Такая судьба. Гл. 4. 2. Маяковский

Такая судьба. Еврейская тема в русской литературе (2015). Глава 4.2.

     В 1920-х гг. к еврейской теме несколько раз обращался В. В. Маяковский (1893-1930). В 1925 г., путешествуя  по Америке, поэт посещал летний рабочий поселок («кемп»), организованный под Нью-Йорком еврейской газетой «Фрайгайт» и носивший название «Нит гедайге» («Не унывай»). Встречавшийся с ним там Шахно Эпштейн вскоре после его смерти опубликовал мемуарную заметку, в которой писал: «Он неутомимо читал свои стихи перед внимательной рабочей аудиторией, его львиный голос часто раздавался над горами, над рекой Гудзоном». Под впечатлением этих встреч Маяковский написал стихотворение «Кемп “Нит гедайге“», которое заканчивалось так:

Ну и сон приснит вам
                полночь-негодяйка!
Только сон ли это?
                Слишком громок сон.
Это
        комсомольцы
                Кемпа «Нит гедайге»
 песней
              заставляют
                плыть в Москву Гудзон.

     Здесь самое интересное – слово «комсомольцы». Обитатели кемпа членами ВЛКСМ, разумеется,  не были. Но Маяковский назвал их так, чтобы показать, насколько они ему свои, родные.Это стихотворение имело «эхо», прозвучавшее спустя несколько десятилетий, в написанной в конце 60-х годов песне Александра Галича «Засыпая и просыпаясь», к которой мы еще вернемся.
     Через год после «Кемпа “Нит гедайге“»  Маяковский написал стихотворение «Еврей (товарищам из ОЗЕТа)». Аббревиатура «ОЗЕТ» означала – «Общество содействия землеустройству евреев-трудящихся». Создано оно было под влиянием намерений властей, как вскоре выяснилось, мнимых, создать в Крыму еврейские земледельческие колонии. Маяковский отнесся к ним не только с доверием, но и с большим энтузиазмом. По свидетельству Л. Ю. Брик, он «помог Озету устроить гигантский писательский вечер, сбор с которого пошел целиком на еврейские колонии. Для этого вечера он написал стихотворение “Еврей“ и прочел его там с огромным успехом».
     Конечно, надежды поэта на сельскохозяйственные успехи еврейских поселенцев были сильно преувеличены и, не исключено, что он и сам отдавал себе в этом отчет. Но задача, которая ставилась им перед собой, была намного шире и масштабнее. Он стремился внести свой вклад в разрушение устоявшегося мифа:

Еврей – караты,
Еврей – валюта…
Люто богаты
и жадны люто.

     А тут им еще предлагают «на лучшем месте – / дворцы и розы».
     Не экономя поэтическое пространство, уделяя этому б;льшую часть стихотворения, Маяковский предлагает «рабочему» читателю «честно взглянуть в глаза / еврейской нищеты». Он выстраивает обширный ряд фактов и прошлого, и настоящего: как над «жидами» «тешилась пуля и плеть царёва», как «война проходила в погроме».

Потом демократы
                во весь свой мах
громили денно и нощно.
То шел Петлюра
                в батарейных гром;х,
то плетью свистела махновщина.

     Ныне же  вообще стираются грани, отделяющие русских от евреев:

узнай –
                хоть раз из семи,
который
                из этих двух –
                из славян,
который из них –
                семит.

     Но главное свое стихотворение на нашу тему Маяковский создал в 1928 г., называется оно «Жид». Сразу обращаем внимание на деталь первостепенной важности: поэт заключил название этого стихотворения в кавычки, чего не делал никогда. Чтоб никто и мысли не допустил, что это слово входит в его собственный лексикон. Нет, поэт, используя его, «цитирует» антисемитов. И все стихотворение в малой степени о евреях, а главным образом об антисемитах.
     Об отношении к евреям что и писать. Маяковский дружил с ними всю жизнь, любил их, и  самыми близкими из близких были ему Осип и Лиля Брики. В предсмертном письме он именно им доверил самое дорогое – свое творчество: «Начатые стихи отдайте Брикам, они разберутся». Не в этом главное. Главное в том, что это произведение политического трибуна, «агитатора, горлана, главаря», что каждое сказанное в нем слово сказано от имени советской власти. Поэтому в нем обнаруживаются многочисленные аналогии и переклички с основными творческими декларациями Маяковского и само оно оказывается в их ряду, представляя собой не только поэтический, но и политический манифест.
     Оно начинается с гневного обращения к антисемитам, причем не как к заблудшим личностям, зараженным националистическими предрассудками, а как к исконным врагам – монархистам, погромщикам, контрреволюционерам.

