Всё будет хорошо. Ги де Мопассан

Я вышел в Барвийе только потому, что прочёл в каком-то путеводителе (уже не помню, в каком): «Прекрасный музей, два полотна Рубенса, одно полотно Тенье, одно полотно Рибера».
И я подумал: «Пойдём посмотрим. Поужинаю в отеле «Европа», который путеводитель рекомендует как «превосходный», а завтра уеду».
Музей был закрыт – его открывали только по требованиям путешественников. По моей просьбе его открыли, и я обозрел мазню, которую какой-то фантазёр приписал первым мэтрам живописи.
Затем я оказался совсем один на длинной улице маленького незнакомого городка, построенного среди бесконечных равнин, и мне нечего было делать. Я пробежался по улице, изучил несколько бедных магазинчиков, а затем, так как было уже 4 часа вечера, мною овладел приступ уныния, который находит и на самых энергичных людей и сводит их с ума.
Что делать? Боже мой, что делать? Я заплатил бы 500 франков за идею о каком-нибудь развлечении! Мне пришла в голову только одна мысль: выкурить хорошую сигару, и я начал искать табачную лавку. Я вскоре нашёл её по красному фонарю и вошёл. Продавщица протянула мне несколько коробок на выбор. Осмотрев их и найдя отвратительными, я бросил взгляд украдкой на хозяйку.
Это была женщина лет 45, крепкая и седеющая. У неё была толстое, почтенное лицо, в котором мне показалось что-то знакомое. Однако, разве я знал эту даму? Нет, определённо, нет. Но могло ли быть так, что я её встречал раньше? Да, это было возможно. Это лицо было знакомо моему взгляду, в нём было что-то очень знакомое, хотя и изменившееся и заплывшее жиром.
Я пробормотал:
- Мадам, простите меня за то, что я так на вас глазею, но мне кажется, что мы с вами давно знакомы.
Она ответила, краснея:
- Забавно… но мне тоже так кажется.
Вдруг я издал вскрик:
- А! «Всё-будет-хорошо!»
Она подняла руки в комичном отчаянии, испуганная моими словами, и пролепетала:
- О! О! Если вас услышат…
Внезапно она закричала, в свою очередь:
- Да это же ты, Жорж!
Затем она осмотрелась, не слушал ли нас кто-нибудь. Но мы были одни, совсем одни!
«Всё-будет-хорошо». Как я мог узнать ту  бедную, тощую, несчастную женщину в этой толстой и спокойной чиновнице?
Всё будет хорошо! Сколько воспоминаний внезапно проснулось во мне: Буживаль, Лягушатник, Шату, ресторан «Фурнез», долгие дни на ялике, береговые скалы… 10 лет моей жизни прошло в тех краях, на том прекрасном берегу реки.
Мы были тогда бандой из дюжины человек и жили в доме Галопуа, в Шату. Мы жили странным образом: были всегда наполовину голыми и наполовину грязными. Нравы гребцов с тех пор сильно изменились. Эти господа теперь носят монокли.
Так вот, в  нашей банде были подруги, числом около 20, которые были на постоянной и на временной работе. В некоторые воскресенья у нас их было только четверо, в другие – все. Некоторые жили с нами, другие приходили, когда им больше нечего было делать. 5-6 из них жили в коммуне, с мужчинами без жён, и среди них была она, эта «Всё-будет-хорошо».
Это была бедная худая девушка, она хромала. Её походка напоминала движения кузнечика. Она была робкой и неловкой во всем, что делала. Она со страхом цеплялась с самым скромным, к самым бедным из нас, которые содержали её день или месяц – по средствам. Никто не знал, как она оказалась среди нас. Встретили ли её однажды вечером на балу гребцов и привели сюда? Пригласили ли мы её на обед, застав совсем одну, сидящую за столиком в углу? Никто из нас не мог этого сказать, но она была частью нашей банды.
Мы окрестили её «Всё-будет-хорошо», потому что она постоянно жаловалась на свою судьбу, на неудачи, на неприятности.
Мы говорили ей каждое воскресенье: «Да ладно, всё будет хорошо, и сейчас всё хорошо, не правда ли?» И она всегда отвечала: «Сейчас ещё не очень, но надо надеяться, что когда-нибудь будет».
Как это бедное, неловкое создание пришло к профессии, требовавшей наибольшей ловкости, хитрости и красоты? Загадка. Впрочем, Париж полон ночных бабочек, которые настолько уродливы, что от них отшатнулся бы и жандарм.
Что она делала в остальные 6 дней? Несколько раз она говорила нам, что работает. Кем? Мы не знали, так как были равнодушны к её существованию.
Затем я почти потерял её из виду. Наша группка постепенно измельчала, уступив место следующему поколению, которому мы уступили и эту девушку. Я узнал об этом, когда ходил обедать в «Фурнез».
Наши последователи, не зная о том, почему мы её так её окрестили, придумали ей восточное имя Заира. Затем и они, в свою очередь, уступили свои лодки более молодым. (Одно поколение гребцов курсирует по воде, в общем, года 3, а затем покидает Сену, чтобы заняться юриспруденцией, медициной или политикой).
И Заира стала Зарой, а затем Сарой. Её считали еврейкой.
Последнее поколение (то, которое носит монокли) так её и называло: Еврейка.
Затем она исчезла.
И вот я нахожу её в качестве продавщицы табака в Барвийе.

