Заповедник возможностей

Юджин Дайгон          Заповедник возможностей
Путешественники были всегда. И всегда они стремились куда-то, где никто еще не был. И часто они бежали туда, где хуже, туда, где труднее. Их гнало желание попасть в необычное место. Быть может, они не слишком совпадали с местом, из которого начинался их путь и пытались найти ту страну, для которой они и появились на свет.

Сордлы жили в уютной, окруженной горами долине. Здесь внутренний свет был силен настолько, что и мутно-ледяной потолок туч не казался таким уж холодным. Рогатые звероящеры давали молоко и мясо. Лопух и осмар росли мясистые, сочные. Для скота тоже хватало красных лугов и полных газа источников.
Мир сордлов, изредка освещавшийся бледно-фиолетовым светилом, когда оно выглядывало в узкий колодец, пробитый смерчем в тучах, уже исхожен и исползан. А из-за гор набегали  свирепые дикие племена и стаи хищников. Обитали они в соседних долинах и ущельях. А еще дальше простиралась бесплодная, бедная внутренним светом пустыня. В ней встречались отдельные диковинные существа, но оттуда еще никто не возвращался.
Когда-нибудь, когда сордлов станет много, они завоюют соседей, обживут пустыню и освоят всю планету. Но это будет не скоро.
А сейчас отряд охотников возвращался с богатой добычей. Черепах, косматых шестилапов и ползучих осьминогов тащили они вниз по склону, к своей деревне. Из осколков панцирей выйдут отличные плуги, из шкур – теплые пологи, а чешуйчатая пленка закроет оконные проемы.
Но два их сородича остались там, за хребтом вспенившегося камня. Если что-то берешь, то приходится и что-то оставлять. По крайней мере, под этим чуть мерцающим небом.
Лдрос споткнулся о голубой кристалл, чуть не уронил покоящийся на голове тюк и выругался. Не зря, видно, при рождении сфинкс-предсказатель дал ему имя – сордл наоборот. С детства он запинался обо все камни, налетал на все углы и если брал в руки что-то острое, то непременно резался. Проходя в дверях, он всегда недостаточно нагибал голову и стукался ей о притолки. Миска с супом постоянно опрокидовалась, кувшин нечаянно смахивался локтем на пол и разбивался. И все в его руках ломалось, лопалось и трескалось. Родные места словно гнали его от себя. Поэтому он ходил во все охотничьи походы и карательные экспедиции (покоренные соседи один год платили дань, а потом шли войной со свежими силами). Охотник и воин он был отличный. Его даже освободили от всех работ (все равно никакого толка, один вред) и оставили стражником-наблюдателем – деревня их стояла с краю, у самого подножия хранителей границ – высоких гор. Разрушать, убивать, калечить – вот что являлось его призванием. Оружие и только оружие легко и ладно сидело в его руках, будто срастаясь с ними.
И он точил и чистил ножи и мечи, топоры и наконечники копий, полировал щиты и ковал новое оружие из самородных металлов – но все это делал редко, такой работы было мало.
В горах и за их пределами валялось немало самородков. Многие из них напоминали осколки чего-то огромного, когда-то бывшего единым целым. Жрецы говорили, что это части молота Бога. Когда Бог кончил работу (а он, несомненно, был кузнецом) и создал мир, он раздробил свой инструмент. И остатки самого могущественного орудия разлетелись по всей планете. И были они медные, и были они железные, и были они золотые. Но молот Бога был сделан из одного металла. И уже потом из него получились железо, медь, серебро и золото.
У Лдроса получалось хорошее оружие – ведь оно являлось для него символом совершенства. Что может быть прекраснее разрушения? Что может быть отвратительнее размеренной каждодневности полей, труда и ящеров?
Лдрос старался как можно меньше задерживаться в своей деревне. Часто он уходил за горы один.
Вот и сейчас, вернувшись после многодневного отсутствия и передохнув сутки, он опять пойдет в привычную и ласковую неизвестность, полную опасностей. Он не мог влачить ленивое существование. Ему хотелось нагрузить свое тело до предела. На пределе сил каждое движение приобретает остроту, а малейший отдых приносит блаженство, сравнимое с вечным. А угрожающее окружение дает еще одну задачу – задачу выжить. Для ее решения требуются все его возможности. Он любил не столько результат, сколько сам процесс решения задачи и риск.

