Сделай море

Ах, эти старые альбомы!

Они хранят забытые тайны, словно кованые сундуки в старых подземельях. Открываешь крышку и теряешься,  ослепленный сверкающими слегка запыленными бриллиантами и сапфирами семейных тайн, неожиданных судеб давно ушедших в мир иной людей, фото которых  аккуратно вставлены в специальные прорези: «Это кто? Ну как же ты можешь не помнить! Это же наша знаменитая тетя Фрося! Или Нюся? А, нет, Полина! Точно-точно!

Здесь она в образе, она же артисткой была.
Вечерами.

А днем на рынке семечками торговала. Умела так жарить, что в очередь к ней становились! Из соседнего города приезжали.
С солью,  без соли-кому как нравится.
Сначала их переберет, потом помоет, потом высушит, потом на сковороде чугунной жарить начинает, ни на минуту не отвлекаясь. Потом водичкой сбрызнет и – крышкой сверху накроет.

В доме-тишина...
Полина работает!

И так уж она сковороду по плите туда-сюда, туда-сюда вертит, то откроет крышку, то опять закроет.

За огнем следит сама, мужа-ни-ни! Близко не подпускает. 

Он, кстати, смешно сказать, тоже в театре играл!

Грузчик с угольного склада!


Сначала просто за женой заходил, репетиции поздно заканчивались, времена неспокойные. А однажды его режиссер на сцену пригласил.
Внешность колоритная: под два метра ростом, волосы пшеничные, а, главное, гримировать легко: у него же угольная пыль вокруг глаз въелась, так что – белила на лицо, слегка губы подкрасят - вот и весь грим!

Второстепенные роли играл. Матросов, солдат, белогвардейцев всяких. Его всегда убивали в конце спектакля.
Падал красиво. Медленно и каждый раз по-разному.
Ему иногда больше хлопали, чем главным лицам.


Так что в театре сборы всегда были, публика постоянная: рыночные и угольщики.
Денежные люди и те, и другие.»


«А это Митя! Наш Митя…

Покидала его судьбинушка. По молодости лет выкрал в сельсовете печать, да и исправил  метрику. Сделал себя на пять лет моложе. В старости все жалел, что не прибавил лет: раньше бы на пенсию пошел, а так ровесники над ним посмеивались, они-то уже давно на отдыхе, а Митя все работает, еле ноги таскает. Женился много раз.  Потом расходился. Веселый был, язык, что помело! Женщинам нравился… »


«Это папа в Абхазии. Строителем был. Здания, мосты, дороги… 
Здесь он строит Ткварчельскую ГРЭС имени товарища Лаврентия Берия.

Хорошо они там жили, сытно, природа красивая, люди добрые.
Ткварчели, Ткибули…


Но в конце 30-х решили на родину вернуться. 
А тут война!
Набедовались в оккупации.

Папа на войну, а мама с тремя малышами дома.
Обстрелы начались, бомбежки. Разбомбили мельницу, все люди - туда, чтобы муки набрать. Есть что-то надо, детей кормить. Мама тоже побежала. Мешок схватила и - к железной дороге. А тут опять налет. Грохот, дым, взрывы. Потом затихло все, идет соседка, увидела моих сестричек и брата и качает головой: сиротки, убило вашу маму.
Дети-реветь, а через час  мама пришла. Муки немножко принесла. Вся в гари, в пыли, лицо черное.

Посмотрела на детей зареванных,  даже не умылась и давай вещи по комнатам собирать.
«В эвакуацию едем», - говорит.
Попросила соседа, чтобы он семью со скарбом в отдаленный хутор отвез, от железной дороги подальше. Дед согласился. Через время подъехал, погрузили пожитки, корову к повозке привязали, сами сели и поехали.
А верблюд идет медленно.

Какой верблюд? Настоящий! Высокий, с горбами.  Деда-хозяина  в городе так и называли:  дед Верблюд.
 
Вот в хуторе и пересидели до немцев. Потом вернулись домой. Бомбежек уже не было.
Немцы нашу семью из хаты выгнали. Жили в погребе. Вот солдаты покушают и косточки детям в яму кидают. А еще-кусочки хлеба.  Дети голодные, стайкой на объедки бросаются. Немцам смешно, стараются еду в разные стороны бросать, чтобы дети побегали. Я-то этого не застала, позже родилась. Сестры рассказывали».

