Глава 3. Гектор

Розовые, серые, бордовые и чуть фиолетовые облака создавали на небе удивительные картины. Казалось, стадо фантастических животных движется с севра на юг, выплывает из-за горных вершин и теряется за горизонтом моря. По дороге их становится всё больше и больше, вот уже небесный пастух - Маджет потерялся за кудрявыми воздушными спинами. Его лучи лишь иногда пробиваются сквозь маленькие случайные просветы, создавая видимость небесных прожекторов вдруг включающихся на несколько мгновений.

- Благодарю тебя, Маджэт, за щедрую нежность, - думал старик, разглядывая облака. Он сидел возле дома на скамейке и задумчиво смотрел в небо. День только начинался, ярко-малиновый диск Маджэт едва приступил к своему путешествию по желтому небу. Но сегодня светило, спрятавшееся за облаками, не слепило глаза, не жгло беспощадными лучами, а дарило через серо-бардовое покрывало облаков нежное приятное тепло.

- Пора приниматься за работу, - проговорил старик себе под нос и, поднявшись со скамейки, направился в глубь двора, где у него средь высоких сосен располагалась гончарная мастерская. Но прежде чем раскрутить гончарный круг, дед обошёл постройку и заглянул ненадолго в сад. Сад как всегда порадовал. Постояв среди деревьев, наливающих сладостью плоды, прикинув, что нынче поспеет богатый урожай, старик заспешил в мастерскую и принялся за свои дела. Гончарным делом он занимался всю жизнь, и то, что выходило из-под его умелых рук, трудно поддавалось определению – кухонная посуда. Особенно после того, как к горшкам и мискам прикладывала свои ручки его внучка. Ален разукрашивала поделки деда только ей ведомыми узорами, превращая кринки и миски в произведения искусства - ни один узор никогда не повторялся. Но всё-таки… всё, что они делали на пару, оставалось кухонной утварью, и в базарный день хозяйки соседнего городка моментально расхватывали товар, привезённый стариком.   

Дом, где жили дед и внучка, от равнины отделяли горы. Между горами и морем приютилась большая поляна, заросшая фруктовыми деревьями как лесом. Высокий берег обрывался в море, спустится к которому не было ни малейшей возможности. Волны плескались далеко внизу, облизывая крутую вертикальную скалу. Подняться с этой стороны к дому могла разве что взлетевшая с воды чайка.

Через горы вилась узенькая тропинка, по ней-то и добирался до города в базарные дни старик, ведя на поводке ослика нагруженного двумя корзинами с товаром. В последнее время ноги старика становились всё непослушнее, болели к ненастной погоде, и передвигаться становилось всё труднее. Поэтому Гектору (а это о нем идёт речь) пришлось брать с собой подросшую внучку. Несколько раз они отправлялись в город втроём (считая Паулино). И вот теперь уже дважды Ален с осликом путешествовали до городского базара на пару. Сегодня Гектор поднялся раньше всех, вчерашний поход так утомил Ален, что даже расшумевшийся с восходом Маджет птичий двор не смог её разбудить.

Маджет… - это имя носило светило, каждый день поднимавшееся из-за горизонта и дарившее жизнь планете. Но мало кто знал это сакральное имя. Обычные люди пользовались безличностным словом – светило, не задумываясь, что ярко-малиновая звезда должна иметь собственное имя. Им и в голову не приходило ничего подобного. Гектор – не был «обычным», хотя… и до «необычного» ему было весьма далеко. «Необычной» - он считал свою жену… любимую, желанную… но давно утерянную. От неё он услышал имя Маджет, запомнил, и теперь слово напоминало об его любви, о Литис и о счастье, таком далёком, но незабываемом. 

Пара горшков уже встала на нижнюю полку подсыхать, когда дверь мастерской отворилась и на пороге появилась Ален. Она села за столик в углу, разложила кисти и краски, взяла в руки одну из обожженных вчера тарелок, но дело не спорилось. Девушке хотелось поговорить с дедом, только она не знала с чего и как начать.

- Почему ты мне никогда не рассказывал о моей маме? – проговорила она, решив всё-таки начать разговор.

- Потому что ты никогда не спрашивала о ней, - ответил дед, останавливая гончарный круг. 

Оставшись без матери при рождении, Ален прожила всю свою жизнь в уединённой усадьбе вдвоём с дедом. Все свои знания девочка получала из рассказов Гектора, а тот аккуратно обходил болезненную (как он считал) тему. Конечно, Ален знала, что когда-то и у неё была мама, но это слово почти ничего не значило - любви и сердечной заботы деда вполне хватало. Другой жизни, других отношений увидеть ей не довелось. Уединение в усадьбе редко нарушалось появлением гостей, потому как, перебраться через горный перевал мог только пеший. Тропинка на выходе с гор к усадьбе слишком крута для всадника. Ослик и то с трудом преодолевал спуск, благо, возвращался с базара с пустыми корзинами. Всадник возле дома Гектора появился только однажды, но это… это долгая история…

- Видно пришло время поговорить, - улыбнулся Гектор, вставая из-за гончарного стола, - Пойдём в дом, похоже, не до работы сегодня. Ты, кстати, позавтракала? 

