Глава 2 Не велико беды начало, да велик её конец

           Козочку я пас без каких либо трудностей, правда, к друзьям приходилось мне бегать редко, наведывались они сами. Мы играли, гонялись друг за другом по косогору, прятались за кустарниками, что за изгородью, прячась за деревьями, убегая в сосновую рощу.  Так за баловством не заметили, как подкралась осень. И вот в эту самую пору, вернувшись со школы, уже по привычке бегу на косогор отвязывать нашу козочку, чтобы завести её в стайку. Прибегаю, а там её нет, только веревка валяется на земле. Грядки еще не убранные, истоптанные, капуста поедена,  жалко мамины труды. Испугавшись, я побежал к друзьям, чтобы помогли найти сбежавшую козочку, но, к сожалению, уже стемнело и родители их не отпустили. Вернувшись домой, я боюсь признаться маме, а признавшись, она меня сильно наказала. На следующий день в школе я не мог сидеть за партой, болел сильно зад, за что и получил двойку. Я даже ребятам своим про это ничего не сказал. Вернувшись со школы мы вновь пошли искать нашу козочку, и нашли её совсем в чужом огороде - на окраине деревни. В выходные от школы дни в нашем дворе мы с ребятами смастерили из веток кустарника  треугольный хомут, чтобы не лазила по чужим огородам, и вновь привязав на свое место на привязь, надеясь, что больше не убежит.

                В обычный школьный день осени  вернувшись со школы, выполнял домашнее задание, как вдруг прибегают мои друзья: Ваня, Фая, Люся, Сережа и запыхавшись сообщают не хорошую новость, нашу козочку они обнаружили убитой, я боюсь снова вернуться в избу, боюсь признаться маме, и наконец, успокоившись и договорившись ребята повели меня к нашей учительнице, а там они все рассказали о моей беде.  Побеседовав с мамой, учительница и ребята ушли, я же даже не покушав залез на печь, чувствуя себя виновным, пытаюсь заснуть, но ночь для меня была не спокойной, ладно хоть мама меня в этот раз не наказала. Утром не выспавшись после бессонной ночи и с не выполненным домашним заданием я пришел в школу и опять двойка, а вернувшись, с ребятами сделали из березовых веток волокуши и, погрузив козочку найденную в чужом огороде, волочили к лесу недалеко от крайнего дома деревни, запыхавшись решили закопать здесь у дороги ведущей в лес.  Копали чем придется - и руками, и палками попавшие под руку  и, наконец, выкопав полу метровую ямку закрыли её лопухами и аккуратно засыпали землей. Возвращаясь домой  ребята радовались за меня говоря:
- Ну наконец то закончились твои беды.
Они радовались за меня, а я нет. Мне было жаль нашу козочку, ведь она только начинала жить, даже еще не дав нам молока.


                Осенние теплые дни протекали незаметно, и быстро выполнив домашнее задание я убегал к ребятам, мама их, Вани и Фаи, была глухонемая, но добрая и мужественная женщина, вдова, потерявшая мужа во время войны. Прибегая к ним, мы играли на печи, на полатях, на деревянной кровати, поднимая пыль столбом, и когда их мама возвращалась с фермы, то к её приходу ребята уже прибравшись, как-будто ни в чем не бывало сидели за столом у окна и на листочках рисовали картинки, а после усевшись за стол всей семьей сами покушали и меня накормили. Глядя на эту красивую, добрую женщину мне было до того любопытно знать, отчего она стала глухонемой, и как-то раз вкратце на листочке она написала: -     " Это случилось при рождении этих двух близняшек Вани и Фаины, когда вдруг к нам в дверь постучали, вручив похоронку отца." Я понимал что своим любопытством, только растрогал её, но в то же время жалел её, читая отрывок лоскутка написанным будь-то школьником третьего класса, даже не сохранив до нынешних дней. Скоро на пороге появилась моя мама и попив напоследок у них травяного чая, мы пошли домой.

                Хлеба с колхозных с полей уже давно убраны, а мы школьники все ещё ходим собирать колоски пшеницы, потому что надо было сдавать в колхозные амбары в закрома государства.

