Матрёна - вошь ядрёна!

       

                Обеденный перерыв.

   Станица Мигулинская  Верхнедонского р-на  Ростовской обл. Начало 1980 –х годов, пыльный, жаркий август. Небольшой грязно-зелёного цвета вагончик, оборудованный на току под сторожку и отдых рабочих, стоящий у весовой при въезде на ток.
    Работницы тока - около 10 - 12 человек, женщины среднего и пожилого возраста, загорелые, крепкие – такие и коня на скаку остановят… Все в длинных до пят юбках и платьях, головы у всех покрыты цветастыми как и юбки платками, на многих искусно вязанные в ручную кофты, сгрудились в вагончике и о чем- то меж собой увлечённо гутарят, голоса слились в общий, словно пчелиный гул.
   Мы, бригада электриков, состоящая из 3-хчеловек. Я только отслуживший в армии и мои товарищи по работе, Александр на пару лет старше меня этакий спокойный, рассудительный крепыш и Павел балагур, весь от природы на шарнирах, одаренный силушкой, старше меня лет на 10, посланные для проверки электродвигателя на грануляторном заводе, находящемся здесь же в едином дворе тока. Мы зашли в вагончик, в обеденный перерыв перекусить прихваченными с собой харчами, поздоровались…  Женщины, дружелюбно  ответили взаимностью и разом замолчав, освободили нам место к столу, предложили присесть, а сами кто на лавочке сел рядышком, кто на топчан сторожа, а кто и вовсе, стоя опёршись о стены вагончика.
     Достав обычный харч, в те времена ничем особливо не отличавшийся – это кусочек сала, 2-4 варёных куриных яйца, луковица (либо перья лука, чеснока), да бутылка молока, али взвара, либо кваса (заткнутые в основном бумажной пробкой свёрнутой из газеты), с пол буханки хлеба, да несколько конфет, как правило ириски, либо ледянцы с Ростовской фабрики, изредка в те времена появлялась на таком столе колбаса, да и та все больше домашняя. В столовке тогда было получше, прямо обжираловка, где тебе бухнут полную чашку борща пахучего, наваристого  да вкуснющего и кусок мяса с верху покладут. А на второе тефтели или котлеты, до боли в животе лопаешь, да так и не съешь всё разом. Но так кормили совхозных рабочих, в совхозной столовой у центральной конторы, да в столовой свинокомплекса или коровника.  Для своих рабочих стоил такой обед от 25 до 40 копеек, при зарплате электрика 90-95 рублей в месяц. В основном рабочие перебивались своими харчами, в столовку не находишься далековато и по зарплате дороговато.
     Мы пригласили работниц тока с нами отобедать, женщины нас поблагодарили за приглашение, и вежливо отказавшись от угощений, пожелали приятного аппетита.

                Сказ Матрёны.

Когда мы приступили к трапезе, кто-то из работниц говорит:- «Слышь Матрёна, покамест рябята обедають, расскажи им про свой случАй с предсядателем…»
     - Да сколь можно рассказывать? Поди уж слыхали…
     - Да нет же они нязнають, пущай уму –разуму подучуться, да житьё нашенское прочувствують, и нам не грех ишо послушать.
     Высокая, стройная, красивая Казачка Матрёна, будто богиня какая глаз не отвести, осанке которой позавидовала бы любая царица, такими родятся только вольные, не порченные иной кровью люди. Одно слово Чистокровная Казачка! Начала свой сказ…
     - Давича энто было, дюжа давича, ишо перед последней войной с Ерманцем, тада за колоски в расход пускали, да че там за колоски, за слово лишнее, за то, что ты Казачьего роду, за то, что ты на Божницу крестился, за то, что ты молитвы читал али песни казачьи играл, за то, что сосед оказалси, врагом народа, али у белых служил, за то, что во власти  Советов сумнение какое сыскал. Много, дюжа много наших полягло, опустела Мигулиня, а в некоторых хуторах юрта нашенского и вовсе народу не осталось, только развалюхи от куреней заброшенных, разграбленных, да бурьян! Церкву Троицкую нашу станишную красавицу разрушили, а ведь Она то почитай вторая по величине опосля Новочеркасского Собора была, а Собор Новочеркасский второй по величине, опасля Храма Христа Спасителя в Московии вот тах-то! Да много чаво ишо, и дюжа уж голодно тада нам было. Сам народ ни чё и ня стоил, работали чисто за трудодни, энто палочки такие на бумажке, а коли совсем тяжко трудились, могли ишо пол палочки, а то и цельную палочку приписать, да и