*
Я спросил её:
- Ну и как, теперь всё хорошо?
Она ответила:
- Немного лучше.
Мною овладело любопытство узнать о жизни этой женщины. Раньше она меня не интересовала, теперь же я был заинтригован. Я спросил её:
- Как же ты смогла так устроиться?
- Я не знаю. Это случилось со мной, когда я меньше всего ждала.
- Тебе повезло в Шанту?
- Нет!
- Где же?
- В Париже, в гостинице, где я жила.
- А! У тебя не было своего угла в Париже?
- Не было, я работала у мадам Равле.
- Кто это?
- Ты не знаешь мадам Равле? О!
- Нет, не знаю.
- Она модистка, великая модистка с улицы Риволи.
И она начала рассказывать мне о тысяче вещей из своей прошлой жизни, секреты парижской жизни, тайны дома мод, начала рассказывать о существовании этих девушек, об их приключениях, об их мыслях, истории работниц, этих ястребов, которые охотятся на улицах утром, когда идут в магазин, в полдень, когда идут с обеда с непокрытой головой, и вечером, когда возвращаются домой.
Она рассказывала, радуясь возможности поговорить о былых временах:

*
«Если бы ты знал, какие бывают канальи… Мы с ними встречались каждый день. И смеялись над ними, знаешь ли!
Первое свинство, которое я совершила, касалось зонтика. У меня был старый зонтик из альпаки, и я его стыдилась. Когда я однажды закрыла его, придя на работу в дождливый день, наша Луиза говорит мне: «Как! Ты осмеливаешься выходить с этим?»
- Но у меня сейчас нет ничего другого, я на мели.
Она отвечает:
- Пойди и возьми другой у Мадлен.
Это меня удивляет.
Она продолжает:
- Мы все берём зонтики у Мадлен. У неё они есть на любой выбор.
И она объясняет мне, в чём дело. Это очень просто.
И вот я иду с Ирмой к Мадлен. Мы находим служителя и объясняем ему, что на прошлой неделе мы забыли зонтик. Тогда он спрашивает, какая у него была ручка, и я ему объясняю, что с агатом. Он вводит нас в комнату, где находятся более 50 потерянных зонтиков. Мы их осматриваем и не находим моего, но я выбираю один очень красивый зонтик с резьбой из слоновой кости. Несколько дней спустя Луиза идёт и заявляет, что потеряла его. Она описывает его, прежде чем его ей показывают, и ей его отдают безо всяких подозрений.
Чтобы совершать такие проделки, мы разряжались в пух и прах».

И она смеялась, открывая и закрывая шарнирную крышку большой коробки с табаком. Затем продолжила:

