Стёпочка

      Снег, прохваченный морозом и метелями, пуховым одеялом укрыл голые сопки, развороченные под полигоны распадки и русла рек. Сезон окончен. Настало время долгих отпусков, появилась возможность без суеты, без оглядки, под незамысловатый трёп бывалых северян постоять с кружкой пива в " Голубом Дунае". Всё это будет: и тесный, как камера-одиночка, пивной зал, и знаменитая на весь посёлок барменша, знающая каждого входящего, и пенная шапка над кружкой пива.  Всё это будет, но чуть позже. Последний раз в этом сезоне съездим на полигон, заберём оставшееся имущество - и отдых до февраля-марта. Мы заработали свой отдых адским трудом: кто за рычагами "восьмидесятки", кто, стоя с лопатой, у бутары, а кто и с половником в руках, как наш повар Стёпочка, добродушный толстячок, умеющий не только готовить котлеты "сорок первого размера", но и стоять у колоды и доводить до кондиции шлихи.
      Безотказный ЗиЛок свернул с трассы и, недовольно урча, ухнул в лужу. Ещё не окрепший лёд расползается по сторонам, скребёт по днищу, пробивается паром сквозь щели в кабину. Водитель, мертвой хваткой вцепившийся в баранку, при каждом таком падении взрывается нелестной тирадой в адрес председателя, дороги и всех святых.
      - Чёрт бы всех побрал с вашим хламом. Кому он нужен? Сидел бы сейчас  да пивко потягивал. Так нет, гробь машину. Не натряслись за сезон. С "зубовным" скрежетом врубил вторую скорость.
      Матерки водителя сдабриваются Стёпочкиным "кхеканьем". Не понимаю, какой резон ему  трястись в такую даль. Мы с водителем вполне могли бы справиться сами. Сидел бы дома, за кружкой пива или чего покрепче - и в кабине было бы свободней.  Сейчас же в ней душно от пара и дыма, однако же мы с водителем не выпускаем изо рта папиросы.  Миновали распадок. Тряска прекратилась, двигатель перешёл на мерное, успокаивающее урчание. Совсем недавно глаз радовала зелень безлесных сопок, сейчас же солнце, отражаясь от снега, слепит глаза. С вершины сопки нет-нет да ударит позёмкой в стекло. Монотонное урчание вконец укачало меня. Голова падает то на недовольно дергающегося водителя, то на плечо Стёпочки, и тогда слышится "кхе- кхе", после чего моя голова мгновенно принимает нужное положение. Стёпочка взглядом знатока-гурмана осматривает склоны сопок. Очередной толчок в бок – и  вижу куропатку. Ружьё за спинкой сидения, но водитель сделал вид, что не  понял нас, и поддал газу. Ничего, приедем на место, обязательно сбегаю на сопку. Может, повезёт, удастся хотя бы увидеть куропаток. Вскоре показался балок – этакое инородное тело на белом снегу. Не дожидаясь полной остановки, Стёпочка выскочил из кабины.
      - Во, даёт! - засмеялся водитель. - Как думаешь, успеет?
Но Стёпочка, вопреки нашим ожиданиям, заскочил в балок. Разочарованный водитель шмыгнул носом, забрался на буфер, открыл капот и замурлыкал: "Мишка, Мишка, где твоя сберкнижка?"  Я стоял обалдевший от сверкающего снега и оглушающей тишины. Распадок полого уходил вверх, сливаясь на горизонте с небесами, слегка подёрнутыми морозной дымкой. Кое-где на склонах сопок проглядывали зелёные пятна кедрового стланика. Белое чудо безмолвия… Не потому ли скрип двери балка показался оглушающе громким. Я оглянулся и увидел нашего никогда не унывающего повара. На него было страшно смотреть: потухший взгляд; обвислые, бледные щёки, а сам держится за косяк, и ни туда ни сюда. Я уж, было, хотел крикнуть водителю (мало ли что могло случиться с человеком), но от него лишь ватный зад торчит из-под капота. Пока соображал, что делать, Стёпочка весь краской залился, встрепенулся, да так, что шапка полетела в снег, и ну бегом за балок.  "Хорошо, - думаю, - что вовремя опомнился, видать, изрядно в дороге протрясло, иначе не перепутал бы балок с отхожим местом. Теперь уж точно, всё будет в порядке. Водитель хлопнул капотом, спрыгнул с бампера и, похрустывая снежком, направился к балку, мимоходом толкнув меня в плечо. 
      – Что-то задерживается наш больной. Пошли, чайку сварганим, а то что-то есть хочется.
      Не успели сделать и двух шагов, как из-за балка - ну прямо явление Христа народу - вышел слегка задохнувшийся, но со счастливой улыбкой во всё лицо, Стёпочка, нежно прижимая к животу… ящик с водкой. Этот перезвон, раздавшийся в мгновенно установившейся тишине, ни с чем нельзя было спутать. Мы смотрели то на исходящего паром Стёпочку, то на заиндевевшие бутылки. Так вот она, причина его поездки. Вот почему он так побледнел, когда вышел из балка. А мы-то подумали… Чёрт бы тебя побрал!  Мы-то подумали, что Стёпочка… Ну, и учудил…  Да другого бы удар  хватил: пропади ящик водки. Трудно даже представить себя на его месте.
     Всё объяснялось просто. Во время сезона артель переходит на строжайший "сухой" закон - ни грамма спиртного. Председатель иногда разрешал сто граммов "наркомовских", но только в том случае, когда усталость валила с ног, а котлеты не лезли в глотку, даже "Беломор" не помогал. Но, чтоб заныкать целый ящик… Ай да, Стёпочка! Спрятал и забыл, И за то тебе хвала и слава! На радостях и про костёр не вспомнили. Открыли бутылку, а из неё… медленно лезет прозрачная колбаска. Едва слюной не подавились, пока "натекло" полкружки. Вот тут-то и встал вопрос, который сразу же и отпал. Довольный оказанным доверием, Стёпочка слегка погрел в руках кружку и посмотрел на нас так, словно прощаясь. Стоим, не дышим. А он, бедняга, выпил и не поморщился.
      - Ну, как? – в два голоса, в две пары глаз спросили мы.
Стёпочка посмотрел на нас и небрежно сплюнул на снег.
      - Вода, - как приговор, как выстрел, прозвучало.
      - Не может быть! – Водитель нервно выпил следом. – Холодная, - через мгновенье вынес свой вердикт.
Что оставалось делать мне, как самому неопытному в этом деле? Последовать примеру старших. Что я и сделал, тем самым подтвердив:
      - Холодная вода.
 Посматривая на ящик, стоящий в стороне, мы занялись погрузкой артельного имущества. Когда то одного, то другого вдруг стало "заносить", поняли, что пили настоящую, мороженную водку.

Колыма п. Мякит 1969г.