 
Наступает очередь рассыпных фотографий.
На них – совсем дальняя родня, соседи и знакомые.


«А  это кто?» - вытаскиваю я контрастное фото семейной пары с мальчиком в центре.

Смешное фото!
 
Мужчина, женщина и ребенок стоят, лихо подбоченясь, как будто в пляс собираются.
Мужчина и мальчик в вышитых сорочках и тюбетейках, брюки мужчины выглажены так, что порезаться можно, волосы смешно торчат, а оттопыренные уши придают ему сосем комичный вид.
На мальчике короткие штанишки с помочами, носочки беленькие и лакированные башмачки. Нарядный!
Женщина с толстой косой, уложенной короной вокруг головы, в беленькой блузочке с черным бантиком у воротничка, в темной узкой юбке и белых туфельках с черным бантиком.
Вся в бантиках!

Хорошее настроение у семьи, сразу видно, да и фотограф, видимо, редкий выдумщик!

Улыбаются взрослые, а малыш так во весь свой щербатый рот!
Насмешил и его чем-то дяденька фотограф. Может, птичку пообещал или еще чего.

Не знаю я этих людей…

«Аааа…- рассматривает лица моя вечно молодая тетушка.-Это же  дядя Леня с женой и сыном.
Интересный субъект, я тебе доложу!
Маленький, сухонький, работал на простой должности на комбикормовом комбинате. А имел невероятную силу воздействия на людей.
Как соберется компания за столом, чуть выпьют и обязательно приставать к нему начинают: «Леня, сделай море!» 
Он отнекивается: «Не буду. Прошлый раз двери и окно в хате вынесли. Хозяева ругались.»
«Ну, Леня, ну,  сделай море!»

Покряхтит, помнется,  встанет и…

Через минуту выскакивают люди из хаты, перепуганные, кричат, бегут, кто куда, некоторые на деревья лезут, чтобы спастись от морских волн, что всю хату заполнили и их едва не утопили.

Потом уже опытные хозяева во избежание разрушения своего жилища предусмотрительно открывали двери настежь перед действом дяди Лени независимо от температуры за окном.
А его так и звали в городе:  «Леня-сделай море»


Моя всегда молодая  двоюродная тетушка задумчиво вглядывается в очередное фото: «Все-таки неправильно я имя нашей артистки сказала. Ее Липой звали. Или нет, Липа-это сестра папина.
 
Времена тяжелые были, без хозяйства не выжить, вот и у них дома на хоздворе кого только нет: корова, свиньи, куры, гуси. Липа вертится, как белка в колесе,  халат перепачканный с вырванными пуговками, косынка на голове кое-как повязана, а если придется в город там или в гости, то выходит, как королева: туфли на каблуке, чулки шелковые, волосы уложены волнами, платье атласное, вокруг шеи-чернобурка, сумочка бисерная в руке…

Редкая модница была.

Муж ее сильно любил.
И она его.
Ухаживала в старости за ним до последнего, у его кровати на матрасе спала, чтобы каждый вздох слышать.
Умерла ровно через месяц после его смерти.
День в день.
Такая она, настоящая любовь…

А артистку Феней звали.

Кажется…»


Бархатный альбом убирается в шкаф, мы гасим свет и еще долго вспоминаем тех, кто прожил жизнь, оставив о себе разную память.


Кто-то строил дома и дороги, кто-то летал выше облаков, кто-то растил хлеб, а кто-то совсем неприметный умел «делать море», приводя в восхищение и ужас жадную до впечатлений послевоенную публику, пережившую беды и разруху, смерти и бомбежки, израненную душой и телом, но такую счастливую, что окончилась проклятущая война и теперь можно жить настоящей счастливой жизнью, наполненной бесконечными заботами и редкими чудесами.

"Нет-нет, так нельзя! - шепчет моя юная тетушка, которой совсем недавно минуло всего-то 70. - Нельзя, нельзя. Завтра же подпишу все фото. Надо, чтобы и дети, и внуки знали, кто был до них. Обязательно подпишу. Таких надо помнить. Хорошие были люди."