Черт вас возьми,
черносотенная слизь,
вы
         схоронились
                от пуль,
                от зимы
и расхамились –
                только спаслись.

     Начальные слова «Черт вас возьми» становятся в дальнейшем анафорой, которая повторяется в стихотворении четырежды, распространяя обвинение поэта не только на собственно антисемитов, но и на их безгласных покровителей, на тех, кто пятнает себя терпимым отношением к ним и уклонением от борьбы с ними всеми имеющимися средствами. Это и те, «кто – за коммунизм на бумаге ляжет костьми, / а дома добреет довоенным скотом», и те, «которые – коммунисты лишь с трех до восьми,  / а потом коммунизм запирают с конторою», и те, «кто видя безобразие обоими глазми, / пишет о прелестях лирических утех».
     Могут ли последние строки не воскресить в нашей памяти многочисленные инвективы Маяковского, обличающие поэтов, которые, вместо живого участия в решении насущных политических проблем, пишут о прелестях лирических утех? Это и «Птичка божия», где высмеян поэт, который «заблеял и пошел».

Что луна, мол,
                над долиной,
мчит
            ручей, мол,
                по ушелью.
Тинтидликал
                мандолиной,
 дундудел виолончелью».

     Это и поэма «Во весь голос», обличающая тех,

кто стихами льет из лейки,
кто кропит,
                набравши в рот –
кудреватые Митрейки,
                мудреватые Кудрейки –
кто их к черту разберет!
Нет на прорву карантина –
мандолинят из-под стен:
«Тара-тина, тара-тина,
 т-эн-н…»

     Острота и страстность, вложенные Маяковским в стихотворение «Жид», объясняются тем, что антисемиты были в его глазах не только врагами евреев, но и врагами советский власти. Слово «жид» –  это «пароль для попов и монашек / из недодавленных графинь». Это слово в ходу у бездарных поэтов, по заслугам разруганных «фамилией с окончанием “зон“», у «коммунистов недочищенных», выслуживающихся перед начальством «последним еврейским анекдотом подхалимским».

И начнет
                громить
                христианская паства,
только
            лозунг
                подходящий выставь:
жидов победнее,
                да каждого очкастого,
а потом
             подряд
                всех «сицилистов».
Шепоток в очередях:
                топчись и жди,
расстрелян
                русский витязь-то…
везде…
                жиды…
                одни жиды…
спекулянты,
                советчики,
                правительство»

     Борьба с антисемитизмом, страстно убеждает своим стихом Маяковский, – это борьба не национальная, а классовая. Он обращается к тем, кто и сегодня «в дубовой своей темноте» бранится «жидом»,  с призывом «выплюнуть это омерзительное слово». Он объясняет им, выразителями чьих интересов они на деле выступают:

Ты знаешь,
                язык
                у тебя
                чей?
Кто
           мысли твоей
                причина?
Встает
                из-за твоих речей
фабрикантова личина.
Буржуй
                бежал,
                подгибая рессоры,
сел
       на английской мели;
в его интересах
                расперессорить
народы
                Советской земли
Это классов борьба,
                но злее
                и тоньше…

     Последующая история советского еврейства показала, что эти призывы Маяковского при всей их страстности и кажущейся убедительности не возымели тех последствий, на которые, возможно, рассчитывал поэт, а само стихотворение намеренно стиралось из памяти, печаталось только в полных собраниях сочинений, а в огромном количестве трудов, посвященных Маяковскому,  обходилось молчанием.  Но ценность его для характеристики личности и общественных позиций поэта доказывать излишне.