- Нет, не завтракала. Мне не хотелось. А ты не уходи от ответа, расскажи про маму, - в глазах девушки мелькнула мольба. Дед обнял внучку, и они отправились в дом.

- Пошли, пошли. Поесть нужно, разговор предстоит долгий, и ты всё успеешь узнать.

После завтрака, удобно устроившись на ступеньках крылечка, Гектор начал свой рассказ. Ален сидела рядом с дедом, возле ног улёгся пёс, а на колени к ней запрыгнул рыжий кот. Оба решили не пропустить ни одного слова из сказанного, а если появится возможность, то и принять участие в разговоре. Ведь теперь Ален могла понять и того и другого. Гектор начал издалека:

- Однажды, когда я ещё был подмастерьем городского гончара, мастер отправил меня в окрестности поискать новые залежи глины. Весь день я бродил в долине, а к вечеру вернулся на окраину города, так ничего и не найдя. Навстречу мне попался старик, гнавший десяток овец. Мы разговорились, и я получил совет: отправиться за перевал на высокогорный берег, может, там повезёт. Пастух пообещал проводить меня до перевала. А там я бы и сам уже нашёл дорогу к реке сбегающей с горы в море и огибающей большую поляну на высоком берегу. На этой-то поляне старик и посоветовал мне пройтись вдоль реки, посмотреть: нет ли там глины. Не видя другого выхода, я отправился с пастухом. Переночевав в горах и выйдя утром на перевал, мы расстались. Пастух пошёл своей дорогой, а я заспешил вниз к морю по едва различимой тропке. Когда тропинка оборвалась, я оказался на крутом отвесном склоне высотой в два моих роста. Передо мной расстилалась большая поляна. Справа слышался шум воды, видимо, именно там бежала река. Раскидистые цветущие в эту пору деревья заслоняли её. А вот прямо поляна просматривалась насквозь до самого обрыва к морю, и сосны, расположившиеся по ходу, не мешали обзору. На краю обрыва, спиной ко мне стояла женщина, подняв и чуть раскинув в стороны руки. Я не мог рассмотреть стара она или молода, красива или уродлива, но мне стало интересно, что она там делает. И я спрыгнул вниз, не прячась, но и не создавая лишнего шума, направился к незнакомке. Женщина, протянув руки к небу, что-то говорила вслух и так была занята, что не замечала меня. Устроившись чуть в стороне на большом камне, я стал ждать, кода она закончит свою молитву. Тогда я решил, что женщина молится светилу, называя его странным именем – Маджет. Я слышал, что она говорит, но далеко не всё понимал. Вроде бы и знакомые слова складывались в непонятную речь. Потом, опустив руки, незнакомка повернулась ко мне.

- Подслушиваешь, - нахмурив красивое лицо, спросила она.

- Вовсе нет, - ответил я, не спуская с неё глаз. Она вся была красива, не только лицом. Ниспадающая одежда прятала её фигуру, но полупрозрачное покрывало не скрывало стройности тела. Тогда она показалось мне юной… Это потом, через много дней, когда пелена первого восторга спала, я понял (понял, а не увидел) что моя возлюбленная далеко не юна. Я влюбился в Литис с первого взгляда. Я и сейчас люблю её, хотя с тех пор прошло почти сорок лет. Мне тогда исполнилось тридцать – возраст не юноши, а она казалась мне самой юностью и чистотой.

В тот день, когда мы познакомились, я понял, что ничего другого мне в жизни не нужно, лишь бы эта женщина была рядом. Литис согласилась выйти за меня замуж, но поставила условие, что я построю для нас дом на этом берегу. Разве я мог не принять её условие? Разве мог я думать в тот момент о том, сколько сил мне придётся потратить на это строительство?... Каждое бревно я сам вытёсывал в горах и перетаскивал сюда с единственным помощником - прапрадедушкой нашего Паулино.