не всем те палочки приписывали, видать чернила экономили…(грустно усмехнулась Матрёна). Хлебушек, чё сбирали в район увозили, а мы на бурьяне, да кореньях похлёбку варили, с желудков прошлогодних пышки пякли, дерево для каши пилили, мошка в каше за счастье была, всё ж мясо… Изредка рискуя свободою и жизнью удавалось утащить с поля, али с тока горсточку, другую зярна, с дорог дажить на ухабинах упавшие зёрна подбирать запрещали. Были и у нас случаи людоедства. Вона в вярху на средней улице дочка маму свою съела и дятишек своих кормила, сама на суде и призналась. Гутарила: - мама на ляжанке пячной ляжала, а она позвала маму, када мама головку приподняла та её и тюкнула утюжком по головке, толечкики мама и успела сказать: - за что доченька…
    - Так же и моего прадеда на средней улице в верху, чуть соседка не съела, - сказал  я: – Позвала прадеда Карпо, соседка в гости. Попросила помочь, что- то сделать, усадила яво на лавку спиной к печи Русской, а сама сзади зашла, прадед услыхал, как что-то металлическое звякнуло, обернулся, а соседка занесла над ним ухват. Успел прадед руку перехватить, упала соседка на колени да как зарыдала, чем я буду детишек кормить, ты такой здоровый, в тебе много мяса. Прадед молча ушёл, а кто эта женщина так и не рассказал…
   - Энто тот Карпо, на все руки мастер, что пошил себе полушубок, а его в ГПУ за полушубок тот и убили? А яво полушубок потом главный убивец и носил, плевали люди в сторону таво убивца, и проклинали дюжа, уж много он бед принёс народу, с того свету народ не вернёшь. Он и коня Карпо пристрелил, за то что коняка яво носить не хотел, на всю округу один конь такой был, хучь бы на племя оставил ирод.
   - А кто этот ГПУшник? Как фамилия?
     - Ишь чё удумал Бугунёнок, нет душегуба боле, и нянадо поминать, как собака он от водки сдох... Ну да ладно, не об том речь. В те времена все ходили драные, одёжу справную военные позабирали, и всю с добром отнятым у людей в район связли. А то чё получше было, своих баб, да дятишек нарядили…Тольки одёжи те на них были как сядло на корове. Нязнали они  обычаев наших, и вкуса никакого то не было. Как обязьяны, али цигани какие ходили, да на всех будто с верху глядели с презрением. А тронешь каво, враз всю сямью, а то ишо и соседев к стенке, али увозили куды то на всяда.
   Таскала я понямногу пашЕницу, када жменьку, када две, чё гряха таить, ведь в те года нас всех научили воровству, да друг дружку убивать, ишо и споили народ, ироды. Пришила я внутрях рукавов кухфайки, оккурат под манжетками кармашки малые по всяму рукаву. А када домой сбирались идтить, опускала руки в зярно поглубже, приговаривая, эх, какая пашеница народилась, любо дорого, совецку власть накормим всласть. И с энтими словами подымалась да шла домой. Сколь раз меня обыскивали, карманы ныворачивали, сумчёнку трясли, а зярно под манжетками не находили. Да не хватало сямье энтого зярна, дюже голодали мы… И вот однажды ряшилась я на серьёзное дело.  Принясла в запазухе с дому небольшой чувал, и, набрав зярна с полпуда, припрятала за плятнём в кустах, знала, что расстряляють, да дятишки, а у мяня их, ажник трое было, и мать ишо престарелая с голоду пухнуть начали, вот и пошла я на энтот риск.
   Опасля работы домой как все ушла, а када смяркаться стало, тады пришла к току, притаилась за соседским плятнём. Сторож на другой конец тока пошёл, а я глядевшись, подобралась к плятню тока, схватила с кустов чувал и направилась домой, «ня знала я, что предсядатель доглядел энтот окаянный чувал и ждал меня за плятнём»
   - Ты куда? – услыхала я властный, скрипучий, противный голос.
    Внутрях всё так и похолодело, да оборвалось! Кто ж в станице тада нязнал предсядателя – живоглота, энтакий подленький пришлый человечек с голубыми малюсенькими, вечно бегающими, пустыми глазками и жестоким звяриным взглядом. С маслянистым безволосым бабским лицом, побитым оспой до безобразия, с пепельными редкими волосишками  на голове, вечно торчащими как навильня распотрашённого перегнившего сена на кизяке, с постоянной пеной на губах, и брызгающего слюной, с противным духом смердящим, исхродящим от явошного рыхлого тела, в котором чувствовался вечный холод смерти… Будто нелюдь какя – то.
