Яйца Фаберже Глава XXV

Оккупанты
Обычные преступления не окупаются, потому что, если окупаются, то называются по-другому. Имя им – война, особенно победная. Евгений Середа, младший брат Глеба остался в оккупированном Киеве, о чём потом неоднократно пожалел. Немцы принесли такой новый порядок, что жить в Киеве стало невмоготу.
- Утешает лишь то обстоятельство, что Ольга тоже осталась в родном городе! - часто думал он. - Хотя есть уже нечего…
Остроумная, насмешливая, подвижная, как ртуть, невеста его ушедшего на фронт брата была чрезвычайно хороша собой. Поэтому очень нравилась Жене, хотя он не признавался ей в этом.
- Ради неё я готов хоть на край света... - тайком признавался себе подросток.
Она жила в соседнем подъезде. Через некоторое время знакомые стали шептаться, что Ольга якшается с надменными немецкими офицерами.
- Иди завтра на станцию и устраивайся на работу, я всё уладила. А то и вправду ноги протянешь! - забежавшая к ним на квартиру Оля совсем уже было собралась уходить, но вдруг остановилась, как вкопанная.
- А правду говорят люди, что ты стала немецкой овчаркой? - неожиданно выпалил парень.
- Какие такие люди говорят?! Что ты мелешь, дурак?.. Я тебе сейчас так морду набью, что век будешь помнить! - она схватила его за плечи и встряхнула так, что он чуть не упал.
- Чего дерёшься? Ты думаешь, я не вижу, как к тебе немецкие лётчики на машинах приезжают? Думаешь, не вижу?!
Женя, осатанев от ярости, уже кричал прямо в побледневшее лицо девушки всё, что говорили о ней соседи. Она вдруг быстро остыла, выпустила парнишку из цепких рук, раскрыла модную лакированную сумочку и, вытащив из неё пудреницу, стала аккуратно пудрить лицо.
- Ну ладно, Жень, балаган разводить! - Ольга неожиданно успокоилась. - Ты же не знаешь по чьему заданию я осталась тут?
- Так ты?!
- Никому ни слова…
Евгений понимающе кивнул головой и больше не приставал к ней с подобными глупостями.   
- Нет, всё-таки этих женщин никогда толком не поймёшь, - горестно думал он.
На следующий день Середа пошёл в контору при депо, и его действительно приняли на работу. Теперь он в составе бригады ремонтников из пяти человек (три немецких солдата и двое подростков) на лёгкой моторной дрезине ежедневно выезжали за пределы города для текущего ремонта железнодорожных семафоров и стрелок.
- Приходилось видеть разбитые авиацией эшелоны и лежащие на боку искорёженные вагоны с боевой техникой, - важно рассказывал Женя матери, - пробитые осколками от близких разрывов авиабомб паровозы.
Клотильда Ивановна слушала невнимательно, по испуганному городу ползли зловещие слухи. В конце сентября зондеркоманда захватила девять ведущих раввинов и приказала им сделать воззвание:
- «После санобработки все евреи и их дети, как элитная нация, будут переправлены в безопасные места…»
За невыполнение приказа полагался расстрел. По городу было расклеено около 2 тысяч объявлений. Одновременно через дворников и управдомов распространялась дезинформация о намерении провести перепись и переселение евреев. Законопослушное еврейское население города к 8 часам утра явилось в назначенную точку сбора с документами и ценными вещами. 
- Большинство из пришедших составляют женщины, дети и старики... – с удивлением заметил Середа. - Взрослое мужское население призвано в Красную армию.
Он стоял рядом, так как их послали грузить вещами переселенцев машину депо. С этого места Женя видел, что прибывавших евреев направляли к месту, где те должны были по очереди складывать свои пожитки, пальто, обувь, верхнюю одежду и даже нижнее бельё.
- А это зачем? - смутился неопытный парень.
В определённом месте они должны были складывать и драгоценности. Всё происходило очень быстро. Не проходило и минуты с момента, когда человек снимал пальто, до того, как он уже стоял совершенно голый. Не делалось различий между пожилыми мужчинами, женщинами и детьми.
- Какие же они жалкие… - удивился он, впервые увидев голых женщин, стыдливо прикрывавших руками интимные места.
Раздетых людей бегом направляли в овраг Бабий Яр, размером примерно 150 метров длиной, 30 метров шириной и целых 15 метров глубиной. Туда вело 3 узких прохода, по которым спускались замёрзшие евреи. Когда они подходили к краю оврага, немецкие полицейские хватали их и укладывали на трупы расстрелянных ранее людей.
- Это происходит очень быстро, - заторможено отметил киевлянин. - Трупы лежат аккуратными рядами, словно люди спят горизонтальной колонной…
Как только человек ложился, подходил немецкий полицейский с автоматом и стрелял лежавшему в затылок. Евреи, спускавшиеся в овраг, были настолько испуганы этой страшной картиной, что становились совершенно безвольными.
- Сколько же их тут? - мучился младший Середа.
