Дарья

 

    Дарье и на ум-то никогда не приходило считать своих несушек.
    - А чего их считать? Несутся, и ладно. Да какое зерно? Всё лето на воле. Будя, горсть, другую бросишь. Это надо же, кур считать. Делать больше неча, что ли? Посмеялась над сыновней затеей, да и забыла. Закрутилась, завертелась по хозяйству, мало ли летом дел. Забыть-то забыла, да, видно, в душу запало, нет-нет,  да  и глянет на своих несушек. "Ахти мне… Только что были на навозной куче…"  Бежит, а ноги словно ватой набиты. Пока поднимется на угор, пока отдышится, уж не до кур. Повалится на траву а они, родимые, сами летят, торопятся, едва на плечи не садятся.
    - Дура старая, бегает как молодка, - ругает себя Дарья, украдкой посматривая на соседское окошко: не видала ли Марья, как она "бежала". Уж больно любопытная баба. Целый день на "посту". Шагу без неё не сделать. Дарья оперлась о перила, тяжело поднялась и, оглядываясь на толпящихся внизу кур, пошла на двор, где хранилось зерно. По случаю запаслась на зиму, да ладно уж, горсть не спасёт.
    Марья только-только пристроилась у распахнутого настежь окошка: решила с утречка побаловать себя чайком. Едва поднесла блюдце ко рту, да так и застыла.
    -Что это она с курами-то? - осторожно поставив блюдце на стол, едва не вывалилась из окна.
 Дарья краем глаза  заметила соседку. В сердцах сплюнула себе под ноги и поплелась на огород, разговаривая сама с собой и отгоняя дурные мысли:
    – Дура старая. Чего удумала. Да отродясь кур не считали.
Доплелась до калитки и. прежде чем ухватиться за неё, не выдержала, оглянулась. Куры разошлись кто куда. Петух запрыгнул на перила; ещё мгновение - и разнесётся по деревне его переливчатое: "Ку-ка-ре-ку". Марья с трудом втащила себя в окошко. Отхлебнула остывшего чая, невидящим взглядом посмотрела на сиротливую горку сахара посреди стола, на ползающую по нему муху и, вытерев фартуком потное лицо, вялой рукой перекрестилась на образа:
    - Точно, спятила соседка. Прости меня, Господи, на старости лет.
    Коротка летняя ночь в деревне. Едва забрезжит, куры спешат на волю.  Дарья тут как тут, спешит во двор с лукошком. По закуткам да схронам пройдётся, и  вот они, миленькие. Которые ещё тёплые, которые остыть успели. Укладывает Дарья яички в лукошко, улыбается своим думкам.
    - Будет чем сыночка побаловать, да и с собой в гостинец возьмёт. Городские-то не такие. В аккурат управилась. У печи самовар уж поёт. Войдя в избу, поставила лукошко на пол и осмотрела своё нехитрое хозяйство: На стене горка с посудой, стол. Хозяин своими руками смастерил. Провела рукой по клеёнке, словно по щеке сына. Светло на душе у Дарьи. Светло и спокойно. Сидит у распахнутого окошка, чайком балуется. Знатный чаёк! Сынок в последний свой приезд привёз. Так и сказал, выкладывая гостинцы на стол:
     - Настоящий, цейлонский. Пей, мать, не жалей. Ещё привезу.
И так хорошо стало, когда обнял за плечи, прижался, как дитё малое. "И верно, хорошо", - прихлёбывая чай, в который уж раз подумала Дарья. Не успела опорожнить чашку,  а соседка  уж на пороге. И не жалко Дарье:  вдвоём-то оно вкусней будет.
     Летом день летит незаметно. За повседневными хлопотами Дарья и думать забыла о сыновней шутке. Лето тем временем на вторую половину перевалило. Нет-нет, да и прогремит гроза, так что огород, слава Богу, времени не отнимает. Вот и в тот день, без смеха Дарья его не вспоминает, уже к обеду, такая духота навалилась, куры и те попрятались кто куда. – Ну, точно гроза будет – посматривая в окно на приближающуюся тучу, думает Дарья. Распахнула окошко, да так и застыла
    - И впрямь, не смеялся сынок. А она-то считала-пересчитывала. И где ж ты пропадала, непутёвая? Только хотела ещё что-то добавить, как курица остановилась, осмотрела улицу и на её тихое квохтанье из травы выкатились жёлтые шарики.
