О православной вере и творческой свободе

Среди православных людей распространено убеждение, что православие должно быть таким, каким утверждает они и какими есть сам они. Я же убеждён, что во вселенском православии есть место многим позициям: и охранительному подходу и творческому. Таковой подход на то и творческий, что отвергается многими устоявшимися мнениями, многие из которых впоследствии осознаются как предрассудки. Архетипическим является феномен Сократа, впервые явившего крестонесение философа и философии – поиск истины во всём, на что направлен взор философа. Его философия не соответствовала здравому смыслу современников, тогдашним нравственным нормам, казалась большинству опасной для общественного установления, за что «по закону» он и был приговорён к смерти. Но только этот подход безмерно расширил горизонты философии, богословия и мировоззрения. В том числе, явлением ученика Сократа – божественного Платона, христианина до Христа (по словам Святых Отцов), чьи категории легли в основу христианского эллинизма.
В современной православной публицистике распространена позиция, отдающая марксисткой пропедевтикой и разнузданным тоном современной публицистики, она мало похожа на традицию подлинно православной – братской полемики. Слишком часты навешивания ярлыков, диагнозы: «годен – не годен», основанные на беглом просмотре либо чтении «по диагонали» критикуемых текстов. Известно, что цитату, вырванную из контекста проблемы, можно трактовать вплоть до противоположного смысла. Даже в современной не газетной, а серьёзной литературе и публицистике цитаты принято давать только как иллюстрацию, подтверждение мысли, поскольку они не самоценны, или цитировать целыми страницами. В православной же публицистике нередка критика, которая сводится к сопоставлению отдельных цитат из ругаемого текста и святоотеческих трудов. Из этого сравнения делается вывод о несовместимости первого со вторым.
Как известно, между чем угодно можно усмотреть «похожесть», если того захотеть. Огромное количество эзотерической литературы эксплуатирует именно этот приём. Современный виртуоз подобного подхода – Фоменко. Ветхий Завет и Танах схожи максимально, но христианство и иудаизм отличаются сущностно. Для меня существует только один путь богопостижения – Православие. У многих русских христианских философов (как и у многих святых отцов) можно найти тезисы, далёкие от соборных уложений. Но это не значит, что их труды следует объявлять «оккультными» и предостерегать от чтения. Сегодня актуален творческий подход, по сути нацеленный на решение проблем, но создающий проблемы для заскорузлого сознания консерваторов и неофитов. Сегодня в среде православной общественности больше споров ведётся о земном («что можно есть в пост»), распространён натуралистически-магический подход («как свечку поставить»), а о духовной сфере, метафизике христианства говорится мало. Актуальна опасность обмирщения православия, его ритуализация. Наличие соборных уложений не означает, что истины, проблемы не надо осознавать. Есть разница между знанием, что дважды два – четыре и пониманием, что означает дважды два – четыре. Я стремлюсь понять. Притом стремлюсь открыто и ни в коем случае не пытаюсь выдать свои поиски и своё понимание за истину в последней инстанции.
