Отечество нам милый институт

      Сафие ехала с мамой из Нухи трое суток. Вначале в экипаже, затем в поезде, в закрытом купе. Ей было пятнадцать лет, и она впервые покинула родной город.

      Отец трясся над своей единственной дочерью, давно уже поняв, что наследника ему не дождаться, а всё своё добро придётся передавать зятю. О том, что подбором жениха для дочери придётся заняться скоро, Аслан думал с содроганием. Кто может быть достойным Сафие?! Никто! Но против законов общества и природы не пойдёшь!

      Сафие смотрела с нетерпеливым, но и боязливым ожиданием из окна вагона на удаляющиеся горы, поля, степи, потом леса…

      Москва встретила женщин оглушающим шумом. В Азербайджане тоже было шумно. Но восточные звуки напоминали базар, не были агрессивными, угрожающими, как здесь, а московский шум был незнаком, непривычен.

      Сафие забилась в угол кареты, которую наняла Мириам на вокзале. Мать смеялась над ней, потому что ей московские мелодии навевали воспоминания юности.

      Вот и знакомый дом с колоннами и портиком. Мириам целовалась с Софьей. Сафие смутилась, увидев мальчиков.

      В родном доме девочка чётко знала, где женская половина, с которой она не может отлучаться. При мужчинах она обязана не открывать рта, должна носить хиджаб. А русские, кажется, собрались сидеть в столовой. О Аллах всемилостивый! Тут и мужчина! И ещё один! Что ж, придётся турецкой девушке сидеть голодной.

      При виде хозяина дома мать Сафие просияла улыбкой.
      — Граф! — присела она церемонно.
      — Что ты, Мириам! Ты уже давно не институтка!
      — Владимир Сергеевич! Вы заменили мне отца! Я рада Вас видеть через столько лет! — звенит голос женщины, будто она скинула с плеч лет двадцать.
      — Я тоже рад тебя видеть, Мириам! У тебя такая прелестная дочка!
      Воронцов пытается придать голосу наибольшую мягкость, чтоб интонации были похожи на привычные восточным женщинам.

      – Ах, граф! Вы всё так же любезны! — делает комплимент Мириам. — Представляю Вам мою Сафие!

      — Ты очень выросла, Сафие! — улыбается этот страшный мужчина.
      Откуда он её знает?! Ах да! Мама говорила Сафие, что когда-то давно возила её в Москву, но поездка стёрлась у девушки из памяти.

      От непривычной обстановки закружилась голова, и Сафие пришла в себя лишь в маленькой розовой комнатке. Рядом с ней девочка, её ровесница.
      Светлые волосы, серые большие глаза. Она совсем не похожа на азербайджанских девочек.
      — Ну как ты себя чувствуешь? — спрашивает она турчанку, кладя ласково руку ей на лоб.
      — Спасибо, мне уже лучше! — пытается спрыгнуть с кровати Сафие.
      — Что ты, что ты! Лежи! — останавливает её девочка и подкрепляет свои слова решительным жестом руки, так что Сафие остаётся на постели. — Меня зовут Люба. Я дочка Софьи Ивановны, хозяйки этого дома. Моя и твоя мамы — подруги.
      Люба объясняет, как учительница.

      — Да, Люба, моя мама тоже рассказывала мне о своих подругах! — звонко говорит Сафие.
      Люба улыбается:
      — Ну вот теперь видно, что ты оклемалась! А то совсем нас напугала!

      В дверь заглянула девочка лет девяти или десяти, с тёмными волосами и зелёными, как изумруды, глазами.
      — Любань, можно к вам?
      Старшая сестра засмеялась:
      — Да неужели и ты напугалась, Вера? Что-то на тебя не похоже, чтобы ты просила разрешения войти!
      Но Вера уже в комнате.
      — Ты заболела? — обратилась она к Сафие. — Тебя полечить? Может, доктора позвать?

      Сафие всполошилась. Доктора? Мужчину? Нет! Ни в коем случае!
      — Тогда я тебя полечу, — говорит решительно Вера.
      Люба запротестовала:
      — Ты-то полечишь! Вера! Оставь нас!
      Вера ушла, но через минуту вернулась с Динкой. Люба сказала, отведя девчонок за дверь:
      — Вы бросили гостей! Миша и Николка там одни! А ну-ка! Марш!

      Катерина Петровна приехала. Она была в розовом платье с узкой однотонной юбкой. Крой остромодный: короткий рукавчик фонариком, воротничок стоечкой со складками, и к платью ещё высокий чёрный корсаж.

      С мадам Басмановой были дочка восьми лет и трёхлетний сын. Полуброшенные мальчики Бутовы спрашивали у Катерины Петровны с пристрастием, где Петруша. Надежда Николаевна делала сыновьям большие глаза, а новая гостья оправдывалась.

      — Петруша в корпусе, — сказала Катя, — у него лагеря будут перед последним классом, а у Лизоньки переводные экзамены, поэтому я их не взяла с собой.