                В этот пасмурный осенний день мама почему-то вернулась рано, затопив русскую печь, она занялась стряпнёй, сняв кадушку с квашонкой, а я стукаясь головой о потолок играл на полатях с котёнком.  Вдруг мой котенок спрыгнув на пол скрылся в подполье, услышав шорох мышей. Мама протопив печь вытащила из духовки уже испеченные шаньги, закрыв разом заслонку, так как там допекался ржаной хлеб. Мы кушали обжигаясь горячими шаньгами, запивая холодным козьим молоком, принесенным мной ещё вчера от разъезда. Облизываясь вернулся и котёнок, тут же взяв его на руки мы вновь забрались на полати продолжали играть. Играя с котёнком меня отвлекла чья-то проскользнувшая темная мимо окна посторонняя тень. Я знал, к нам и раньше приходили деревенские, но прежде они постучат в наше низко опущенное окошко, и мы знали кто к нам идет. Мама ничего не подозревая хлопотала у печи вытаскивая противень с испеченным хлебом, то ухватом чугунку с вареной картошкой. Вдруг этот душевной тревоги стук в дверь, мама пошла открывать, хоть и так дверь была не на крючке. Я вдруг слышу совсем не знакомый голос во шедшего, встревоженный этим, осторожно перебрался в затемнённый уголок русской печи, и спрятавшись за шторку вижу проходит не знакомый мужчина в шинели, не разуваясь, не раздеваясь, не снимая ни сапог ни фуражки военной с красной полосой прямо по чистым половикам проходит к маме заставляя её одеться и следовать за ним.

                Уходя из дома она только и успела сказать: - "Прости меня сынок", -  и,не сказав остальную прощальную фразу скрылась за дверью, я остался один. За свою маленькую жизнь я никогда не плакал, даже когда мама меня наказывала, а тут осознав, что маму забрали, оставаясь один на белом свете, я не выдержал и заплакал.  Слезая с теплой печи в слезах выскочив на улицу, то маму я больше не увидел, лишь черный воронок увозил маму все дальше и дальше от дома, Войдя в дом я вновь забрался на печь обливаясь слезами, ладно хоть мой котик был рядом, будто понимая мое горе, нежно терся своей мягкой шубкой, громко мурлыкая успокаивая меня. Скоро слышу, что кто-то вновь заходит в избу, вздрогнув, в тоже время подумал, наверное вернулась моя мама, но заходит какая-то не знакомая женщина и то же заставляет одеться  и взять при этом свой школьный старенький портфель, котёнка взять запретила. Выйдя из дома она повела меня к совсем чужим людям, удаляясь все дальше и дальше от родного дома, я то и дело оглядывался назад, ведь там в одиночестве остается мой разношерстый пушистый котёнок.

                Прибыв на место отдала меня чужим людям, которых я совсем не знаю, не видел их детей, не видел на колхозных полях, они жили в своем замкнутом свете, у них было свое домашнее хозяйство. Корова, теленок, козел и козы, овцы, свинья и гуси, да блудный вор чёрный котище. В первые дни проживания у них, опекуны относились ко мне снисходительно. Ну а после: сходи в конюшню дай лошади сена и покорми корову, вон в том большом чугуне свари картошку для свиней. Работая по хозяйству я стал отставать от школы, друзей моих ко мне не подпускали, в своей бане мыться не разрешали, полоскаться приходилось там в сарае в большом чане наполненным водой  для скотины, ладом не мытый и не стираный, стал постоянно чесаться избавляясь от назойливых вшей. Этот черный кот хозяйский лазит по ночам в сенках, роняя с полок то крынку с молоком, то туесок с сывороткой, и после чего я получал подзатыльники от пьяного хозяина, потому что не уберег. 
 Мне девятилетнему не куда было бежать, и я прячась на чердаке под сеном сеновалки тихо плакал.

                Прошла трудовая осень 1951 года и наступила зима. Улучив момент, когда хозяева запрягли лошадь в сани и у ехав за сеном на дальний покос, я сбегал домой к учительнице, упрашивая, чтоб меня забрали из этой семьи, но она лишь отругала за не посещаемость школы. Прожив у них всю глубокую осень  до февральских морозов меня наконец отдали в другую семью, в тот дом который стоит на другом конце деревни, возле того самого леса, где мы с ребятами похоронили нашу козочку. В этом доме, куда меня отдали, живет женщина тоже вдова с двумя девочками моими  ровесницами. Первоначально мне у них понравилось, высокий дом с большим крыльцом, комнаты большие светлые, одни окна смотрят на дорогу, что не далеко от дома в поле, дальше хвойный лес, другие окна - на двор, вернее, на стайки, где зимуют овечки, двор, у которого нет ни забора, ни ворот.  Ознакомившись с домом хозяйки, я как-то не осторожно спросил у неё:
 - А почему у вас двор не загороженный? -  и она мне ответила:
 - Перед войной, когда мы строили дом, мужа забрали на фронт, а уезжая он сказал:
 - Когда вернусь, тогда и достроим, но к нашему сожалению он не вернулся, - скрывая слезы прикрываясь платочком, она удалилась на кухню. Мне было очень жаль, и зачем я задал этот неуместный вопрос? До сих пор не могу себя простить, а она ведь такая добрая, чистоплотная и дочки её всегда ходят опрятными с аккуратно заплетёнными косичками.