    Кончилась жизня! В глазах моих потямнело, тело пыхнуло жаром, да окамянело… вот она моя смертушка, а как же без меня остануться мать да дятишки малые, сгинуть поди… Хотела я энту мразь под плятнём оставить, удушила б поганца, да за своих спужалась, взяла себя в руки…  - Ты ли энто предсядатель? Ишь чё удумал, народ в потёмках  пужать, выскочил, будто нечисть какая, перекрестилась! Уж, дюжа спужал ты меня, вот иду с гостёв домой.
   - Ты, погоди, зубы то не заговаривай, здоровые они у меня, да не крестись, не положено, где была, чё несёшь в мешке?
   - Да тычё, предсядатель, хочишь? С гостёв же, гутарю, иду.
   - От кого и что несёшь?
   - Так к родне заходила, по женским дялам гутарили, чёйто прихворала я, подзасиделись дюжа вот и припозднилась, в потёмках идтить приходиться.
   - А чё несёшь в мешке?
   - Да так, барахлишко сабе да деткам малым, дали одёжку ношенную. Сам знаишь, времечко нынче нелёгкое, вот и взяла, не отказалась… Ну, ничё, в скорости хорошо заживем, тады и новое справим. Слыхал как вяликий вождь всех врямён и народов Сталин сказал…
   - Ты Сталина не трожь , не погань его своим языком подкулацким. Сталин есть, да не про Вашу честь. Знаем мы ваших, гладко стелите, да колко спать. Мешок показывай!
   - Ты чё, будешь в женском белье ковыряться? Ополоумел? Неудобно же…
   - Нам не привыкать ковыряться в вашем добре, на то мы и власть, от того и председательствуем…
   - А что мы тебе такова сделали, предсядатель?
   - В Бога верите, царю служили.
   - А как же в Бога не верить, коли Он Есть? И служили наши не только царю, но и отечеству, границы русские охраняли, сколь полягло нашенских только в одну Ерманскую. А сейчас вон в красной армии сколь служить.
   - Служить – то служат, да за каждым по 3 чекиста стоят, если что не так, то к стенке ставят, мешок, говорю, показывай.
   Вырвал из рук чувал, бросил яво наземь и, ощупв, заглянул внутрь.
   - Батюшки…ты смотри чё делается, сколько зерна, где взяла?
   - Так я с гостей шла, гляжу чувал стоить, заглянула, а там зярно, дай думаю на ток снясу, а тута ты меня окаянный спужал…Так я с испугу – то и напляла не весть чё…
   - В участке разберутся, все дознаются. Прикинулась овцой, трудодни перевыполняешь, смеёшься много и взгляд у тебя умный да хитрый. Я давно за тобой наблюдаю, всё записываю… Была б моя воля.., а теперь всё допрыгалась… зерно колхозное в такое тяжёлое время, пудами воруем? Советскую власть  по миру пустить решила? Ни чё, в ГПУ разберутся, они умеют с такими как ты разговаривать. Всё, шабш, приехали, не отвертишься! Бери мешок, пошли в участок, а то я тебя здесь сам порешу, морда твоя кулацкая … Вишь, корову они с быками имели и коня строевого.
   - Так тож корова нам бычков и отелила, а коня строявова, да справу всем  иметь полагалось, для службы царской.
  - Корову с быками в колхоз – то вы сдали, а конь где строевой? С хозяином ускакал к белым или к банде прибился, а может и за границу подался? Ну всё наговорились, бери говорю мешок и пошли.
   - Не губи… йисть дома нечева дятишки и мамка с голоду уж не подымаються, я ведь рядышком с током возля той ямки иде телеги кидаить с дороги бурьянным веничком подмятала, нечистое то зярно, полно пыли в нём, да жебуренья от сена с соломой, видать же.
   - Да не выкручивайся, Матрёна, знаю, с тока зерно… вишь честной прикинулась,  не ворует как все, по горсточке, а сразу целый пуд спёрла. Я ведь твой мешок давно заприметил, думал, а кто же это такой? решил самолично дождаться вора. Вот и дождался. Пошли…
   - Ради Христа, предсядатель не губи, помрут без меня мои.., во век зёрнышка не возьму, лебядой, да желудками кориться буду… Ей Богу, предсядатель, нячистый попутал.