Вышедший в это время из-за угла дома Паулино услышав своё имя издал: «Иа-иа». Что означало: «Как же, как же мне об этом рассказывал дедушка. Труд неимоверный и неблагодарный, как, в общем-то, и весь труд ослов… ». Ален прыснула в кулачок, а Гектор, удивлённо глянув на вновь прибывшего слушателя, продолжил:

- Пять лет разделили два самых счастливых для меня дня: день нашего знакомства и день, когда Литис хозяйкой вошла в мой дом и стала моей женой. Через год у нас родилась дочка Энни – твоя мама. А Литис исчезла, как только смогла встать с постели. К этому времени я уже знал, что женат на необычной женщине, на колдунье… Нет, нет, я никогда не видел, как она ворожит, но она умела исчезать, стоило мне отвернуться. Ещё в то время, когда я строил дом, она то появлялась, то исчезала и всегда неожиданно. Проделав этот фокус первый раз, Литис так меня напугала, что я чуть умом не помутился… Вот она здесь, ещё звучит её серебряный смех… а отвернулся – и нет её.

Энни родилась здоровой, крепкой девочкой. Наверно только это помогло ей выжить в моих неумелых руках. Да предварительная забота Литис, как я потом понял, не дала мне опустить эти самые руки. Жена за год, что мы жили вместе, заставила меня обзавестись хозяйством. На дворе стояла коза с козлятами, бродили куры, за мастерской раскинулся молодой сад, да и огороду я посвятил не один день. В общем, благодаря её требованиям, казавшимся мне пустой тратой времени, мы смогли благополучно прожить, пока Энни не встала на ножки. Дальше было гораздо легче. Глину я всё-таки нашёл возле реки, а гончарный стол сумел смастерить сам – появился заработок. Я стал бывать в городе, где меня ещё не забыли. Горшки всегда находили спрос, а молодые покупательницы, вертевшие в руках мой товар, не раз «строили глазки», считая меня неплохой партией. Но в моём сердце жила Литис. Привести в дом мачеху для Энни, у меня даже мысли никогда не возникало. Дочка подрастала, а я со страхом следил за ней – не проявятся ли у неё способности матери. Очень уж мне хотелось, чтобы Энни росла обыкновенным ребёнком. Так и получилось. Никакими колдовскими наклонностями она не обладала. Но беда всё-таки случилась. Хотя… произошедшее - для меня стало бедой, Энни восприняла перемену - счастьем.

Гектор замолчал, достал из кармана кисет, скрутил бумажку с табаком и закурил. Ален сидела тише мышки, ожидая продолжения. Кот, давно перебравшийся на верхнюю ступеньку крыльца, тоже помалкивал. Пёс вздохнул, перевернулся на другой бок и замер. Один Паулино, переминаясь с ноги на ногу, произнёс своё извечное: «Иа-иа». Что означало: «Я бы и сам мог вам всё это рассказать, если бы вы меня спросили, ну и если бы поняли, конечно». Его поняли все кроме Гектора, поэтому старик продолжил, обращаясь к Ален:

- Ты, конечно, знаешь тропу, ведущую к усадьбе. Я не один год потратил, проделывая проход в скале на окончании спуска горы. Там когда-то высилась скала в два моих роста. Теперь склон не такой крутой и осёл свободно проходит, не ломая ноги. Один только раз в моей жизни я пожалел, что сделал этот проход… Однажды вечером, когда Маджет скрылся за морем, но ночь ещё не наступила, на моей тропе появился молодой человек, пытающийся провести через проход лошадь под уздцы. Лошадь упиралась, не хотела идти. Для неё склон всё-таки крутоват. Парень понял, что лошади не пройти, перестал её неволить, вернулся и отвёл чуть в сторону, привязал, а сам направился к дому. Я в это время собирал яблоки на крайней яблоне, видел его потуги, оставил корзину и пошёл ему навстречу. Не успели мы с ним поравняться, как из-за дома вылетела Энни. Она остановилась, словно налетела на каменную стену… Как я потом сожалел, что не выгнал этого парня сразу, что позволил ему переночевать у нас в доме. Но, что теперь сокрушаться… Жалей не жалей, а ничего не исправишь… Утром он увёз мою Энни в город. Я не смог ни уговорить, ни упростить её остаться. Она твердила одно: «Папочка, это моя судьба, я умру без него…» Что мне оставалось?...

Энни и Стэлл поселились в городе. Молодой мужчина занимался торговлей, имел богатый дом, склады, несколько магазинов и планировал переехать в столицу. Наш городок стал для него мал. Стэлл мечтал о большом деле, да и имел все возможности для осуществления планов. От родителей ему досталось немаленькое наследство. К нам в усадьбу парень попал случайно, заблудившись в горах во время охоты. Я несколько раз бывал у новобрачных после свадьбы и видел, что моя девочка счастлива. Потом Энни забеременела, и я стал ждать внука или внучку. До родов ещё оставалась пара недель, когда Стэлл появился в усадьбе, и по его виду я понял, что случилось несчастье. У Энни начались преждевременные роды, доктор, запоздавший с приездом, смог спасти только ребёнка. Теперь Стэлл, похоронив Энни, просил меня забрать новорожденную девочку… 

Вот так получилось, что я больше никогда не увидел мою Энни. Зато Маджет наградил меня другой принцессой. Когда мы с зятем прибыли в город, там всё оказалось приготовленным для твоего переезда. Саму тебя, закутанную в кружева, уютно устроили в большой корзине, обложенной подушками. Во вторую корзину сложили приданое, и всё это хозяйство водрузили на спину осла. Толстая кормилица ждала на кухне, распивая со служанками чай и потряхивая своего собственного младенца, заставляя его умолкнуть хоть на минуту. 

