Фотография

Во дворе Верхорубовых опять стоял шум. Лешка залез в чужой сад. Сторожиха привела его за ухо и ругалась с бабкой Просковьей.  Вчера пастух приходил, а второго дня птичница, а еще раньше из сельсовета. Лешке только-только исполнилось семь лет а на его счету по словам участкового,  угнанная лошадь, кража яиц, хулиганство в детском саду, драки с ровесниками, грубость взрослым. Все разводили руками : «Беда с этим сорванцом».
У отца давно другая семья, а мать…  Лёшка, наверное, и не помнит её. Только большая фотография на стене и осталась. Правда бабка Прасковья не раз замечала, как внук тайком останавливался около неё, а однажды даже стоял на коленях сложа руки на груди и беззвучно шевелил губами. Но когда бабка вошла в комнату, он сделал вид, что ищет что-то на полу.
Рос Лёшка независимым, дерзким. С четырех лет стал убегать в степь на целый день, а то и ночь не приходил. Поначалу  бабка поднимала на ноги всех соседей, а потом привыкла. С хозяйством некогда было за внуком особо следить, часто уезжала в город торговать. Сыну надо было помогать. Он с новой женой уже трое пацанов нажил.
А Лёшка жил сам по себе. Никто не интересовался, о чем он думает, что ест, когда по суткам не является домой. Никто не заглядывал в его глаза, которые смотрели на окружающий мир сосем не по-детски. Когда он шел по улице, никто его не замечал. Но если случалось какое-то проишествие, имя Лешки было у всех на языках.
Вот и сейчас у ворот Верхорубовых много любопытных. Ругань сторожихи и бабки разносилась на всю округу.
- Поскудница старая! – Возмущалась сторожиха, сноху в гроб свела, и внук  как волчонок растет. Все на базар тащишь а он по чужим садам пасется.
- Да чтоб у тебя язык отсох за такие слова! Ты за своими внуками смотри. Все с голыми задницами бегают.
- Зато в моем доме  живут а не в поле под кустом.
- Да где же это мои внуки под кустом живут?! Сын отстроил дом за твои шиши что ли? Я спины не разгибаю, все для внуков стараюсь.
- То-то и оно, что все для сыночка, да его кошенятам, а этот вроде не родной, растет никому не нужный. Не будешь за пацаном смотреть, в суд на тебя подам!
- Ладно, не пугай. – Бабке видно надоело ругаться со сторожихой и обрушила поток брани на Лёшку.
- Ах, ты сатана! Ах, ты стервец! У тебя что глаза повылазили?! Не видешь где свой сад, где чужой?! Чтоб у тебя руки-ноги повыворачивало! Навязался на мою шею Завтра же отправлю тебя в интернат, да хоть перед смертью вздохну спокойно. Марш в хату, собирай вещи.
Лешка стоял рядом, заложив руки за спину и внимательно изучал крышу. Вид у него был безучастный, только губы чуть тронула усмешка. При словах об интернате Лешка вдруг вздрогнул, вопрошающе  глянул на бабку:  «Правду ли говорит?» Она и раньше пугалаего интернатом, но всегда на словах. Но на этот раз угроза звучала особенно реально. Лешка обвёл взглядом всех, кто стоял вокруг, как бы ища защиты, но не найдя её, опустил голову и, против обыкновения не побежал на улицу, а медленно тяжелым шагом пошёл в дом...
Бабка вспомнила про внука только к вечеру.  Подоив корову, она решила напоить его парным молоком. Дверь в комнату, где висела фотография, была заперта изнутри. Стукнула раз-другой, не отпирает.  «Лешка, ты что удумал? Открой сейчас же!» За дверью – ни звука.  Сердце бабки вдруг резко кольнула. Она  сползла по стенке на пол: «Леша, внучок, открой, открой бабушке, Леша-а-а-а…», - завыла бабка …
Щелей в двери не было, разве что замочная скважина… В вечернем сумраке сразу ничего не разобрала, а когда поняла, как-то обмякла и завалилась на пол…
Дверь вышибали топором. По среди комнаты стоял стол, рядом валялся стул, а мать и сын висели друг против друга. Она на стене в рамке,  а он на крючке от люстры.