   - Врёшь, не разжалобишь, пошли тебе говорят…
   Нагнулась, подняла чувал, а он, кажется, будто свянцовый, такой тяжестью налился, иду с трудом ноги передвигаю, а тут ещё и зямля из под ног уходить стала… Слёзы с потом перемешались, глазоньки выжигають, на всю жизню посадють, либо вовсе порешат, одно другого не слаще. За колоски на поле, сколько душ сгубили, ироды, а за такое количество и вовсе не помилують. Хучь бы родню не тронули, в живых оставили, могёть они сами и выкарабкаються,  могёть соседи  подымуть, узнав о том, что кормилица сгинула. Господи… Спаси и Сохрани…Шла и молилась Всем Святым и Господу Богу о помощи…
   - Дай, говорю, домой зайду со своими попрощаюсь, видать больше уж и не свидимся…
   - Иди в управу, сказал, шкура буржуазная, а то твоих всех сгною.
Вот уж за поворотом и управа завиднелась, как всяда у участкового лампа керосиновая в окошке святила, всё отчёты ночами строчил, докладал значить.
  - Дай хучь к Катерине зайду, рядышком ведь проходим, пущай моим скажить, чтоб не ждали они меня боле, а то будуть искать. Еле слышно выдавила я из себя.
   Услыхал предсядатель: -  Ладно, скажи, да в хату не заходи, на улице возле крыльца стой, пускай Катерина сама на крыльцо выйдет, да не вздумай бежать, нагоню! И поскорей вертайся, некогда мне здесь с тобой… и так сколько времени потерял, а я у калитки на лавочке посижу, с твоим мешком тебя и обожду, иди ж пока не передумал.
  Оставила я чувал и предсядателя у плятня, ну а сама во двор к хате пошла.., на душе полегчало, подсказал мне Господь как поступить. Не зря дюжа молилась. Постучала в двери, тишина, а в мыслях хуч бы Катерина дома была, подошла к окошку и в ставни постучала, да голосом Катерину кликнула.
   - Хто тута? Заспанным голосом спросила Катерина, и послышался звук явно встающего человека с постели.
  - Гукнула: - Катерина, открой, энто я, Матрёна, дело неотложное к табе.
  - Щас погодь, только огонь зажгу, в окошке слабо засветился огонёк, явно раздуваемого в русской печи поддувала, затем, видать, загорелась щепа, и следом за щепой загорелась керосинка.
 Заскрипела дверь из комнаты в чулан, со словами, ходють тут по ночам, народ баламутять , керосину не напасёшься, по светлу ходить надоть. Послышался звук отодвигаемого дверного запора, звонко щёлкнула щеколда и дверь приоткрылась.  - Ну чё ты хотела? Я былок заснула.
   - Ты одна?- спросила я.
  - А с кем мне быть-то? Сына к родне, за Дон в Чиганаки отослала, там спокойнее, а мой ишо не возвернулси… и на ухо: - могёть ты чё прознала? Жив Стяпан али как? Коли нет яво, хучь могилку бы проведать. Люди вон гутарють, дальше Синичкина яра, наших и не возили… указ с району секретный был, самим Лениным подписанный будь он неладен. Всех под чистую, Казаков, изничтожить, дятишек малых не жалеть. Лютують сколь годов, изверги, совсем мочи нету, от станицы одни крохи остались… И громко: - зайди, не стой у порога, а то зябко теляшом - то, да и комар одоляваить, дюжа злючий он стал, будто огладал, как и люди.
  - Так я на сякундочку, сама переступила порог и быстро юркнула в коридор, словно в омут с головой, чуть не задохнулась, только в хате уж воздух с шумом в себя втянула.
  - Половицы у тебя скрипять, будто на жисть свою жалуються… Ну здорова была, Катенина…
  - Слава Богу, Матрёна. Чё принясло тебя средь ночи? С хорошей новостью, али как?
  - Да вот мимо шла, дай, думаю, зайду погостюю… Плохо чёй - то мне , Катерина, ой плохо… По-женски ведь ты меня понимаешь? Тяжко без мужа… Вся душа изболелась, мои с постели почти не встають, огладали. А тута по дороге шла, чую, хтой - то за мною идёть и прячиться, то ли лихой человек, то ли нячистый привязалси, ты уж прости, чё потрявожила, да спужалась дюже, гляжу калитка твоя настеж, я и юркнула, отдышаться не могу.
  - Я и гляжу, ты вся лицом сошла и меня спужала… Слухай, я тута с нашей церкви иконку Николая Угодника припрятала, када ироды иконы сжигали, ты уж никому не говори, отымуть, да и саму не пожалеють, так можеть помолимся, как бывало Заступнику нашему, вместе сподручнее, ведь? Пущай он за нас перед Господом походотайствуеть!
 - А чё, энто дело хорошее, в самый раз. Только занавски поплотней завесь, не ровён час  хто сквозь щели в ставнях, заглянить и заявить…
   Занавески поправили, достала Катерина из-под сундука  икону, помолились.