    – Это ж надо же?! - только и смогла выдохнуть Дарья. Нашарила рукой плошку, сыпанула пшена и в двери.
    Наседка стояла посреди улицы вся взъерошенная, как футбольный мяч, миг, и пушистые комочки исчезли, только бусинки глаз выглядывают из перьев.
    Прошло несколько дней после явления двору наседки с цыплятами. Куры успокоились, приняли пополнение, и уже не проявляли интереса к цыплятам как в первый день, но горе той, которая осмелится приблизиться к ним на опасное расстояние.
    - Вот уж сыночек посмеётся над матерью, - Дарья с умилением смотрела на бойко снующих по двору молодок и задиристых петушков, то и дело выясняющих отношения.
    - Ну, задира. Ну, хулиган! – прикрикнула на своего любимца.
    С самого начала, лишь только наседка привела цыплят, этот отличался от других, а к концу лета грозился превратиться в знатного петуха. Золотистый, без единого пятнышка, гордо ходит среди кур, уже сейчас сознавая свою исключительность. Старый петух и тот обходит его стороной. Но больше всего от него достаётся соседскому щенку. Лопоухому, большеголовому.
    - И где только она подобрала это "чудо", - ворчала несколько дней Дарья, опасаясь за своих цыплят. Лучше бы курчонка завела. Только зря Дарья беспокоилась за своих цыплят. Кабздох (это надо же так обозвать щенка несмышлёного) на выстрел не подходил к цыплятам. А дело было так. Первые два дня он вообще не вылезал из-под крыльца, куда его определила Марья. Но голод пересилил страх. Выполз на солнышко, да на петуха наткнулся, тот с перепугу на весь двор крик поднял, щенок едва ноги унёс. Как ни манила его Марья, не вылез. Так что зря Дарья волновалась за своих цыплят, а вот Марья крепко осерчала на Дарью. А зря. На соседском-то деле.
     Лето катилось к закату. На берёзах зажелтились листья. Старый петух всё чаще замирал на одной ноге, подставив голову под солнечные лучи. Птицы задолго чувствуют приход холодов. Участок меж двух домов, словно ансамбль песни и пляски. По утрам Дарью встречает, сидя на перилах, золотистый красавец петух, а внизу симпатичная дворняжка. Петух строго следит за порядком. Дальше первой ступеньки - ни шагу. Так уж получилось. Душой прикипела Дарья к собачонке. Хотела забрать её к себе, и соседка согласна, да щенок ни в какую не хотел покидать своё место под крыльцом, с опаской посматривая на расхаживающего по двору петуха.
     - В гости - пожалуйста. Насовсем – увольте, - говорили его глаза. Так и жили Дарья с Марьей, коротая время с курами , да со щенком. А "Золотистый", так окрестили молодого петуха, гордо ходил по улице, окружённый многочисленной свитой. Заливистым "Ку-ка-ре-ку", будил единственного на деревне мужика. Дед вздрагивал, поправлял сползший на нос треух.
     - Ну, голосист стервец. Совсем как я, в молодости.
Вот только стало пошаливать здоровье у Дарьи. Как ни крепилась, сын заметил.
     - Всё, мать. Собирайся. Хватит тебе с курами жить.
     - А как же… Дарья махнула рукой, но сын не дал ей договорить. Пусть останется. Будет куда на лето с внуками приезжать. Красота-то здесь какая! С тем и укатил в свой город. А каково ей? Подумал? Несколько дней ходила как в воду опущенная. Всё валится из рук. Сядет за стол, перебирает, переставляет чашки с мета на место. Думай не думай, а придется покидать нажитое место. Вон и Марья куда-то собралась. Втихую. Молчком. Ну, да Бог с ней. Как хочет, а петуха с собой возьму. Поднесла ко рту пустую чашку, да так и застыла. Столько раз смотрела на причудливо извивающуюся зелёную ленту, среди которой прячется безымянная речушка, не замечая её скромной красоты, а сейчас будто впервые увидела. Промакнула уголком платка слезинку и поставила чашку на стол.
     Так всё это было или нет, только в один из осенних дней, когда придорожные берёзы окрасились в жёлтый цвет, на одной из улиц посёлка появился красавец петух. Не просто привыкал " Золотистый", к новой жизни. Одно спасение – хозяйка. Лишь та на крыльцо, со всех ног, забыв обо всём, летел к ней. Старая усаживалась на лавочке, петух к ней на колени. Так и сидят. Задумчивые. Притихшие. Вспоминая каждый своё.