В яме он видел трупы, лежавшие в ширину тремя рядами, каждый примерно 60 метров. Сколько слоев лежало один на другом, Женя разглядеть не мог. Вид дергающихся в конвульсиях, залитых кровью тел, просто не укладывался в сознании.
- Не толпиться! - грозно кричал пузатый полицай. - Проходить в порядке живой очереди!
В то время как одни люди раздевались, а большинство ждало, в толпе стоял большой шум. Палачи продолжали в спешке гнать людей через проходы в овраг.
- Почему они не сопротивляются? - недоумевал парнишка. - Не убегают?
Вскоре он понял причину. С места, где происходило раздевание, овраг не был виден, так как он находился на расстоянии примерно 150 метров от первой группы одежды. Кроме того, дул сильный ветер и было очень холодно.
- Выстрелов в овраге не слышно… - с ужасом понял он.
Из города прибывали новые массы людей и они, по-видимому, ничего не подозревали, полагая, что их переселяют. Поскольку расстрелять всех прибывших за одни сутки не удалось, в качестве пункта временного содержания на ночь для них использовались помещения военных гаражей.
- Чего застыл?! - крикнул ему равнодушный напарник.
Это было так ужасно, что казалось нереальным. Евгений очнулся, помог загрузить машину, и они уехали на станцию. Следующую ночь он не спал. Как только закрывал глаза, видел, как в овраг бесконечной вереницей шли голые мёртвые люди.
- Как можно спокойно жить дальше, увидев такое? - долго мучился Женя.
Однако человек привыкает ко всему. Прошла неделя, и он почти не вспоминал об увиденном ужасе. Повседневная борьба за существование вытеснила все эмоции. 
- Нужно работать, чтобы прокормить мать… - оправдывался необходимостью Середа.
Сын часто уходил на работу в ночную смену и тогда Клотильде Ивановне не спалось. Потушив коптилку, электростанция не работала, а запасы керосина уже иссякли, женщина с тревогой прислушивалась к ночным шумам. Слышалась обязательная автоматная стрельба, гортанные крики немецких патрулей и злой лай дрессированных овчарок. 
- Купить продукты негде, да и не за что… - часто расстраивалась она. - В цене только одежда, которую можно сменять на кусок хлеба или несколько картофелин в сёлах возле города.
Зарплату русским рабочим-железнодорожникам немецкая администрация выплачивала натурой. В неделю на человека выдавалась одна буханка эрзац-хлеба и маленькая пачка маргарина. Иногда выдавалось несколько ложек искусственного мёда.
- Но Глебу на фронте, наверное, хуже… - осторожно отодвинув занавеску, она прильнула к стеклу.
Ночная улица была слабо освещена неверным светом далёкого пожара. Стуча подбитыми железом сапогами, под окнами прошёл немецкий патруль.
- Когда же это кончится? - нервно вздохнула женщина.
Задвинув занавеску, она пошла к кровати, но раздавшийся тихий стук заставил её замереть на середине комнаты. Стучали во входную дверь.
- Кто бы это мог быть? - испугалась Клотильда Ивановна и не открыла.
Утром она пошла в сарай набрать дров, чтобы затопить печку. Накануне выпал свежий снег, и на нём хорошо были видны следы. Вели эти следы прямо в их сарай. Он был не закрыт, а просто дверь прикрыта.
- Мы бежали из концлагеря, - взволновано сказал красноармеец, когда хозяйка заглянула туда. - Наутро нас должны расстрелять. Пожалейте тётенька!
Четыре смертника забились в угол, совсем молоденькие солдаты. Женщина знала, что недалеко немцы устроили концлагерь и обнесли его колючей проволокой. Со всей округи приходили туда матери и жёны и искали своих родных.
- Всё продаётся в этом мире и всё покупается! - этот принцип действует даже на войне.
За кусок сала или за интимные услуги немцы отдавали женщинам их сыновей и мужей. Клотильда Ивановна усмехнулась:
- Ну, хорошо же вы спрятались, ничего не скажешь. Пошли хлопцы, ко мне до хаты, бо вас тут по следам мигом найдут.
Они в разнобой ответили:
- А что, у вас не найдут? Ещё и семью расстреляют.
- Вы думаете, мне будет легче, если я буду жива, и всю жизнь буду вспоминать, как вас передо мною расстреляли? Нет уж, пошли ко мне.
Они с неохотой и боязнью, но всё-таки согласились. Женщина привела их в квартиру, где солдаты отмылись и переоделись в оставшиеся вещи старшего сына. Вдруг прибежала Ольга.
- Сейчас немцы нагрянут с облавой, - волнуясь затараторила она, - из лагеря в наш район сбежало четверо…
- Вот они.
Женщины начали думать, как спасти красноармейцев и спастись самим.
- Я придумала! - вскрикнула Ольга и изложила дельный план.
Квартиры, в которых жили Ольга и Клотильда Ивановна, когда-то не были разделены. До революции это была анфилада комнат, и весь дом принадлежал купцам Ларионовым. Но советская власть их «уплотнила», а в остальные комнаты вселили бывшую прислугу и другую бедноту.
