Вспоминая пельменные

О, дивные пельменные моей молодости! Если бы вы знали, какие ностальгические чувства обуревают меня, когда я захожу в нынешние пельменные, чтобы снять накопившееся за рабочий день раздражение и усталость.
Да и просто поесть любимую еду.
Да, я прекрасно знаю, что пельмени  весьма калорийны, тяжелы для желудка и опасны  для поджелудочной железы, что от чрезмерного их употребления в крови накапливается нехороший холестерин и отрастает живот.
А правильные диетологи, авторы различных диет и вообще сторонники раздельного питания шарахаются от них как чёрт от ладана и настоятельно заклинают свою паству не поддаваться тяжкому греху чревоугодничества.
Но, согласитесь, никакая раздельная диета ни по вкусу, ни по удовольствию не сравнится с домашними пельменями, когда ты сам готовишь пельменное тесто, замешиваешь фарш только по своему, тебе одному известному рецепту.
А потом тщательно и любовно раскатываешь сочень, маленькой ложечкой кладёшь приготовленный фарш, бережно защипываешь свободные края сочня и  опускаешь аккуратные ровненькие пельмешки в кипящую подсоленную воду, облагороженную лавровым листиком, перчиком, гвоздичкой и укропом.
Добавлю, что особо продвинутые варят пельмени в пиве.
Я пробовал – ни с чем несравнимые ощущения.
Вкус сваренного в пиве теста так, я бы сказал, интимно, накладывается на вкус мясного фарша, тоже проваренного в этом же самом пиве, а уксусно-перечная приправа так приятно щекочет мягкое нёбо и язык, что потребность в холодной водке просто зашкаливает все мыслимые пределы.
А теперь признайтесь – есть ли у вас свободное время, чтобы регулярно заниматься лепкой пельменей?
Есть?
А вот у меня нет.
Поэтому приходится питаться пельменями в предприятиях общественного питания.
Обычно я захожу в уже давно облюбованную мной пельменную,  стилизованную под трактир дореволюционной России - меню напечатано старым шрифтом, отдельные столики отгорожены от нескромных взоров занавесками, на стенах развешаны фотографии старого города.
Пельмени здесь самолепные, пиво весьма недурственное, а слух услаждается мелодиями в стиле "русское ретро" в очень качественной современной обработке. Чувствуется, что аранжировщики русскую музыку конца девятнадцатого, начала двадцатого века не только знали, но и любили. 
Тамошние половые уже запомнили и за каким столиком я обычно примащиваюсь, и какие пельмени и с чем мне подать.
- Вам как обычно?
- Да. И расчёт сразу.
- Сделаем.
И, пока варятся заказанные пельмени, я вспоминаю вас – о, пельменные моей молодости.

В те годы  пельменных было много, но я любил бывать только в двух.
Одна находилась  на улице Пушкинской (здания уже нет – снесли), другая -  на Горького (здание ещё стоит, но уже постепенно разваливается).
Только в них пельмени лепили специально обученные пельменщицы.
Во всех остальных пельмени были мясокомбинатовские, то есть, слепленные машиной.
Сытно, съедобно, но как-то вот без души.
Пельменная на Горького запомнилась ещё и тем, что, судя по антуражу, раньше в ней обретался трактир.
Полуподвальное помещение, низкие окна с широкими подоконниками, уставленными всякими цветами, и  ни с чем не сравнимый запах варящихся пельменей в сочетании с аро- матами уксуса, перца, пива, разлитого на пластиковых столах и табачного дыма.
Ибо тогда никто и думать не мог, что наступит время, когда на курение в общественных местах будет наложено табу.
А какое это было удовольствие -  откинутся на спинку стула и, чувствуя приятную тяжесть в животе, неспешно высмолить папироску, облагораживая вкус табачного дыма добрым глотком пива!
Исключительно для улучшения пищеварения.
Словами это не описать.
Кстати, присутствовал  и непременный буфет, где можно было приобрести пиво, сок, минералку, а так же и водочку, кою желающие сразу добавляли к пиву.
Приготовленная смесь, для тех, кто не помнит, или не знает,  называлась "ёрш".
Очередь обычно начиналась с улицы, стоящий народ вёл степенные разговоры "про жизнь", рассказывал антисоветские анекдоты, периодически выяснял отношения, типа "тебя тут не стояло", но без мордобития.
Очередь продвигалась медленно, желудочный сок выделялся в больших количествах.
Интенсивность выделения усиливалась по мере приближения к раздаточной стойке, потому что процесс изготовления пельменей проходил на виду страждущих.
Три бабы рубенсо-кустодиевских форм, обмениваясь последними новостями и сплетнями, совершенно молниеносно раскатывали сочни, а их товарки, обладающие такими же формами, не менее молниеносно залепливали в них фарш.
Специально обученный человек оттаскивал противни со слепленными пельменями к чану, и, перед тем, как забросить уже слепленные, вытаскивал уже готовые.
И вот тут народ начинал волноваться – хватит ли уже сваренных пельменей, или придётся ждать новой порции.
А ждать надо было минут двадцать.
Передо мной сваренные пельмени обычно заканчивались.
Я стоял, облокотившись на стойку, держал перед собой алюминиевый поднос с обгрызенными краями и следил за  процессом готовки.
Молодая фантазия, обострённая чувством голода, переносила меня в начало двадцатого века.