«Да, у нас случались истории, и презабавные.
Нас было пятеро в ателье: четверо простых и Ирма, красавица Ирма. Она была очень утончённой, а её любовник служил в Государственном Совете. Это не мешало ей держаться очень мило. Однажды зимой она нам сказала: «Вы даже не представляете, что мы учудим».
Видишь ли, у Ирмы был турнюр, который кружил головы всем мужчинам, был рост и были бёдра, от которых у мужиков текли слюнки. И вот, она вообразила, что каждая из нас сможет заработать 100 франков, чтобы купить себе колец, и вот что устроила.
Ты знаешь, что в тот момент я не была богата, и другие не были. Дела шли плохо, мы зарабатывали по 100 франков в месяц с магазина и ничего больше. Надо было искать. У каждой из нас было по 2-3 любовника, которые нам что-то давали, но мало. На полуденной прогулке удавалось иногда приманить господина, который возвращался на следующий день. Их держали на расстоянии 2 недели, потом уступали. Но от этих господ было мало прибыли. Господа из Шату были для удовольствий! О! Если бы ты знал о хитростях, которые мы устраивали! Можно просто умереть со смеху. Короче, когда Ирма предложила нам заработать по 100 франков, мы воспламенились. Я сейчас расскажу тебе ужасную гадость, но это ничего: ты знаешь жизнь, и потом, после четырёх лет, проведённых в Шату…
И вот она нам говорит: «На балу в Опере мы подцепим самых лучших мужчин в Париже, самых изысканных и богатых. Я их знаю».
Сначала мы ей не поверили, потому что такие мужчины не водятся с модистками. С Ирмой – да, а с нами – нет. О, Ирма была шикарна! У нас в ателье даже был обычай говорить, что если бы император был знаком с Ирмой, он обязательно женился бы на ней.
Однако, она одела нас в наши лучшие наряды и сказала нам: «Вы сами на бал не пойдёте, вы останетесь сидеть в фиакрах на соседних улицах. Подойдёт господин, который заглянет вам в окно. Как только он войдёт, вы обнимите его как можно нежнее, а затем закричите, показывая, что ошиблись, что вы ожидали другого. Пижон загорится от мысли, что занял место другого, и захочет остаться силой. Вы будете сопротивляться изо всех сил, а затем… затем поедете с ним ужинать…
Он будет должен вам хорошенькую компенсацию».
Ты ещё ничего не понимаешь, не так ли? Ну так вот что сделала эта плутовка.
Она усадила нас, всех четверых, в четыре экипажа и разместила нас на улицах по соседству с Оперой. Она пошла на бал одна. Так как она знала по фамилиям всех самых заметных мужчин Парижа, потому что наша начальница обслуживала их жён, она выбрала среди них одного с целью его заинтриговать. Она это и сделала, потому что в ней есть и мозги, и смелость. Когда она увидела, что он попался, то надела свою чёрную полумаску, и он был пойман, словно в сеть. Он захотел тут же её увезти, а она назначила ему свидание через полчаса напротив дома номер 20 на улице Тэбу. В том фиакре была я! Я была хорошо закутана, моё лицо было под вуалью. Внезапно какой-то господин просунул голову в дверцу и сказал: «Это Вы?» Я тихо ответила: «Да, я, входите скорее».  Он вошёл, я сжала его в объятиях и поцеловала так, что у него захватило дыхание. Затем я сказала:
«О! Как я счастлива! Как я счастлива!»
Внезапно я закричала:
«Но это не ты! О, Боже! Боже!» И начала плакать.
Можешь себе представить, как мужчина был смущён! Сначала он хотел меня утешить. Он извинялся, протестовал, говорил, что тоже ошибся!
Я всё плакала, но уже не так сильно, и тяжело вздыхала. Тогда он начал говорить мне нежности. Это был очень приличный господин, и ему нравилось видеть, что я перестаю плакать.
Короче, нитка – в иголку. Он предложил мне поужинать.
Я отказалась и хотела выпрыгнуть из экипажа, но он удержал меня за талию и начал обнимать и целовать, как сделала я сама, когда он вошёл.
Затем… затем… мы… поужинали… ты понимаешь… и он мне дал… догадайся… ну, догадайся же!.. он мне дал 500 франков!... как же бывают щедры мужчины!
Эта проделка удалась для всех. Меньше всех получила Луиза: 200 франков. Но ты знаешь, Луиза была такой тощей!»

Продавщица всё продолжала и продолжала, опустошая от воспоминаний своё закрытое сердце. То прошлое, бедное и смешное, волновало её душу. Она сожалела о галантной и богемной жизни на парижских тротуарах, состоящей из лишений и оплачиваемых ласк, из хитрости и – иногда – из настоящей любви.
Я спросил её: «Но как ты стала владелицей табачной лавки?»
Она улыбнулась:
- О! Это целая история. Представь себе, что в моём отеле рядом с моим номером жил студент, изучавший право, один из тех, которые ничего не делают. Ну, ты знаешь. Этот жил в кафе с утра до вечера и так любил бильярд, как я никогда в жизни не видела. Когда я была одна, мы иногда проводили вместе вечера. Это от него появился Роже.
- Кто это?
- Мой сын.
- А!
- Он назначил мне маленькую пенсию, чтобы вырастить мальчика, но я думала, что этот человек мне ничего не принесёт, тем более, что я никогда не видела никого более ленивого. Через 10 лет он всё ещё сдавал первый экзамен. Когда его семья увидела, что он ничего не добьётся, они отозвали его домой, в провинцию, но мы с ним переписывались из-за ребёнка. И представь себе, что на последних выборах 2 года назад его избрали депутатом в своём округе. Затем он начал произносить речи в Палате. Правду говорят, что в этом королевстве слепцов… Но я его нашла, и он заставил меня принять от него табачную лавку как для дочери депортированного… Моего отца действительно депортировали, но я никогда не думала, что это сослужит мне когда-нибудь службу. Короче… А вот и Роже.

Вошёл высокий молодой человек, серьёзный и вежливый.
Он поцеловал мать в лоб, и она сказала:
- Это мой сын, мсье. Он – начальник бюро в мэрии… Вы знаете… Он – будущий супрефект.
Я с достоинством поприветствовал чиновника, а затем пошёл в отель, успев с важностью пожать протянутую мне руку этой «Всё-будет-хорошо».

10 ноября 1885
(Переведено 18 августа 2015)