Воробей

Воробей сидел на дереве далеко от меня. И разглядел я его не сразу. Попасть в него из рогатки было почти невозможно, но все равно я прицелился. Во дворе я был лучшим стрелком,  и причин было много для этого. Во-первых, я много тренировался. Не на воробьях, конечно. Всегда стрелял в банки или  камни, которые ставил в ряд на какой-нибудь удобный предмет. Во-вторых, рогатку я научился делать почти совершенным: ветку в виде рогатки выбирал по тоньше и крепче,  чаще всего из акации; ободрав кору, обжигал на огне; бинт резину привязывал не сбоку, а накидывал сверху, предварительно подставив между резиной и концом ствола в качестве прокладки,  резину.  Получалось изящное, удобное оружие для шалостей, как маленьких, так и больших, в руках  мальчишки 10 лет.

Страдая от безделья, в ожидании друзей, я натянул резину и прицелился. Затаив дыхание – выстрелил. А точнее, выпустил из руки кожаный мешочек из кожи, в котором лежал камушек. Неожиданно для меня, я увидел,  как воробей упал на землю. Попал, значит.

Я побежал к дереву, это был огромный тутовник, на котором сидел безобидный воробей. Найти несчастную птицу было несложно. У меня сжалось в сердце, когда я взял мертвое и еще теплое тело в руки. Я никогда не стрелял в птиц или других животных и всегда ссорился или дрался с ребятами, если они позволяли себе подобное.  В горле сильно сдавило,  и предательские слезы покатились вниз по щекам. Я оглянулся вокруг. Чтобы никто не увидел моей слабости. Никого не было.

Воробушек лежал у меня на ладони с пробитым глазом и раздробленным черепом. Крови было немного, но ее было достаточно, чтобы окрасить мою ладонь  в цвет крови, но я тогда подумал, в цвет смерти.

Я смотрел на это, совсем еще недавно, живое существо, и чувствовал сильную боль в груди. Плакать перестал,  и было ощущение, что мир замер. Даже немного закружилась голова от тишины, которая возможна при состоянии оглушения. Было глубоко жаль эту птичку, беззащитную, но всегда бесстрашную, беспомощную, но всегда очень активную, добрую и никому не приносящую какие-то неудобства.

Убил самое безобидное существо на свете. Убил просто так.

После слез, стало как-то легче. Я сжал ладонь с воробушком, как бы обнимая его и давая понять, “держись, скоро пройдет”. Я хотел облегчить его участь, обласкать.  Но воробушек ничего не чувствовал и не мог меня простить. Я не мог никак загладить свою вину. И не смогу никогда перед этим созданием. Деревце сломаешь, у все равно жалко, инстинктивно понимаешь, что сделал зло. А тут – живое существо.

Раскрыв ладонь, я прижал кроху к своему лицу. Крохотное, безжизненное тельце. Опять комок в горле, опять слезы. И желание. Чтобы меня кто-то успокоил и пожалел. Приступ  жалости сменился ощущением горя, которое все больше нарастало.  Я все больше ощущал себя несчастным. Когда плакать было уже нечем – ушел в посадку, место, где растет акация и бурьян, и являющееся границей между огородами соседей или между огородом и улицей.

Да,  я решил похоронить воробушка. Нашел палочку,  выкопал у первого же кустарника яму. Еще раз, оглядев кроху, положил в ямку,  засыпал землей и убежал, не оглядываясь и не желая больше вспоминать о своем маленьком преступлении.