  - Чай, Матрёна, попьёшь? Надысь заварила с терновых веточек, такой пахучий получился… И сушки есть, вона с яблочек и груш лесных, угощаю!
  - А чёй – то за праздник у тебя, Катерина?
- С мужем моим Петром обвенчались мы в этот день, почитай годков пятнадцать назад, вот я ентот день и вспоминала, наревелась… и улеглась спать, а тута ты постучала, сердце ажник выскочило, думала Пётр возвернулси, он тожить тах - то стучал. Осторожно.., штоб меня с дитём не спугнуть, невзначай… Вона как чай натомилси, всю силушку терновую в себя взял…
  - Не откажусь от угощеньица, штоб с тобой венчание Ваше отметить!
 По щеке скатилась предательская слеза, Матрёна смахнула её будто невзначай, да разве от женского гл аза такое утаишь? Заметила Катерина слезу горькую, да виду не подала…  - Гулять, так гулять! Выставила Катерина с печи  чугунок с чаем, поставила чайные кружки и полну чашку сушек лесных ароматных…
  - Эх, был самовар, да сплыл… пришли лиходеи и забрали, вот с чугунка таперича чаи сама пью и дорогих гостёчков угощаю….
  - А твой, Матрёна, иде, чё слыхать, жив ли?
  - Ой, прямо и нязнаю, ведь он на побывку када прибыл… Я так рада была… Согитировал яво хтой-то к красным перейти, обещал жисть хорошую, вот он и перемятнулси. В карасный отряд вступил, с врагами Советской власти воявать стал, а опасля по ранению в отпуск на нядельку прибыл. Када дома то отдыхал, отряд красных пришёл. Перед станицей, яво друга Вещуна за казачью песню безоружного пристрелили, ссильнячили Казачку на низах, деда старого тожить на низах с внучкой четырёх лет зарубили, да ишо несколько семей казачьих сказнили, на кладбище бугун своих проведывал.., застрелили. Хату у соседа спалили, ну он посерел весь, подошел к иконке, стал на колени и так простоял весь вечер, а как стямнело с нами простилси, взял винт, шашку и ускакал в сторону Подгор. Боле яво видом не видала и слухом не слыхала, как в воду канул. Сколь я слёз по нём пролила. Детишки без отца растуть.., как пахнить муж забыла, да и лицо забывать стала. Одно фото тольки от няво и осталось. Закопала я энто фото, не дай Бог, найдёть плацента иуды будь она няладна, всех расстряляють.  Детки в отца сваво лицом дюжа схожи. Он ведь у меня Георгиевский Кавалер, весь в крястах и справе казачьей. Ишо в Ерманскую награды заслужил, Ясаул… Всё писал: - скоро приеду… Какой же чай у тебя, Катерина, знатный, пахучий…
  - Да ты Матрёна воду то пустую не хлябай, на сушки налягай.., не боись, я табе с собой дятишкам в узелок сушек завярну. Вот она ихняя власть, када нам голодно, им в сласть!
  - И не говори, Катерина, чё дальше то будить? Хуч бы полехчало, ребятню бы на ноги поднять, а мужей своих нам уж не видать, сложили они свои головы чубатые, иначе весточки подали бы…  Тольки воспоминаниями да дятишками и молитвами жить остаётьси, будто монашки – затворницы. А сушки..., вкуснотища какая! Ой, Катерина, ну пойду я уж домой, поздно уже…
  Катерина собрала узелок с сушками и, подавая его Матрёне, сказала; - посиди чуток, я такой гостинчик деткам твоим дам… С энтими словами, выскочила в чулан, погремев там быстро возвернулась, в руках была карчашка, укутанная с верху тряпицей из под которой торчала промаслянная бумага.  – А энто твоим детишкам, помяните моих родителей, Царствие Им Небесное!
  - Царствие Небесное твоим родителям! Перекрестились и, обнявшись трижды по христиански, поцеловались.
  - Давича нашла я рой пчёл в старой грушинке на Караичевой балке, када яблоки с грушами сбирала. А там … медок. Ну я сколь смогла, столь и набрала, возьми деткам…
  Подкосились ноги у Матрёны, чуть карчашку не упустила, спасибо тубаретка рядом была, так и села…
  - Да разве ж можно так то, Катерина? Чем же я тебя отблагодарю? Я ж во век должна табе буду.
  - Бери, Матрёна, подымай деток да мамку на ноги, энто мой вам подарочек!
