Ласки. Ги де Мопассан

«Нет, мой друг, не думайте больше об этом. То, о чём Вы просите меня, вызывает во мне протест и отвращение. Говорят, что Бог (а я верю в Бога), который некогда хотел создать всё хорошее, добавил в него немного ужасного. Он дал нам любовь, самую сладкую вещь в мире, но, найдя её слишком прекрасной и чистой для нас, Он придумал телесные чувства: низкие, грязные, отвратительные, грубые, словно в насмешку над нами, которые он смешал с грязью тела, которые замыслил так, что мы не можем думать о них, не краснея, что мы можем говорить о них только шёпотом. Их ужасный акт связан со стыдом. Они прячутся, отталкивают душу, ранят взгляд, их порицает мораль, их преследует закон, они прячутся в тень, как преступники.
Никогда, никогда не говорите мне об этом!
Я не знаю, люблю ли я Вас, но я знаю, что мне нравится быть рядом с Вами, что Ваш взгляд мне сладок, а голос ласкает сердце. Но в тот день, когда Вы получили бы мою слабость, которой так добиваетесь, Вы стали бы мне ненавистны. Та тонкая нить, которая сейчас связывает нас, порвалась бы. Между нами появилась бы пропасть бесчестия.
Останемся тем, кто мы есть. И… любите меня, если хотите. Я Вам это позволяю.
Ваш друг,
Женевьева».

«Мадам, позволите ли Вы мне, в свою очередь, говорить грубо, без галантностей, как я говорил бы с другом, который собирается произнести вечные клятвы?
Я тоже не знаю, люблю ли Вас. Я узнал бы это только после той вещи, которую Вы с таким отвращением отвергаете.
Забыли ли Вы стихи Мюссе?

«Я ещё помню плен тех судорог прекрасных,
И поцелуй немой, и напряжённость в теле…
Сжимали зубы мы, стонали и бледнели…
Это божественно, пусть и слегка ужасно».

