашается ни в какую — а как было бы хорошо, своё молочко…

— Сама не знаю, — ответила тётка и глаза её радостно заблестели, — может надумал всё же скотинку какую взять? — и тут же размечталась: — Хорошо бы корову… — но спохватилась и принялась выкладывать на чистое полотенце вчерашние пирожки — гостинец работникам.

— Хозяйка, готово! — вскоре донёсся со двора голос мужчины, и Бажена, подхватив полотенце с пирогами, поспешила проводить.
 
А вернулась в ещё большей растерянности и тяжело опустилась на лавку.

— Что такое? — всполошилась Маринка и кинулась к тётке, но та лишь бессильно махнула рукой.

— Я-то думала… корову, а он… — и всхлипнула, опустив голову.

— Тётушка, да что ты? — не понимая, что случилось, Маринка обняла Бажену, прижалась к морщинистой щеке.

— Сама посмотри, — кивнула женщина на дверь, и Маринка, сочувственно погладив расстроенную женщину по плечу, поспешила на улицу.

А, шагнув на крыльцо, застыла, открыв в изумлении рот — у ворот, широко улыбаясь, стоял Борво и держал под уздцы тёмно-рыжую невысокую лошадку. Огненная грива её доставала до колен, а пышный хвост спускался почти до земли. Золотая красавица в волнении переступала тонкими ногами, косила огромные тёмные глаза то на Борво, то на Маринку. Девушка ахнула, прижав ладони ко рту, и тут же сорвалась, подлетела к мужу и обвила руками его могучую шею, и мужчина довольно засмеялся, обняв жену свободной рукой. Кобылка дёрнулась, заржала испуганно, и Маринка, так же робко, протянула руку и коснулась волнистой гривы, провела по рыжему мягкому золоту и ещё раз, уже увереннее:

— Тише, милая, не бойся.

Борво, продолжая крепко держать повод, отпустил жену, и Маринка подступила ближе, заглянула кобылке в глаза, погладила тонкую морду. Лошадка присмирела, успокоилась — видно, нрава красавица была кроткого, — чуть качнула головой и ткнулась в маринкину ладонь. Девушка засмеялась и уже совсем без страха обняла кобылку за шею, прижалась щекой и благодарно глянула на мужа:

— Спасибо, милый, спасибо… она чудесная! Спасибо…

Борво, смеясь, привлёк Маринку к себе и прижался к губам.

— Чудесная, Марушка, — согласился, — и так похожа на ту…
 
Он не договорил, но Маринка и без лишних слов поняла мужа: он говорил об их первой встрече, тогда, в прошлой жизни — той, о которой рассказал ей позапрошлой ночью. И, должно быть, в память о ней Борво и подарил жене эту златогривую красавицу. А может, так он хотел сказать, что помнит, бережет в сердце мгновения их прошлой жизни, что любит… сейчас так же, как тогда.

— Хочешь прокатиться? — спросил он, и в синих глазах блеснул озорной огонёк.

— Ой… — снова оробела Маринка, но Борво ободряюще сжал её плечо.

— А мы тихонько, давай.
 
Он помог Маринке подняться в новенькое седло, велел держаться крепче и повёл лошадку в обход двора, на заднюю лужайку. Палаш дёрнулся на цепи, рыкнул было на рыжую незнакомку, но тут же умолк — гостья с хозяевами, стало быть своя… и заскулил, выпрашиваясь побегать.

— Не сейчас, лохматый, потерпи, — усмехнулся Борво и легонько хлопнул кобылку по крупу. — Давай-ка, милая, поживее… — и отпустил повод.

Лошадка затрусила по лужайке, и Маринка, вцепившись в поводья, боязливо оглянулась на мужа, но тот ободряюще кивнул — давай, не бойся. Маринка сглотнула, сжалась невольно, и кобылка, видно почувствовав страх наездницы, умерила шаг.

— Ай, умница, — изумилась Маринка и с улыбкой погладила лошадку по шее, — хорошая моя девочка, я научусь, обязательно, как тогда…

Представилось, как она летит по опушке леса, навстречу ветру, вперёд, стремительно — будто птица! И так захотелось сорваться, пуститься в галоп, пронестись стрелой по необъятному простору, вдохнуть аромат полей… Но девушка лишь улыбнулась мечтательно — когда-нибудь так и будет — и протянула руки к подошедшему мужу.

Оставив лошадку щипать траву, Борво и Маринка пошли в дом, и Маринка кинулась было к Бажене поделиться радостью, но сделала два шага и замерла, перехватив полный обиды взгляд пожилой женщины — тётка глянула на Борво и тут же отвернулась, поджав задрожавшие губы. Маринка растерянно оглянулась на мужа, но тот отчего-то хитро улыбнулся, подмигнул жене и как ни в чём не бывало уселся за стол.

Обычно весёлая, сейчас Бажена, собирая на стол, обиженно молчала. Маринка, принимая из тётушкиных рук чистую посуду, нарезанный хлеб, горшок с горячими щами, заглядывала женщине в лицо, желая хоть немного подбодрить и утешить, но Бажена не поднимала глаз. И только когда Маринка перехватила её руку, глянула тоскливо и пробормотала под нос:

— Лошади, лошади, кругом одни лошади… нет бы полезную скотину привёл.

Маринка вновь посмотрела на мужа, но тот невозмутимо вертел в руках ложку, лишь опять едва заметно улыбнулся. Залаял Палаш, и Борво глянул в окно. Поднялся, подошёл к Бажене и ласково обнял тётку за плечи:

— Сходи, посмотри, кто там.

Женщина, по-прежнему не поднимая головы, вытерла руки и пошла к двери. Маринка с мольбой подступила к мужу, но он, не дав ей сказать ни слова, взял за руку и пошёл следом за Баженой. Тётка как раз открывала калитку и вдруг охнула и схватилась за грудь. Перепуганная Маринка дёрнулась было к ней, но тут услышала тонкое блеяние — в калитку протиснулся давешний голубоглазый паренёк и втянул за собой белоснежную молоденькую козочку.

Бажена отступила, пошатнулась, схватилась за щёки, потом прижала руки к груди. Оглянулась, увидела Борво и снова схватилась за лицо:

— Сынок, сынок… — а по морщинистым щекам уже бежали слёзы, — сынок… — и протянула к Борво руки.

Мужчина, смеясь, шагнул навстречу, и тётка упала в его объятия, заливаясь благодарными слезами. Мальчишка недоумённо хлопал ресницами, но помалкивал и только дёргал верёвку, подтаскивая к себе тянущуюся за травкой животинку.

— Ну иди, иди, забирай свою козу, — ласково прогудел Борво, когда Бажена перестала всхлипывать, и усмехнулся: — Довольна теперь?

— Ой, сынок, — Бажена торопливо утёрла слёзы и глянула на Борво виновато, — ты уж прости меня, неразумную.

— Иди, иди, — Борво с улыбкой легонько подтолкнул женщину вперед.

Бажена подошла к пареньку, взяла из его рук верёвку и, ласково потрепав соломенные кудри, прижала мальчишку к себе. Тот вывернулся, засмеялся, показав недостающие зубы, и кивнул на козу:

— Её Белянкой зовут, — совсем по-взрослому махнул рукой Борво и выскочил за ворота.