Перекрестилась Матрёна, и хлынули слёзы из её глаз… Рассказала она Катерине, что её в хату к ней привело, как на духу покаялась, за одно рассказала, что удумала…А ежели не получиться, попросила сушки и медок деткам с маманей снести.., и попроси у них за всё от меня прощение.
 - Катерина и говорит: - А я зараз табе подмогу, вместе гостинчик и снясём, найдешь мне местечко у тебя переночевать, да дярюгу какую укрыться?
  - Могла б и не спрашивать, - сказала Матрёна,- лучшее место для тебя завсегда в хате найдётси.
  - Вытри слёзы Казачка.., давай предсядателю всё и обустроим, век будить помнить супостат этакий, пошли, Матрёна, я тебя сопровожу. Поди заждался тебя, живоглот, так пущай на своей шкуре спытаить, как над людьми издеваться.
  Вытерла слёзы Казачка, Отче Наш прочитали, перекрестились, оделась Катерина, и вышла провожать Матрёну. Накинула дверь цепочкой и в проушину веточку воткнула, чтоб коли хто придёть, знал, нету дома хозяев. Взяла под руку Матрёну и шагнув с порога на земь, вдруг во весь голос заиграла: -
Пойдём милая Матрёна,
Провожу тебя до дома,
У калитки расцалую,
Красу милую такую…
В два голоса: -
Ах, ручеёк мой ручеёк,
Ты неширок и не глубок,
Так почаму  же мой милок,
Да весь до ниточки промок?
Катерина: -
Он по Мигулине ходил,
К другой в гости заходил,
За энто в воду угодил,
Када Кузьмин переходил…
В два голоса:-
Ах, ручеёк мой ручеёк.
Ты не широк и не глубок,
Табе спасибо ручеёк,
За то, что мой милок промок.
Катерина:-
Мой милёнок мне лишь мил,
Чтоб к другой не заходил,
Ручеёк мне угодил,
Берег Кузьмина подмыл…
Предсядатель подскочил с лавочки: - оплоумели, что ли, или самогону хлебанули?
  - Глянь.., Матрёна.., хтой - то под моим плятнём в теми заблудилси? Случаем не предсядатель?
  Вышли за калитку.
  - Слышь, Катерина, по голосу слыхать предсядатель.
  - Ты чё ня спишь? Девок что ль ищешь? Чё у маво плятня толчёшьси? Я ведь замужняя, венчаная, иди от гряха к  другому куреню, али ты заплутал? Можа направить, тебя к клещаногой Зинаиде? Она баба справная, всех примаить, одно слово кацапка иных гулящих в станице днём с огнём не сыскать, а то мало ли чё люди подумають?
  - Вы это что удумали Матрёна?
  - Ты о чём, предсядатель?
  - Твой мешок!
  - Какой такой мяшок?
 - С зерном?
 - С каким таким зярном? Нам чё уже за мест трудодней зярно полагаиться? А че по ночам разносишь? И не прилюдно раздаёшь? Темнишь, предсядатель, али с пьяну чё болтаишь? Так шутковать в наше время опасно.
  - Предсядатель, ты про какое зярно Матрёне зараз гутарил? Нам тожить получать на трудодни, али энто избранным полагаиться?
  - Э… я это так.., пошутил просто.
   - Ты чё, предсядатель, али погода того, али укусил хто невзначай, и ты сказилси не понарошку. Мы тута про дела женские, а ты?
Вдруг разом землю осветила луна. А ну, погодь, Матрёна, у плятня под лавкой кажись чёй – то тямнеить. Со свету в потёмках враз и не разобрать…Да енто чувал, ну ка, показывай, чёй – то?
  - Так – то не мой мешок, а Матрёны!
  - Матрёны? Чё за премии такие, чё по ночам разносятся?
  - Энто Матрёна  сама и поставила.
  - Так кады ж она успела чувал поставить, коли она давича опасля работы ишо за светло у меня загостевала? Мы вместе ко мне и зашли. Про наше женское гутарили, да доклад вот готовили, чтоб ударно все в колхозе работали, да в Москву вовремя урожай сослали, там , видать, людям ишо хуже чем нам, город всё таки. Чисто до зёрнышка надоть на полях сбирать урожай! Хто утаить хучь зярнинку, враг народу и точка! А по закону нашего времени сам понимаишь…Так чё у тебя предсядатель в чувале?
 - Да ты чё, Катерина?  То ж мешок не мой.
  -  Ты ишо скажи, что энтот чувал мой, что я яво притащила, да от усталости сабе под лавку у плятня от улицы и засунула, силушки не хватило.., а ты яво нашёл и ряшил меня дождаться? Ну, силён, ну сказочник… Ты чёй-то так выкручиваишьси? А ну, покажь, чё в чувале гутарю!