Я осознаю, что в моей богословской философской книге «Под сенью Креста» -  два расхождения с определениями Вселенских Соборов: о переселении душ, о всеобщем спасении. Во-первых, эти «нехристианские» представления не исключают того, что в книге рассматриваются многие проблемы вполне в духе общепринятой традиции, многое достаточно актуально. Во-вторых, сами эти проблемы в книге рассматриваются по существу, они достаточно сложны, там есть что прояснить и о чём поспорить, что не табуируется даже анафемой Собора. Например, я анализирую различные традиции рассмотрения проблемы перевоплощения душ и прихожу к выводам в своей книге:
«Во всех этих традициях концепция переселения душ оказывается самодовлеющей, она захватывает представления о бытии в целом и диктует подход к другим проблемам. В индуизме, буддизме, пифагореизме этот вопрос связан с учением о вечном повторении мировой жизни (колесо бытия или вечное возвращение). В данном случае отсутствует представление о финальной цели бытия. Для индуиста жизнь является только мукой и страданием, которые не устраняются и смертью, но увековечиваются новыми рождениями. В буддизме человеческая душа как самодостаточное единство объявляется иллюзией. Душа – ни что иное, как совокупность, пучок желаний, жизненных страстей и слепой похоти к жизни. Спасение и заключается в том, чтобы избавиться от иллюзии единства и субстанциальности души, распылить её в слиянии с Атманом или выходом в нирвану.По существу, разрушается единство личности, отрицается её свобода и в теософии, и в антропософии, где человек представляется временным сочленением разнообразных космических стихий. Во всех этих учениях отрицается субстанциальность индивидуальных душ, а также высшая ценность их воплощенного бытия. Нет здесь и места Единому Богу Творцу, или же образ Его замутнён и умалён. Поэтому в христианской теологии и возобладало принципиальное отрицание идеи перевоплощения душ. С точки зрения креационизма  во время зачатия человеческого тела особым актом Божественной воли творится из ничего соответствующая ему душа. Но такой подход по существу является отказом решать проблему. Идея перевоплощения отрицалась в христианстве во имя сохранения образа Личного Бога Творца, во имя утверждения субстанциальности, единства, неповторимости и свободы личности вопреки расщепляющему потоку космических и исторических стихий, во имя утверждения безусловной ценности земной жизни, как арены спасения души. Эта защитная реакция заставляла отвергать саму проблему перевоплощения, так как известные формы её решения были связаны с враждебными христианству представлениями… Всякое мировоззрение на ранних этапах стремится укрепить свои основы, остерегаясь всего, что грозит их размыть… Исторически такой подход был оправдан, но здесь христианская мысль не избежала крайностей и ошибок. Таким образом, все известные попытки решения проблемы перевоплощения сводились к двум крайностям: либо утверждалась всеобщность и неотвратимость перевоплощения, либо возможность перевоплощения полностью отрицалась. Но эта актуальная проблема требует целостного рассмотрения, которое возможно только в христианском мировоззрении… Христианское благовестие в принципе не отрицает возможности таких форм существования души, которые не умаляют её субстанциальности и неповторимости, не разрушают связи с Единым Богом Творцом, не отрицают ценности земной жизни. Дух Евангелия несовместим с неизбежностью перевоплощний, и карма , как непреодолимый рок, несовместима с искуплением – освобождением от греха и зла. Но евангельская истина не исключает возможности неоднократных попыток воплощения. Судьба души в каждом воплощении определяется не роковым итогом предшествующих жизней, а милующей благодатью Божией и самотворчеством лич¬ости. С этой позиции невозможен метемпсихоз, то есть переселение душ из одного тела в другие и чередование различных душ в од¬ном теле. Но допустимы перевоплощения, как метаморфозы души, странствующей в мировой материи. Душа, сохраняя своё самотождество, может менять свой телесный облик, который отражает степень и характер погружения её в материю мира. Плоть «протекает» через человеческое существо и неоднократно меняется и в течение одной жизни. Субстанциальная сущнсть личности, единая для всех возрастов человека, определяет форму его тела. Само воплощение сущностно не связано с конкретной плотью в пределах одной жизни, что не исключает со стороны плоти новых воплощений души» (Под сенью Креста).
Задача философа ставить вопросы и анализировать смыслы, а соборный церковный разум со временем отсеет зерна от плевел. Для того и нужна совместная философская и богословская работа по анализу актуализированных вопросов. Но вместо рассмотрения проблем и смыслов по существу, вместо интеллектуально корректной полемики нередко преобладает навешивание ярлыков.
Я не оспариваю догматы, но пытаюсь осмыслить их, в их свете рассмотреть проблемы бытия и жизни человека. В своей книге я предлагаю учение о человеке и космосе, основанное на основных христианских истинах: Божественной Триипостасности, явлении Богочеловека, жизненном пути и учении Спасителя, крестонесении, крестной смерти, воскресении и вознесении Иисуса Христа в полноте преображенной плоти. При этом во имя истины приходится посягать на очень авторитетные предрассудки, о чём можно было бы дискуссировать. Что, например, оппонент может ответить на такую постановку проблемы: «Противоречия традиционного толкования книги «Бытия»», в котором много нехристианского в христианстве, ибо устоявшееся веками толкование во многом не соответствует тому, что явлено в христианском Благовестии? Почему смысл текстов Старого Завета (канонический для иудаизма) полностью переосмыслен в христианской традиции в соответствии с Благовестием Спасителя, – за исключением первых трёх глав книги «Бытия». О чём говорит тот факт, что статьи «Грехопадение» в православной энциклопедии и еврейской энциклопедии оказались практически тождественными? Как минимум, это проблема для христианского сознания.