- Раньше в стене была дверь, которую с нашей стороны заклеили обоями, а с вашей заставили большим шкафом! - она предложила поначалу оставить беглецов у себя. - Когда придут немцы, первой на их пути окажется ваша комната, они её обыщут, и пока будут переходить в другой подъезд, солдатики отодвинут шкаф, откроют дверь и перейдут к вам.
Клотильда Ивановна согласились. Из шкафа самые тяжёлые книги вынесли на веранду, а с другой стороны незаметно надрезали обои по периметру двери. Чтобы не было какого-то запаха, спалили в буржуйке газету и напустили немного дыма. Вскоре явились гестаповцы в чёрной траурной форме с автоматами.
- Слава Богу, с ними нет овчарки… - обрадовалась пожилая женщина.
Она встретила их у двери, радушно показала комнату, а когда они вышли, сразу же села к роялю и громко заиграла Бетховена. Для Ольги это было знаком, что уже можно выпускать солдат. 
- Пора! - как только она услышала, что немцы вышли, беглецы отодвинули шкаф, открыли дверь и протиснулись в соседнюю комнату.
Обессиленные от голода красноармейцы еле поставили тяжёлый шкаф на место. Когда гестаповцы зашли к Ольге, то никого не обнаружили и ни с чем пошли дальше. Ночью человек, присланный ею, увёл ребят к партизанам.
- Таким образом, было спасено четыре души человеческие, но риск был, конечно, громадный! - с облегчением выдохнули женщины.
Евгений даже не узнал об этом случае. Он каждый день уходил на работу в депо и возвращался домой довольно поздно. В середине первой военной зимы ко всем трудностям жизни добавился жуткий холод.
- Метель разыгралась… - мёрзнул он, шагая по трамвайным путям. - Снега навалило…
Неожиданно парень споткнулся обо что-то. Присмотрелся. Посередине трамвайных путей, лежит присыпанный снегом мужик.
- Не шевелится, - опешил Женя и сказал: - Вставай, дядя, замёрзнешь.
Ноль внимания. Даже ногой его попинал слегка. Лежит неподвижно, не
шевелится, ни мычит ничего. Середа думает:
- Замёрз мужик-то!
Смотрит, а на щеках у него иней уже не тает, щеки все белые, и глаза снегом залеплены:
- Э, да это мертвяк. Надо в полицию, что ли, сказать…
Отделение было как раз за углом. Заходит и говорит:
- Да там за углом мужик мёртвый лежит, наверное, пьяный был и замёрз.
Начальник полицаев так и взвился:
- Так это ты его, гад, и убил!
- Да чего б я тогда к вам пошёл?
Какой-то полицай говорит:
- Да это нормальный парень, я его знаю, не будет он убивать. 
Человек пять пошли на труп любоваться по морозу. За Женей приглядывают, чтобы не убежал в случае чего. Пришли. Лежит мужик всё там же. Никаких следов, снег шалый валит.
- Э, ребята, да он же в немецкой шинели! - испугался тот полицай, что заступился за Середу. - И без руки…
- Немец?! Убили! - подскочил начальник.
Труп быстро раскопали и только тогда кто-то сообщил:
- Мужики, да это ж памятник!
- Как памятник?
- Гипсовый, пионер с горном, у школы стоял. Надели на него шинель, а горн-то не влезал, поэтому руку и отбили.
- И лицо у него не от инея, а от гипса белое.
- Кто это сделал? - злился начальник.
- Партизаны, - решили полицаи, - кто ж ещё…
Женю они отпустили, но в июле 1942 года припомнили ему это и отправили в Сырецкий концентрационный лагерь, созданный немцами на северо-западе Киева в районе Сырец. Он располагался в нескольких сотнях метров от урочища Бабий Яр.
- Тянет меня к этому страшному месту! - снова расстроился Середа.
Лагерь был создан для врагов фашистского режима, преимущественно евреев, подпольщиков и военнопленных. Заключённые жили в землянках, большинство из них были истощены, многие умирали от голода.
- Комендант лагеря Радомски за малейшие проступки назначает расстрел или жестокие истязания, в том числе избиение бичом! - сообщили ему опытные лагерники.
Заключённые лагеря должны были выкапывать тела убитых людей в близлежащем Бабьем Яру и сжигать их в открытых печах. Осенью их лагерь стал местом расстрела пяти цыганских таборов.
- Их согнали в Борисполь, - перешёптывались лагерники, таская цветастые трупы, - а оттуда перевозили по 200-300 человек к месту казни.
Взрослых расстреливали, а детям смазывали губы сильным ядом. Тут же регулярно убивали душевнобольных и пленных солдат. Однажды Женя с группой товарищей выносил трупы очередной партии казнённых. Внезапно он стал белым, словно полотно и с болью прошептал:
- Мама…
Рядом с Клотильдой Ивановной лежала окровавленная Ольга. Кто-то выдал, что они спасли военнопленных. Это оказалось последней каплей. Вооружившись кто чем, узники подняли восстание против охранников и сумели на время одолеть их. 15 человек смогло бежать, но Евгений погиб во время штурма взбешёнными немцами взбунтовавшегося лагеря.

продолжение http://www.proza.ru/2015/08/20/16