  Отодвинув предсядателя, Катерина развязала чувал и засунула туда руку… Батюшки, Царица Небесная.., да тута пашеница. А ну, Матрёна, проверь. Матрёна тоже опустила руку в чувал, «точно Катерина, пашеница…» Ну предсядатель не ожидала, хто – хто, а ты? Али власти мало табе платють? Али решил каво-то окрутить – оговорить? Сам народ с горсткой зярна ловишь, а сам ночами чем занимаишьси? Нести устал, сел передохнуть, али спряталси, думал – не заметим? А ну, Матрёна, давай сейчас же свядём яво в управление, вона у учаскового свет в окошке светиться, пущай с предсядателем разберёться. Гутарят к няму с району хтой-то с бальшущего начальства приехал.., вона ишо засядають. Хорошо хуть участковый сродни мне будить. Там уж разбяруться, по справедливости, всю правду дознаються.
 - Да вы чё, бабы, ополоумели…
- Не бабы мы, забыл хто мы есть? Ишь Казачек бабами кликать! А ну, бяри чувал, пошли в участок.
  Ловко будто из неоткуда, Катерина выхватила притуленные на всякий случАй из-за плятня трёх-рожковые вилы и, направив остриём в сторону предсядателя, сготовилась в штыковую, кому сказала..! Матрёна, подтолкни предсядателя, а то видать яво столбняк одолел.
  - КазАчки.., не губите…
   С энтими словами предсядатель как подкошенный рухнул наземь, и вдруг завыл, заскулил, как раненый зверь от безысходности перед своей гибелью, он катался по зямле, издавая нечеловеческие звуки, времянами переходящие в громкое всхлипование и хрюканье. Всяда такой герой вдруг превратился в ничтожество, крутился волчком, извивался гадом, бился головой оземь, осыпая себя пыльным дорожным мусором. А тута как на зло, ишо вечером прогнали по улице на колхозный баз стадо коров, и под плятнём Катерины остался свежий коровяк…  И надо ж в потёмках предсядатель  ткнулся лбом в энти лепяхи… Запах коровяка перебил запах свежестоптанной травы и пыли… Предсядатель, измазался в коровяк с ног до головы. Светлое лицо в лунном свете от коровяка стало похоже на тёмную морду из преисподней.
   Катерина с Матрёной опешили…
  - Ну, вот и нашли друг друга, друг да подруга, рассмеялась Катерина и добавила: - чем сам оказался, в то и перемарался.
  - Не бык, не корова, а коровяка на нём много, вторила Матрёна.
   Катерина с Матрёной рассмеялись.
  - КазАчки,! Не губите! Простите меня грешного, ради Христа!
  - Как Церкву ломать, ты первый безбожник, а как приспичило к Богу обращаешься, вспомнил Всевышнего… Христопродавец!
  Дрогнули православные женские сярдца…
  - Будя Катерина, пущай он на ток чувал нясёть.
  - А можить всё-таки к участковому, Матрёна?
  - Не губите, у меня жена, детишки… Что хотите сделаю, только не ведите в управу, век буду Вас помнить, и Бога за Вас молить стану.
  - Вишь как заговорил.., бяри чувал и топай в гору на колхозный ток…
  Всю дорогу, предсядатель всхлипывал и подхрюкивал,  Катерина и Матрёна шли за предсядателем молча. О чём они , да и сам предсядатель думали в энтот момент, теперь останется неразгаданной ушедшей тайной.
  Пришли на ток, в присутствии сторожа взвесели зярно, оказалось почти пол  пуда. Составили акт приёмки зярна, расписались , акт и копию акта о приёмке Матрёна и Катерина оставили у себя. Сторожу сказали, что зярно нашли за током, и лучше яму об происшедшем помалкивать, так как зярно могли вынести в яво смену. За током с предсядателя взяли слово, что он больше никаво ловить ня будить. Ежели он нарушить своё слово, то Матрёна с Катериной отдадуть акт властям. Предсядатель своё слово сдяржал. Больше он не участвовал в посадке станишников, а коли каво ловил с ворованным, заставлял снести обратно. Много лет он обходил Матрёну и Катерину стороной. Коли была возможность переходил, завидя Казачек, на другую улицу. А, ежели, вдруг оказывались недалече друг с дружкой, Катерина и Матрёна, нашептывали в сторону предсядателя придуманную в тот далёкий вечер поговорку: - «То не бык и не корова, да коровяка на нём много». Чтоб не забывался предсядатель! Лет этак через десять, подошёл бывший предсядатель сам к Матрёне и говорит:- Как же вы меня чуть не посадили? Ведь расстреляли б!