Охранительный подход необходим, пока он не приводит к начётническому застою, который разоружает христианское сознание не только перед лицом современных вызовов (от чего можно отмахнуться, сославшись на неактуальность их для спасения души), но и перед долгом отстаивать вечную истину. Цитатами из соборных документов не объяснишь множество проблем – не только современных, но и вековых богословско-философских. Безусловно, определения Вселенских Соборов являются высшим авторитетом из всего содеянного человеком в богопознании, но всё же – не самим Благовестием. Непревзойдённых высот святоотеческая мысль достигла в троическом богословии, в христологии и в эклезиологии, но в антропологической и космологической тематике ещё много недосказанного, что веками было и остаётся задачей для христианского сознания. Церковное Предание, в том числе и богословское, в отличие от Священного Писания, подлежит не только толкованию, оно открыто переосмыслению некоторых проблем самим фактом представленности в нём более человеческого аспекта, в отличие от Самого Благовестия, в котором явлена полнота Божественного, доступная природе человека. Если в Священном Писании неизменны сами тексты, глубину которых человечеству предстоит постигать во все времена, то в Церковном Предании незыблемыми являются основополагающие истины, некоторые из которых зафиксированы только пунктирно, и потому их ещё предстоит прояснить и понять христианской мысли. Поэтому христианское богословствование и философствование есть не незыблемая норма, а задача и долг христианской мысли. Предание не мертво, а живёт и развивается – как, например, в ярчайшей вспышке паламизма. При том что в богочеловеческом пути соборного христианского познания человеческий аспект вполне человечен: некоторые соборные определения достаточно произвольны и нередко конъюнктурны, ибо навязывались императорской волей или отражали не только вечную истину, но и неизбежные страсти в борьбе за неё. Не случайно некоторые тексты соборов замалчиваются, ибо не могут служить должным авторитетом. В некотором из привычно сакрального достаточно много исторического, а не вечного. И это – нормально, в том смысле, что является нормой земного, а не небесного существования и познания. Посему – есть о чём поразмыслить. Даже в христианском Символе Веры, из-за небольших разночтений которого раскололись Западная и Восточная Церкви, можно обнаружить не только раз и навсегда зафиксированную вечную истину, но и следы исторических коллизий. Судя по всему, в результате полной сосредоточенности христианской мысли на основной проблеме предникейской полемики – христологической – в Символ Веры не вошло положение о Божественной Троице, что компенсируется в православной богослужении сугубым исповеданием Св. Троицы перед соборным песнопением Символа Веры. Но это нисколько не умаляет сакральной значимости Символа Веры, а таубирование попыток осмысления основополагающих текстов Священного Предания не имеет к христианству никакого отношения. 
На мой взгляд, является дерзостью считать, что православный человек окончательно постиг основы природы и человека. Нам ещё многое предстоит узнать, и множество новых фактов и истин предстоит объяснить с позиций христианского мировоззрения. В средние века церковные авторитеты проклинали и анафеманствовали (даже сжигали) врачевателей, впервые препарирующих человеческие тела. Только с течением долгого времени общеизвестным стал тот факт, что никакого оккультизма в тех деяниях не было, а были попытки расширить знание натуралистического мира, приведшие к выдающимся успехам. Не в духовной, а в материальной сфере – но телесное здоровье тоже благо. Попытки познать неведомое и объяснить непонятое не являются сами по себе злом. В них есть, конечно же, и заблуждения и ошибки (а где и когда без них), но есть и истины, которые могут сложиться в целостную истину только в переплавке и выжигании лишнего соборным церковным разумом. Я и претендую только на частное богословское и философское мнение, которое подлежит и оппонированию. Но вряд ли плодотворно во всех отношениях (и духовных, и нравственных, и познавательных) демонизировать всякую попытку расширить наше знание, в том числе выходом в ранее запрещённые сферы.