      Хотя Лизонька больше интересовала Любу, конечно, чем Николая с Михаилом. Мальчики с Верой и Ванюшкой отправились во двор играть в лапту.

      Вера летала по полянке, как бабочка, в жёлтеньком платьице с тремя рядами оборок на юбке, с рукавчиком до локтя, с узкими белыми кружевам, в жёлто-лимонной шляпке с красной ленточкой и розочкой, размахивала битой, ловила и отбивала мяч. Любо-дорого посмотреть!

      Женщины с младшими детьми тоже вышли погулять.

      Азинька в таком же, как у матери, розовом платье сарафанчиком, с розовой нижней юбкой, выглядывающей из-под низу, а верхняя покороче и попышнее, посветлее и украшена по подолу цветочными гирляндами, вышивкой. Катя улыбнулась: «Сама вышивала дочке!»

      Сверху сарафанчика полагалась белая кофточка с рукавами, но Александра всё время пыталась снять её. По мнению мамы, с голыми плечами гулять было ещё холодно, поэтому Катерина с Азей затеяли спор.

      Порядок навела Люба, взяв Азиньку и уведя её к Динке и Сафие. Девочки стали играть и плести венки из мать-и-мачехи. Восточная красавица вначале стеснялась, а потом тоже стала плести венки, поняв, что здесь её спокойствию ничто не угрожает.

      Люба и Сафие рассказывали друг другу, какие сердечные волнения их посещали, какие книжки они читают, о чём мечтают. Оказалось, что и турчанка, и москвичка думают об одном и том же.

      — Сафие, душечка! Давай с тобой дружить, как наши мамы дружат!
      — Давай! — обрадовалась Сафие.
      — Давай друг другу писать письма! Будем поверять самые сокровенные тайны! Это же так интересно! — мечтала Люба.
      - А вдруг у меня будут ошибки! Я ведь плохо знаю русский письменный! - побоялась Сафие.
      - Ничего страшного! Наоборот! Чем больше пишешь, тем лучше получается!

      А женщины наконец остались одни и могли поговорить обо всём, что их волновало.
      Ксения Филипповна присоединилась к ним как раз перед самым ужином.

      — Что ж, я же ж, душечки мои, прямо с дежурства! Приняла сегодня десять детишек! Все, слава Господу, здоровенькие, пухленькие, миленькие! Мамочки тоже, слава Богу, все живы, здоровы, молоко, надеюсь, у них будет! А вы же ещё не ужинали?

      Софья, Мириам, Катя и Надя переглянулись и засмеялись: Оксана в своём репертуаре.

      Софья вдруг сказала:
      — Душечки! А давайте в честь нашего института напишем стихи!
      — Стихи? О чём?! — спросила Катя.
      — О нас, о нашем институте! — решительно отвечала Софья.
      — Мы же ж не умеем! — протянула Оксана разочарованно.
      Ей хотелось поскорее поесть.

      А Катерина и Надежда подхватили с интересом предложение подруги.
      — Ты же ж, Горчакова, наш неизменный вождь! — с восторгом сказала Нечипоренко. — Валяйте, сочиняйте стихи! Только кушать охота же ж всё одно!

      — Потерпи, Оксаночка, немножко! — засмеялась Софья, - может быть, и ты нам подскажешь вкусную рифму!
      И женщины принялись творить, пока их не позвали ужинать.

      Когда ужин был закончен, дети накормлены и отправлены спать, Софья и её подруги собрались в гостиной.
      — Ну, что у нас получилось?
      Софья, как учительница, собрала листочки у подруг, взяла лист бумаги, перо, переписала все куплеты.
      — Итак, душечки, слушайте! Плод нашего коллективного творчества! Прошу любить и жаловать! И не критиковать!

      Софья прочитала хорошо поставленным, учительским голосом, по своей привычке немного сильнее, чем нужно, растягивая ударные гласные.

            - Отечество нам — милый институт

            Промчались наши годы быстротечно,
            И вот опять мы собралися тут.
            Мы стали сёстрами, и будем ими вечно.
            Отечество нам — милый институт!

            Погибла наша смелая Варюшка.
            Какие нас ещё потери ждут?
            Всегда мы будем помнить рыжую подружку.
            Отечество нам — милый институт.

            Наш резвый воин — милая Мария,
            И класс, и госпиталь — всё для неё редут!
            Кузнечик не забудет стрелы боевые.
            Любви их родина — наш институт!

            Оксана, Катя, Мириам и Тата —
            Все к Софье на день ангела придут.
            Она наш верный предводитель, как когда-то.
            Отечество нам — милый институт.

            Судьба качала на своих качелях,
            Казалось, бури чёрные сметут!
            Держались стойко мы, смеялись, вместе пели —
            Отечество нам — милый институт.

            Мы на всю жизнь запомним нашу Эмму,
            Судьбы персты часы перевернут.
            Её любовь не сразу оценили все мы,
            Отечество нам — милый институт.