                Я, наверное, чрезмерно увлекся писанием уходя далеко от начала истории, но тем неменее, когда моя новая опекунша завела меня в свой дом, девочки её с недоумением разглядывали меня - оборванца, что- то шепчась между собой похихикивая, но в тоже время играя своими самодельными куклами, брезгливо поглядывая в мою сторону. Ожидая на скамейке у входной двери, наконец, явилась опекунша, скоро затопив баню, она помыла девочек, а после них меня, потом постирала  мою не раз латаную одежду, развешав на веревочке русской печи. С накинутой на голое тело простыню,  я стеснялся девочек и забравшись на печь потревожив дремлющую хозяйскую кошку.

                Высушенную  одежду хозяйка подшивала, нанося заплатку на заплатку, особенно были изношены голени штанов, она и их аккуратно починила нанося заплатки. На улице февраль, а мне стыдно в этой латаной одежде возвращаться в школу, не учившись с октября прошлого года. В школе мне пытались помочь, меня подтягивали оставаясь на дополнительный после школьные занятия, но все ровно я плохо понимал, эти арифметические задачки, а вернувшись со школы я до позднего вечера пыхтел за домашним задание.

                К друзьям мне бегать было некогда, да и хозяйка запретила, теперь встречаюсь я с ними  только в школе, но, как только выберется время, играю с кошкой на полу, да иной раз выбегал на улицу поиграть с маленькой, черной дворняжкой живущей где, то там в закутке подвала высокого дома. Однажды находясь в школе ребята мне сказали, что в деревне умерла какая-то бабушка, и меня приглашают на поминки. Здесь меня покормили и дали рублевую бумажку, сказав чтоб я помянул усопшую бабушку. Подойдя к изголовью гроба, я прочел по бумажке короткую молитву и еще немного постояв, вышел на улицу, где толпилось много народа. Когда местный служитель часовни отпел покойную, её вынесли на улицу и сколько- то пронеся гроб на своих плечах положив в санную повозку для дальнейшего движения к кладбищу для предания её земле. проводив в последний путь покойную бабульку я сходил в продуктовую лавку и купил кулёк конфет подушечки, надеясь, что когда вернется моя хозяйка с работы, то мы все в месте попьем чай с конфетами. Но девочки увидев конфеты на столе начали баловаться хихикая растащив все до одной, даже не оставив ни матери, ни мне, я и не мог подумать, что у них бывает такое поведение. От куда-то узнали, что мою маму посадили, они стали меня обзывать "Голодранец, голодранец," а за столом кушая и обзывая, балуясь, больно били деревянной ложкой по голове, хватали за лоскутки моей рваной одежды разрывая её, ещё много было детских, таинственных шалостей, но претерпев все это я не посмел рассказать их матери волнуясь за них же.

                В эту ночь февральского мороза 1951 года проснулся от увиденного сна о маме и больше не мог заснуть. В большой комнате из-за белого чистого снега в доме было светло, на улице трещал мороз, светила яркая луна, пытаюсь вновь залезть на печь и уснуть, но не могу. Подошел к окну сев на табурет облокотившись на подоконник, сквозь рисунки на стекле смотрю на заснеженные поля, сугробы, на дорогу, которая ведет около нашего дома в лес. Бедная дворняжка, забилась, скулит под домом от мороза, временами показывая свои глазки в ночи. Сидя у окна я заметил силуэты огромных хищников появившихся из глубины ночного леса. Дворняжка наша почуяв беду забилась куда-то далеко в подвал дома, не издав ни звука, дрожа от страха, а волки сверкая глазами при ночной луне обследуя двор покрутились вокруг рубленой стайки, в которой находились овцы и двинули в глубь, устроив собачий переполох, и разом зажглись огоньки моей деревушки.

                Ночь не спав, мои глаза стали постепенно смыкаться, забравшись вновь на печь я тут же заснул, а когда полуденным солнцем проснулся, то про все увиденное ночью рассказал хозяйке, но к моему удивлению она даже не расстроилась, сказав при этом: "Ничего удивительного, это происходит каждую зиму". Одев на голову старую ушанку и латаную свою большую фуфайку, я побежал к лесу, где мы с ребятами летом похоронили нашу козочку. Прибежав на место я оробел, от заснеженного холмика там ничего не осталось, лишь среди натоптанных волчьих следов виднелась изрытая до глубины могилки яма, да кое-где валялись косточки.  От увиденного полного тревоги сам того не ожидая меня почему то вырвало, а вернувшись в дом, я все рассказал хозяйке и не выдержав заплакал.