Конечно же, никакой улицы Горького в то время не было – была Вторая Береговая улица.
Трактир, вестимо, располагался на первом этаже, а на втором, наверняка, были какие-нибудь "Нумера для приезжающих".
 В самом трактире, как водится, стоял дым коромыслом, пахло едой, табачным дымом, печкой. Из-за неплотно прикрытой двери, наверняка, тянуло холодом и порошило снегом.
Столики, покрытые видавшими виды скатертями, располагались в этаком художественном беспорядке, дабы не позволить особо талантливым удрать, не расплатившись за еду.
В углу стояла "музыкальная машина" – предок нынешних музыкальных центров, и голосом Вари Паниной наяривала что-нибудь типа  "шумел-горел пожар московский".
Половые, проявляя чудеса акробатики, разносили подносы с едой.
Сидевший за столиками народ вкушал поданные яства.
С толком, чувством, расстановкой.
Мелькали в руках графинчики, в гранёные, конусовидные рюмки  на тонких ножках разливалась прозрачная бесцветная жидкость, на тарелках и тарелочках вольготно размещалась всякая вкусная снедь.
Гурьевская каша, суточные щи, осетрина с хреном, расстегаи, поросёнок с кашей.
Мастер клеветы с картофельным пюре (читавшие Чехова поймут, о каком блюде я пишу).
Может быть и пельмени…
Вполне возможно, что за каким-нибудь из этих столиков сиживал и Дмитрий Наркисович Мамин-Сибиряк.
Может быть, в компании моего прадеда.
Вкусно ели, вкусно пили, вкусно разговаривали…