Позади сон, позади набивание живота, позади… Впереди – неизвестность. Это потом, когда сордлы обживут и распашут весь мир, за неведомыми странами придется гоняться. А сейчас эти страны подступают вплотную. Только выбирай направление – и открывай, узнавай, удивляйся. Неизведанное пока еще не в заповеднике. Это познание-перепознанное окружило себя оградой и сидит в клетке. А ведь когда-нибудь в клетку забьется то, что сейчас свободно. И далекие страны съежатся до нескольких дней пути. Но когда из них выжмут последние капли тайн, они исчезнут совсем. И мир станет сплошным домом-двором-огородом.
А для большинства сордлов и сейчас дом-двор-огород – это мир. Многие из них не удалялись от места своего рождения дальше, чем на день пути. Зато убогая котловина, которую легко из конца в конец пройти за пять переходов, кажется им безграничной. Это – их вселенная. Зато живут они долго, не болеют и не мучаются тоской по неизвестно чему, не имеют переломов и рваных ран.
Безумцы, открывающие миры, вымрут. А сордлы постепенно обживут загадочные края, и звероящеры завалят своим дерьмом невыкопанные клады.
Открывая чудесные земли, не возвращайтесь обратно – оставайтесь в них. И тогда эти земли останутся чудесными и впредь.
Лдрос оглянулся на вершину. Сам Бог огородил сордлов от остального мира великой стеной. Или мир от сордлов.
Розовый песок у его ног зашевелился. Лдрос поднял свой тяжелый острый топор. Песок расступился и подземный удав выбросил вверх разверзнутую пасть. И тот час эта пасть отделилась от шеи и взлетела, кувыркаясь. Упала она на тот же розовый песок, который лежал так, как лежал бы тысячи лет. Даже чей-то след сохранился на том месте, куда убралась обезглавленная шея многоголового удава.
Есть ли у подземного удава хвост? Если и есть, то глубоко под землей.
Отрубленная пасть теряла внутренний свет, темнела, ссыхалась и высушивалась, пока не обратилась в прах, похожий на пепел. Лдрос сделал шаг, и она рассыпалась от незаметного сотрясения. Ветер развеял ее, и она рассеялась по всем горам, камням и прочему, что возвышалось и на чем ее прах мог задержаться. Или просто растворилась в воздухе. Одним словом – слилась с миром.
А Лдрос шел. Шел он туда, где никто еще не был. Никто никогда не удалялся от долины сордлов настолько, насколько собрался он. Если ему повезет, то он уйдет из этих мест навсегда.
Он шел, и внутренний свет становился слабее. Все меньше света исходило от песка. И сам песок постепенно бледнел и становился все менее розовым. Дважды он отбивался от гигантских тарантулов, но затем забрел на границу жизни. Никаких хищников здесь уже не встретится. Только мелкие звери. Они маленькие, им не нужно много сияния.
Лдрос стал тускнеть. Внутренний свет рвался из него. Яркость объекта всегда стремится выровняться с яркостью окружающей среды.
В голове натягивались и лопались тонкие нити, растущие от одной стенки черепа к другой. Все тело звенело.
Но он шел. Там, за скудной полосой, должен быть оазис, или даже другой пояс, который вознаградит его за боль и одержимость.
Предел давно наступил. Никогда еще Лдрос не был так близок к слиянию с миром. Если он остановится. То остатки его сияния выплеснутся на блеклость окружающего и подкрасят ее. Там, где он затихнет, некоторое время останется яркое, красное пятно, но потом и оно станет блеклым.
Но он не собирался останавливаться. Он знал, что найдет новую страну.