  - А как же ты чуть не сдал меня?- сказала Матрёна -  думаешь меня бы, пожалели? А как других людей лишил свободы на многие годы, а то и вовсе жизни помог лишить?
  - Да, я и не думал, пока сам не испытал…
   Больше Матрёна с энтим «человеком» никогда не гутарила.
  А предсядатель , толи от совести проснувшейся и не дававшей яму покою, толи от того, что акты хранились у Катерины и Матрёны, стал дюже употреблять спиртное, захирел, посерел, выпали последние волосёнки, всё ходил в какой – то летней, безформенной, мятой, грязнобелесого цвета шляпе с обвисшими полами, в штанах, будто в них наложил, с вечно опущенной головой, боясь посмотреть людям в глаза. Он превратился в жалкое пугало и в скорости от водки помер... Опосля смерти предсядателя, вся яво родня уехала вникуды, так же тихо, как и появилась в станице из ниоткуда. Больше о них станичники не слыхивали.
  После сказа Матрёны  все сидели молча, каждый думал свою думку.

                Петрович.

     Затарахтел ижак (мотоцикл иж), прервав наши думы.
  - Павел сказал: - пошли на грануляторный, Петрович едет.., отчитываться за проделанную работу будим. Мы поблагодарили Матрёну за рассказ, при этом не забыли похвалить её и Катерину за смекалку. Простившись с работницами тока, вышли из вагончика . Временно исполняющий обязанности инженер электрика Петрович(а по сути постоянно исполняющий обязанности, так как инженеры приходили и уходили, а Петрович всё время инженерил) подъехал к воротам тока о зашёл в помещение. Пока мы дошли до грануляторного и зашли, он уже кружился у электродвигателя. Не глядя на нас, что –то высматривал в проводке: - Рассказывайте, что обнаружили? Павел на правах старшего ответил; - двигатель сгорел, Петрович.
 - Шпильки открутили, от редуктора отсоединили, а что двигун не выдвинули для замены?
  - Так, Петрович, мы его втроём ломиками  с места не сдвинули, в нём килограмм 300 будет, и упереться не в чего, чтоб ноги не скользили, вишь масло на полу разлито.
 - Приварен что ли? Или цементом подзалили?  На двигателе вес читали? Здесь же ясно написано 500 кг.
  - Да, вот, сейчас пообедали и хотели разобраться, кто его там держит, вдруг рогатый упёрся и не пускает, с усмешкой сказал Павел.
Все усмехнулись… Петрович ощупал двигатель  и упёрся в него…
   - Петрович, пупок не развяжется, давай возьмём ломики и вместе двинем, – сказал Павел.
  - Я его один задвигал, один и выдвину, сказал Петрович и выдвинул двигатель метра на полтора. Мы в шоке…
  Пашка через минуту молчания:- Петрович, ты случаем, сына дома не бьёшь?
  - Да нет, не бью, а что?
  - И не вздумай, а то ненароком прибьёшь, и стукнув меня по плечу, сказал; - смотри, не раздражай батьку, а то он случайно пришибить может.
  - Отец: - садитесь на мотоцикл и езжайте на МТФ, там проводка погорела, я в контору пешком дойду, мне нужно наряды заполнить и сдать. По дороге заедите в каптёрку, возьмите когти с поясом, хотя.. не берите у Валуйского на МТФ в каптёрке есть.
  Мы молча пошли к Ижу.
 P. S.
За основу рассказа взят настоящий случай, произошедший в нашей станице в конце 1920-х  в начале 40-х годов. Услышанный нами в 80-х годах, от «Матрёны» чьё настоящее имя я к сожалению забыл, но надеюсь, что Мигулинцы мне её имя напомнят.. Спасибо землякам! Героиня - жительница станицы Мигулинской, Шурупова Шуряня.
В тот же день, меня, да и моих товарищей, Петрович (мой) отец удивил своей силушкой и ловкостью, без лома руками передвинув 500 кг. электродвигатель.

Мигулиня, Мигулин городок, Мигулинский юрт, Мигулинская станица – находится в Верхнедонском районе Ростовской обл.
Кузьмин – яр разделяющий станицу Мигулинскую.
Караичева, Карагачева балка – соединяется с Кузьмином.
Жебуренья – объедки сена, остатки толстых стеблей.

Матрёна — женское русское имя латинского происхождения, в переводе означающее «почтенная дама», «госпожа», «мать семьи», «матушка». Википедия