В двадцатом веке я оказываюсь после чувствительного толчка в спину и возгласа: 
- Ты что, парень, совсем уснул?
Оказывается, пока я маялся воображением, пельмени уже сварились.
В тарелку мне кидают заказанные две (а иной раз и три) порции пельменей, и я, ещё не совсем очухавшись от представленного, начинаю искать столик, за который я мог бы приткнуться.
Обычно такое пристанище находилось в самом тёмном углу, и там уже сидели две-три мутных личности, заплетающимся языком делящиеся друг с другом тягостями бытия.
Посмотрев на меня как на неизбежное зло, собеседники продолжали поглощать пельмени, запивая их "ершом", потом ихняя полутрезвая натура требовала нового слушателя, собеседника, собутыльника и они обращали внимание на  меня.
Я был молод, наивен, может, несколько восторжен, и, наверно, именно это выражение "морды лица" и вызывало желание у умудрённых жизнью алкашей (а может просто подвыпивших мужиков), рассказать про свою несложившуюся жизнь, тем самым пытаясь уберечь необстрелянного юнца от сварливых жён, хищных любовниц, сволочей-начальников, опостылевшей работы и горького пьянства.
Что не мешало им подливать в мою кружку с пивом "Столичную".
А кружки, надо сказать, в те времена были пузатыми, тяжёлыми, с чётко прорисованными рубчиком и гранями, поэтому брать её в руки было настолько приятно, а пиво, налитое в неё выглядело настолько вкусным и смачным, что душа неизменно требовала повторения.
Мой организм в ту пору был крепким, неиспорченным, поэтому "ерша" я воспринимал совершенно спокойно, не заморачиваясь возможным панкреатитом, циррозом и прочими желудочно-кишечными язвами.
Личности, выговоривши всё, что наболело, убредали в свою жизнь, а я продолжал потреблять пельмени.
Я насаживал очередной пельмень на вилку, тщательно обваливал его в  уксусно-перцовой смеси, налитой в тарелку, сдабривал горчицей (майонезы и кетчупы в ту пору были чем-то экзотическим) и смаковал наслаждение.
И вот здесь было самое важное – правильно выбрать соотношение пельмень-специи.
Недостаток специй, выражаясь умным языком, вкус пельменя не потенцировал, а переизбыток, как вы сами понимаете, вкус пельменя отшибал напрочь.
Обычно оптимальное соотношение вырабатывалось тогда, когда на тарелке оказывался последний пельмень. 
Молодые зубы (свои, заметьте, свои!) тщательно пережёвывали пельмешек и он, свободно проскальзывая по пищеводу, уютно устраивался где-то на дне желудка, призывая своих товарищей отправиться проторенным им путём.
Во рту оставалось совершенно восхитительное послевкусие, усугубляющееся глотком пива и, да простит меня Минздрав, вкусом выкуренного "Беломора".
Кажется, я повторяюсь.
Надо отметить, что в те времена каждый пельмень отличался друг от друга как по форме, так и по содержанию.
То на вилку насаживался крупный, напоминающий ухо  и с  минимальным количеством фарша пельмень, то мелкий, но с большим количеством засунутого в него мяса.
Иной раз попадался полностью разваренный, иной раз полусырой.
Но всё равно – вкуснятина была редкостная.
Я вылезал из-за стола с приятным чувством насыщения, тащил пустой поднос к специальному столику для грязной посуды, а в голове мелькала мысль – а не повторить ли?
Часто я не мог противиться этому желанию…

- Ваше пиво, - раздаётся над ухом девичий голос, возвращая меня в существующую реальность.
Передо мной ставят хрупкий бокал, наполненный тёмным пивом с чётко отмеренным уровнем пены (где ты, классическое: - "Требуйте долива пива после отстоя пены"?).
Чуть погодя несут корзиночку с вилкой и ножом (зачем мне нож? – пельмени, что ли резать?).
Блюдечко с хреном.
И только потом тарелку с восемнадцатью пельменями-близнецами.
Начинаю вкушать.
Нет, к сожалению просто есть.
Насаживаю на вилку пельмень, обмакиваю его в хрен, вставные челюсти перетирают тесто и фарш.
Полупережёванный пельмень как-то неохотно проваливается в желудок, долго ищет место, где можно приткнуться, и телепатирует своим товарищам, что спешить сюда не стоит – гастрит, понимаете ли, желудочный сок не совсем качественный, и вообще – неуютно здесь.
Но, тем не менее, остальные семнадцать своего товарища достигают.
И пиво орошает им путь.
А я…
Я получаю чувство насыщения, но, увы, не ощущаю того удовольствия, которое присутствовало в те давние времена.
Нет, пельмени выше всяких похвал, пиво отличное, хрен в меру ядрён, обслуживание на высоте, но чего-то не хватает.
А не хватает, судари мои, той бесшабашно-дружественной атмосферы, когда можно было совершенно спокойно подсесть за чей-то столик, встрять в ранее начатый разговор, не опасаясь, что тебя отошьют в особо грубой форме.
И тех мужиков, которые, перебивая друг друга, вдалбливали ни разу не бритому юнцу основы бытия.
И, конечно же, той наивной юности, когда свято верилось, что желания непременно сбудутся, жизнь будет вечной, а мир, что характерно, наполнен людьми, в душах которых царит вечная доброта и гармония.
И что осталось?
А остались, чёрт возьми! пельмени, пиво, водка и, что самое главное, друзья, которых можно затащить в эту пельменную.
Так что не грусти, мужик, не всё потеряно, жизнь продолжается.

Март 2015.