Четыре недели зимы

Первая неделя пропахла хвоей, вымученными улыбками и тревогой.
Я застал её в расстроенных чувствах и переживаниях о чём-то навсегда утерянном, с которым она никак не хотела расставаться. Не могла! Всё время, возвращаясь к этим таким сладостным, и таким грустным воспоминаниям, она травила свою душу ядом прошлого. Я физически ощущал это, пытался отвлечь от грустных мыслей ничего не значащими фразами, глупыми, несмешными  анекдотами, ещё какой-то ерундой. На какое-то время она оттаивала, но вновь ледяная корка безжалостной памяти возвращала её к точке исхода.  Все тропинки к её душе были завалены огромными сугробами снега. Лишь иногда она оттаивала, начинала теплеть. Но эти периоды были столь кратки, что всё оставалось практически без изменений
Наши с ней ночи пропахли морозными узорами на стёклах и холодом.

Вторая неделя пропахла солнцем и искристым снегом, остатками душевной боли и слабо тлеющей надежды.
 Я не знаю, что на меня нашло. Да, я с ней знаком был давно, для её возраста это была целая вечность. Но никогда между нами не заходил разговор о чувствах. И, вдруг, они у меня прорвались неудержимым потоком чистосердечных признаний. Я говорил ей жаркие слова любви, признавался, что не могу жить без неё. Что, если она мне не ответит взаимностью, я готов без сожаления расстаться с этим пустым и никчемным существованием (и это была не пустая угроза, а моё мироощущение на тот момент). Сначала она восприняла мои излияния, как шутку, потом с недоверием, и, в конце концов, ответила мне. Это было, как вспышка молнии в ночном грозовом небе, осветившая всю нашу жизнь и совершенно перевернувшая её.
Наши с ней ночи пропахли свежими ветрами, врывающимися в мою лоджию, и бесконечными телефонными разговорами ни о чём, просто познавая друг друга.

Третья неделя пропахла сыростью талого снега и безмерного счастья, в которое мы погрузились с головой.
Мы забыли обо всём на свете. Ночи напролёт мы болтали о старых книгах, о фильмах, только что вышедших на экран, о новых течениях в рок-музыке, о путешествиях, о перспективах ближайшего будущего. Она мне рассказывала о своих достижениях в науке экологии, об очистных сооружениях, предназначенных для облагораживания окружающей среды. Я рассказывал о Каббале, которую изучал при учёбе в Открытом Израильском Университете, о своих поездках в заграницу, о своих друзьях. И нам не было дела до всего мира. Мы были на седьмом небе от того, что на нас свалилось. Я души в ней не чаял. Я молился на неё. Я не знал, кого мне благодарить за блаженство, свалившееся на меня.
Наши с ней ночи пропахли радостью и ощущением полёта, и её голосом тягучим и золотистым, как мёд.

Четвёртая неделя пропахла дождём, характерным для нашего города, и кофе.
Я хорошо варю кофе, и каждое утро начинаю с него. Густой, горький его аромат, наполняет всю квартиру. Все просыпаются, реагируя на него. Даже кот Гаврик, который мне достался маленьким слабым малышом 7 апреля, в день Благовеста (отсюда и его имя), и который давно превратился в огромного зверюгу весом килограммов в шесть. Она днём работает, и у меня нет связи с ней. Поэтому я включаю свой компьютер и начинаю писать стихи, о ней, о себе, о нас. Часто стихи получаются слабыми. И я их тут же стираю. Но иногда они достойны декламации, и вечером я обязательно покажу их ей. Только встречи с моей любовью стали реже, я не знаю причину этого. Но в тембрах её голоса вновь стали звучать нотки тоски и пустоты, заполнившей всё её существо. Она возвращалась к прежнему своему состоянию. И я, не понимая причину этого, ничего не мог существенного предпринять.
Наши с ней ночи пропахли сначала грустью, а потом и отчаянием предчувствия неумолимо надвигающегося расставания.

А вот весны у нас с ней уже не было. Так уж сложилось. Всё, что осталось от того времени – это запахи, наполнившие воспоминания, скользящие взгляды в сторону и её облик, навсегда выжженный в моей памяти.