- Мадам Катерина, всё готово, вы можете отправляться в путь, - проговорил Стэлл, выпроваживая кормилицу из кухни. Я тоже решил, что нам здесь незачем задерживаться, и мы с тобой, с ослом и толстой мадам Катериной отправились через горы, не забыв и её младенца, так и не угомонившегося. Плачущий малыш смущал меня всю дорогу до перевала. Вдруг он кричит от голода? Вдруг у мадам Катерины, несмотря на её дородность, не хватит молока на двух младенцев? Козы у меня в это время не было… некому было позаботиться о появившейся малышке. Как тут не вспомнить Литис… 

Всё, кроме этих мыслей, вроде шло нормально до тех пор, пока не добрались до груды камней сложенных пирамидой. Как только компания поравнялась с кучей валунов, осёл остановился, а мадам Катерина закрестилась, словно повстречала чёрта на своём пути. Сколько я ни понукал осла, дальше он не двинулся. Пришлось снять с него корзины и нести самому, а осла оставить там, где он упёрся.

- Вот и славно, - вмешался в рассказ своим «иа-иа» Паулино, - не нужны нам чужие ослы…

Гектор не обратил внимания на «болтливого» ослика и продолжил:

- Как только мы перешли через перевал, встала как тот осёл, мадам Катерина. Ноги её будто приросли к земле, и как она ни старалась, не смогла сделать ни шагу вперёд. Назад – пожалуйста, а вперёд – ну, никак… Мадам так перепугалась, что пустилась наутёк. Бежала и кричала: «Пропади ваши бесовские деньги! Не даром в округе говорят, что дом ведьминский. Упаси, господи, дуру на деньги позарившуюся! Внукам закажу, чтобы даже не глядели в вашу сторону!». Так я остался с двумя корзинами в руках посередь дороги. И возвращаться поздно, и вперёд идти без толку – кормить малышку нечем. Вернулся я в город к Стэллу ночью, а утром пошёл другую кормилицу искать. Нашёл, покормила она тебя, и отправились мы во второй раз в тот же путь. Осла, конечно, тоже заменили. Шёл я с плохим предчувствием, опасался, что и второй осёл дальше пирамиды не пойдёт. Так и вышло, а за перевалом и вторая кормилица сбежала, побелев от страха. Эта не кричала, видно голос пропал. На третий раз пришлось сначала за своим ослом сходить, да козу купить, прежде чем в путь отправились. Коза, как ни странно добралась до дому без всяких проблем. Так она и жила с ними пока ты не подросла. Отец твой из города почти сразу уехал, перебрался в столицу. Я его с тех пор не видел. О бабушке твоей тоже ничего не знаю, может, и жива ещё. Вот только как исчезла тогда, после рождения Энни, больше ни разу и не появилась.

Закончив рассказ, Гектор закурил ещё одну самокрутку, а Ален немного помолчав, спросила:

- Как ты думаешь, бабушкины способности могут мне передаться?

Самокрутка выпала из рук. Дед с испугом посмотрел на внучку и еле выдавил из себя:

- Что ты заметила в себе? Что случилось?

- Ничего, - поспешила ответить Ален, побоявшись расстроить деда. Испуг его она хорошо увидела. Теперь люди не смогли бы скрыть от неё своих чувств. Она теперь не только голоса животных понимала, но и людские эмоции как свои чувствовала. Успокоив Гектора, и решив отвлечь его от тревожных мыслей, девушка не нашла ничего лучшего как поскорее скрыться с его глаз, отправившись купаться к водопаду. Водопадов в усадьбе было два. Один падал со скалы на поляну, разливался небольшим озерком. Вытекающая из озера речушка по краю поляны направлялась к морю, куда и обрушивалась вторым водопадом. Когда-то дед, делая купальню ещё для Энни, поставил запруду, она-то и создавала маленькое озеро. Гектор сам учил плавать и дочку, и внучку, после чего не переживал ни за ту, ни за другую. Жаркий климат позволял купаться круглогодично. Сегодня, настроившись на разговор с дедом, Ален пропустила утреннее купание, и сейчас, отправляясь к водопаду, она думала о том, что разговор сложился не совсем так, как она хотела. Но хвалила себя за то, что не зная как начать, спросила о маме.