            Мы были девочки, мы о любви мечтали,
            Почти у всех нас дочери растут.
            Они, как мы тогда, в своём пути, в начале.
            Отечество нам — милый институт.

      — А кстати, где же наша Эмма? — спросила Катя. — Я так давно не видела фройляйн Штольц!
      — Где ж ей быть — всё в институте! В прошлый раз она с нами встречалась, — отвечала Оксана.
      — А в этом году Эмма Оттовна отправилась на курорт вместе со своим супругом Григорием Ефимовичем! — пояснила Софья. — У нас ведь каникулы начались чуть раньше в связи с коронацией Его Императорского Величества.
      — Коронация… Помните коронацию Его Величества покойного государя императора Александра Третьего? — спросила Оксана.
      — Не беспокойся, душечка! — воскликнула Катя. — Граф Илларион Иванович уже имеет опыт подготовки к этому торжественному событию! Он же и в прошлое царствование возглавлял комитет по подготовке к коронации!

      — Какой Илларион Иванович? — наивно спросила Оксана.
      Софья и Катя объяснили, что речь идёт о министре двора, возглавляющем коронацию и Николая II.

      - Это папенькин знакомый! - сказала Катя, как в детстве.

      Мириам сидела на диване в расслабленной позе и отдыхала. Дальний путь из Нухи утомил её, хотелось уже пойти улечься спать вместе с дочкой. Глаза закрывались. А подруги продолжали свою тему.

      — И городской голова с гласными Думы, и члены городской управы, и духовенство с хоругвями, и губернское дворянство, и, наконец, московский губернатор — все будут встречать царскую чету! — с воодушевлением говорила звонкоголосая Катя.

      — Ты так об этом говоришь, Катюш! — подметила Софья. — Ты хочешь присутствовать на коронации Его Императорского Величества?

      — Папеньке, наверное, пришлют приглашения! — ответила Басманова. — А ты разве не поедешь на коронационные торжества, Сонюшка?
      — Достаточно того, — засмеялась Софья, — что мой супруг по должности будет в них участвовать! Однако вернёмся к нашему сочинению.

      — Да! — снова воскликнула Катя. — Я предлагаю сочинить к стихам музыку!
      — Ну вот же ж тебе и ноты в руки! — кивнула Нечипоренко на Катю и на рояль в гостиной.
      — Хорошо! — тряхнула колечками волос на лбу Катерина и отправилась за инструмент.

      Через полчаса разговоров мелодия была представлена на суд бывших институток.
      — Как же ж подходяще! — удовлетворённо сказала сытая Оксана.
      На полный желудок ей всё нравилось.
      — Мириамочка! Спойте вместе с Катюшей! — сказала она закавказской гостье.

      Но Софья тоже заметила, что Мириам уже почти засыпает.
      — Мне очень неловко, душечки! Но все мы утомились, поэтому предлагаю продолжить наши посиделки завтра!

      Оксана и Бутовы поехали домой. Катя не могла ни разбудить своих малышей, ни оставить их у Сони. Хорошо, что есть телефон: можно сообщить родителям, что Катя с детьми остаётся у Воронцовых.

      — Прости, душечка, что навязались тебе! — оправдывалась графиня Басманова.
      Софья пригрозила, что обидится, если подруга будет так говорить.
      — Ты же знаешь: мы с тобой как сёстры.
      — Сонечка! Мы столько лет не виделись! Пойдём посекретничаем! — предложила Катя. — Я тебе всё, всё расскажу!

      На душе накопилось много, но не с кем было поделиться. И о Мише, и о детях, и о трудностях, и о достижениях, о дружбе с Вандой и о путешествиях по Белоруссии, Польше, Европе. Катя говорила, как будто прорвалась плотина.

      - Соня! Мне представляется, словно мы с тобой сбежали из дортуара в умывальню! Помнишь, как в институте делились тайнами?! Страшилки рассказывали! О «чёрной невесте», о «белой даме»!

      Софья, как ни хотела спать, слушала внимательно, делала замечания, делилась своим отношением к услышанному.

      — А ты знаешь, Катюша, что Владимир прошлым летом был в Омске?
      — Да, родители писали, что граф встречался с Сергеем, видел моих племянниц и невестку, но я бы хотела услышать о брате из первых уст!
      — Так можно спросить его! — обрадовалась Софья.

      Но граф вовсе не разделял радость полуночниц. Ему хотелось поскорее заполучить жёнку в спальню, но он понимал, что этой ночью в приоритете у Софьи графиня Басманова.

      Он заглянул к Софье с Катериной, те попросили его рассказать о Шестаковых-младших, но граф выразительно посмотрел на часы, которые показывали уже половину третьего ночи.
      — Графиня, — склонил он почтительно голову перед Катей, — разрешите продолжить эту увлекательную тему завтра!
      — Хорошо, — пискнула та, как институтка.
      Воронцовы засмеялись единодушно. Катя подумала: «У счастливых супругов и мысли, и чувства одинаковые».

      Когда, наконец, дамы скрылись в своих комнатах, граф смог вздохнуть спокойно.