Это чувство ужаса и непреодолимого отвращения мы испытываем и тогда, когда в нас бурлит кровь и толкает нас на какие-то авантюры. Но когда женщина является для нас объектом выбора и бесконечного соблазна (как Вы – для меня), ласка становится самым пылким, самым полным и самым бесконечным счастьем.
Ласка, Мадам, это доказательство любви. Если наш пыл гаснет после объятий, это значит, что мы ошиблись. Если растёт, то любовь крепнет.
Один философ, который ни в коей мере не проповедовал эти доктрины, предостерёг нас против этой ловушки природы. Он говорит, что природа хочет живых существ, и чтобы принудить нас их создавать, она создала двойную приманку из любви и желания рядом с этой ловушкой. И он добавляет: как только мы позволяем себе попасться, как только проходит безумие момента, нами овладевает огромная печаль, так как мы понимаем хитрость, обманувшую нас, мы видим, чувствуем и трогаем тайную причину, которая нас толкнула вопреки всему.
Это часто, очень часто бывает правдой. Тогда мы чувствуем себя плохо. Природа победила нас, побудила нас, по своей воле бросила нас в открытые объятья, потому что она хочет, чтобы объятья открывались.
Да, мне знакомы холодные поцелуи чужих губ, страстные пристальные взгляды в глазах тех, кого я никогда раньше не видел и никогда больше не увижу. Мне знакомо то, о чём я не могу говорить, что оставляет в душе горькую меланхолию.
Но когда эта разновидность привязанности, которую называют любовью, накрыла двоих, когда они начинают постоянно думать друг о друге, когда воспоминания постоянно просыпаются в разлуке, и днём и ночью, оживляя в памяти любимые черты, улыбку и звук голоса, когда нами овладевает одержимость формами и при их отсутствии, и когда мы их видим – не является ли естественным тогда, что объятия открываются, уста соединяются и тела сливаются?
Разве Вам никогда не хотелось поцелуев? Скажите мне, разве губы не зовут к себе другие губы, а ясный взгляд, который, кажется, проникает в самые вены и течёт по ним, не вызывает непреодолимую страсть?
Конечно, в этом и состоит ловушка, скажете Вы. Какая разница? Я это знаю и попадаюсь в неё, и люблю её. Природа даёт нам ласки, чтобы спрятать от нас свою хитрость, чтобы заставить нас продлевать поколения. Ну и хорошо! Так будем же любить их, сделаем их своими, очистим их, изменим их, идеализируем их, если хотите. Обманем, в свою очередь, обманщицу-Природу. Сделаем больше того, чего она хотела, больше того, чему она могла или осмелилась нас научить. Так как ласка похожа на драгоценный материал, вышедший из земли в виде грубой необработанной руды, возьмём же её и обработаем, улучшим её, не заботясь о том, кого Вы зовёте «Богом». И так как ласка – это мысль, которая наполняет поэзией всё, наполним же и мы её поэзией, Мадам, её самые животные проявления, самые нечистые комбинации, самые чудовищные побуждения.
Давайте же любить сладкие ласки, как вино, которое опьяняет, как спелый фрукт, который наполняет рот ароматом, как всё то, что наполняет тело счастьем. Давайте любить плоть, потому что она прекрасна, потому что она бела, гладка, кругла и нежна под прикосновениями губ и рук.
Когда художники искали самую редкую и самую чистую форму для кубков, из которых искусство будет пить допьяна, они нашли форму женской груди, чей цветок напоминает розу.
Я читал в одной умной книге, которая называется «Энциклопедией медицинских наук», определение женской груди. Его приписывают господину Жозефу Прудомму, ставшему доктором медицины:
«Грудь у женщин может быть рассмотрена как предмет пользы и предмет услаждения одновременно».
Абстрагируемся от пользы, если хотите, и оставим только предмет услаждения. Имела ли бы она эту восхитительную форму, которая непреодолимо влечёт к ласкам, если бы единственным её предназначением было бы кормить детей?
Да, Мадам, предоставим моралистам морали о целомудрии, а врачам – благоразумие. Предоставим поэтам, этим обманщикам, которые постоянно обманывают самих себя, воспевать чистый союз душ и бестелесного счастья. Оставим уродливым женщинам их долг, а разумным мужчинам – их бесполезные обязанности. Оставим доктринёрам их доктрины, священникам – заповеди, а сами будем любить ласки, которые опьяняют, сводят с ума, истощают, наполняют свежими силами, которые слаще духов, легче бриза, острее уколов, которые заставляют молить, совершать преступления и толкают на безрассудства! Будем же любить их – не нормальные, спокойные и законные, а страстные, неистовые, неуёмные! Будем же искать их, как ищут золото и алмазы, так как они стоят всего и не имеют цены! Будем же везде практиковать их и умрём за них и из-за них.
А если Вы, Мадам, хотите, чтобы я сказал Вам правду, которую Вы не найдёте ни в одной книге, то единственные счастливые женщины на этой Земле – это те, у которых есть вдоволь ласки. Они живут без забот, без мучительных мыслей, без других желаний, кроме желаний скорых поцелуев, которые будут такими же сладкими и утешными, как предыдущие.
А те, для которых ласки ограничены или редки, живут, измученные тысячей мелочей, с желанием денег или славы, с бесконечными огорчениями.
Женщины, которых ласкают, не нуждаются ни в чём, ничего не желают, ни о чём не сожалеют. Они живут в состоянии мечты, всегда спокойные, и их едва касается то, что для других стало бы непоправимой катастрофой, так как ласки заменяют всё, излечивают всё, утешают от всего!
Я мог бы сказать Вам ещё столько слов!..
Анри».

Эти два письма, написанные на японской бумаге из рисовой соломки, были найдены в маленьком портфеле из русской кожи под скамейкой в церкви Мадлен в прошлое воскресенье после утренней мессы.

14 августа 1883
(Переведено 19 августа 2015)