Осень

За окном расплылся густой туман, холод пробирался в комнату насквозь через оконные стекла, толстые стены, одеяло и одежду, добираясь до самых костей.
Холод сквозил через звонок будильника, он застрял в утреннем завтраке, сделанном на скорую руку, запутался в прическе, стал вторыми перчатками и еще одним плащом.
На улице было серо и пасмурно, мелкий дождь оставлял уколы на коже, людей почти не было.
Автобус долго не подходил, и уже стало казаться, что его никогда не будет.
Время шло, утекало, как песок сквозь пальцы.
Дорога до работы заняла целую вечность, а сам процесс трудового дня длился гораздо дольше.
Кто ты, Розмари, обычная офисная работница, готовая делать все, что требуется, и даже больше, и в короткие сроки?
Или может, ты в первую очередь начинающая художница, которая тренируется в технике каждый день в течение ровно двух часов?
Или опытная пианистка, закончившая музыкальную школу, но не готовая посвятить этому навыку всю свою жизнь?
В автобусе время застыло, хотя снаружи оно продолжало бежать в бешеном темпе.
Почему оно стало ощущаться?
Куда исчез тот беззаботный мир, когда можно было развлекаться всю ночь с друзьями и отсыпаться целый день, подолгу смотреть фильмы и играть в компьютерные игры, объедаясь чипсами и бутербродами, стоять на балконе с большой чашкой чая и смотреть на прохожих?
Вернувшись домой, Розмари соорудила себе безвкусный, но быстрый салат, и села вместе с ним за комп. Но она уже не могла себе позволить тратить остаток жизни на развлечения, ведь стоило один раз позволить себе расслабиться и забыться, и несколько часов могли пролететь быстро и безвозвратно, и собраться обратно было бы сложнее.
Нет, ее ждала не любимая компьютерная игра или сериал, каждое упоминание которого вызывало тоскливый отклик от невозможности его посмотреть из-за нехватки времени.
Нет, нужно было успеть выучить испанский язык, дочитать начатую книгу и начать учебник.
Нужно было выполнить план не только на этот день, но и на следующий, чтобы успеть пообщаться с друзьями. С некоторыми людьми было важно поддерживать связь.
На других Роза не останавливала подолгу внимание, у нее не было на это времени.
Порой ощущалось, как вместе с остатком времени утекала и жизненная сила.
Зеркало очень чутко отражало все происходящие изменения. То, как менялось лицо, вызывало страх, желание наложить на себя толстый слой косметики, еще на раз подкрасить волосы, а потом отвернуться и забыть об этом ужасном видении.
Собираясь на встречу с друзьями, Розмари, хотя и боялась опоздать, очень тщательно продумала свой макияж и одежду, лишь бы они не заметили, что она стала другой.
Когда она пришла на место, оставался еще час до встречи. Это было очень волнительно, зато можно было вкусно и сытно поесть без осуждающих взглядов худеющих подруг. Сейчас у Розмари было на это время, и это радовало, сглаживало нервозность от необходимости ждать.
Но это раздражение только усиливалось, постепенно, по одной песчинке, которая утекало через песочные часы. Когда-нибудь этот песок должен был закончиться.
Почему эти женщины, сидящие напротив, так сильно изменились? Они теперь и жили по-другому, и мыслили, и даже выглядели. Изменились не только предпочтения в одежде и цвета волос, но и сами лица, фигуры, жесты, голоса и даже мировоззрения. Одна из них привела на встречу сына, и он уже успел превратиться из младенца в уже обозначающуюся личность.
Розмари почувствовала себя старой и ужаснулась, стоило этому запретному слову возникнуть в ее мыслях. Сколько же на самом деле у нее оставалось времени?
Неужели она не успеет сделать все, что задумала?
Пока они беззаботно болтали, и сама Розмари много шутила и весело смеялась, стараясь произвести хорошее впечатление, ее не покидало навязчивое ощущение, что она могла бы потратить время более продуктивным способом, что она и так слишком много лет спустила на пустое общение.
За окном кафе неожиданно прогремел гром, и начался ливень.
- Ладно, мне надо бежать, - сказала Розмари.
- Но как ты пойдешь в такой дождь? – спросила подруга. – Давайте лучше переждем.
Никто из них не взял с собой зонтика. Прогноз погоды никаких дождей не обещал, а днем на небе не было ни облачка.
Казалось, чем больше Розмари хотелось, чтобы ливень поскорее прекратился, и она смогла бы вернуться к своим домашним делам, тем сильнее он расходился.
Подруги своей пустой болтовней и тем, как беззаботно они восприняли затянувшиеся посиделки, вызывали все большее раздражение.
Розмари заказала себе еще одну порцию вкусной еды, но официант сначала очень долго не подходил, а теперь все не мог принести заказ, быстрее обслуживая новых людей.
- Мам, мы сегодня умрем? – неожиданно спросил ребенок подруги, заглушая раскаты грома.
Это очень напугало Розмари еще и потому, что до этого она не слышала от мальчика ни слова.
- Нет, - немного неуверенно ответила женщина. – Когда-нибудь это обязательно случится, это со всеми случается, но не сегодня.
- Мам, мы сегодня умрем? – зачем-то с таким же голосом ребенок повторил свой вопрос.
- С меня хватит, - ответила Розмари.
Она не стала дожидаться заказа, хотя не забыла включить его в тот счет, который оставила на столе.
Ливень все продолжался. Одежда промокла сразу, холод проник сквозь нее, прошел через кожу и добрался до самых костей. Все было заполнено дождем и ознобом, и это было страшно, но по-своему прекрасно.
Розмари остановилась на пустой улице, прямо посреди дороги и посмотрела наверх, подставив лицо частым тяжелым каплям.
- Хватит, - сказала она слабым голосом.
И время, наконец-то, застыло. Капли зависли в воздухе, прохожие замерли в странных позах, не решаясь закончить хотя бы один шаг.
Машины стояли посреди дорог, а люди в них были неподвижны, и их лица навсегда остались именно такими, какими были однажды.
Подруги до сих пор сидели в кафе, а их выражения лиц и застывшие, как на фотографии, жесты, если присмотреться, казались все такими же веселыми и беззаботными. Только на лице мальчика навсегда отпечатался испуг.
Быстрая широкая река, разделяющая город на две части, превратилась в лед. Толстый, доходящий до самых глубин, он претворялся обычной водой.
Все теперь превратилось в лед, и было бесконечно холодным на ощупь.
Отражение в зеркале больше не менялось.
Оно и не могло измениться, потому что его больше не было.