Петрик Второй римскими

Своего первого купленного для хозяйства поросёнка я назвала Петрик Второй (римскими). И никаких, кстати,  параллелей.  Хотя... где-то  в тонких слоях моего  подсознания... И первый, Петро - новый муж и второй - поросёнок, который римскими, в какой-то мере последствия  балансирования на грани ( с головой да в омут), когда что-то всё время крутишь, вертишь, не зная зачем, просто потому, что хочется,  интересно,  и  тут всё вокруг тебя уплотняется, начинает обрастать деталями, появляются новые смыслы, потом вдруг понимаешь, что засасывает,  трусишь, надо бы бежать, спрятаться, как от летней грозы в безопасное место, (это не я и дело не моё),  а бежать поздно и  уже  некуда.
 Дитя асфальта в третьем колене я лет пятнадцать до переломного  события мечтала поселиться в селе,  почему-то представляла, как в огромном медном котле варю   леквар. Терпкий душный запах сливы, сладкий дым живого огня, раздуваемого сухим ветром. Долгий сомнамбулический процесс равномерного помешивания варева, томность однообразных движений, исчезающие в густоте  кипящей плоти  круги. Кожа моя благоухает, источает тонкий фруктовый аромат, благовонный пот струится со лба.  Во дворе длинный, как змея, стол до самой калитки, накрытый лоскутами  разноцветных скатертей, он бесконечен,  никакая скатерть не способна прикрыть его узкую прямую наготу, потому их много, всяких и разных.  На столе сливовица, шовдарь, шары карминово-бурых, как терриконы Донбасса, помидор, вот-вот лопнут, прыснут соком, шершавая прохлада пальчиков-огурчиков, цветовая эклектика толстых перцев, бледные кляксы листьев салата, фаршированные рыбы на блюдах в лимонных коронах,  чесноки-зубы, зелень и лук павлиньими хвостами. За столом вся моя семья. Исключительно все, включая  тех, кого ещё нет, и кого уже нет. Пришли  из прошлого и будущего. Я окидываю стол пристальным взглядом и сердце моё переполняет радость. А вы говорили: одной  (без брата-сестры)  будет трудно. Ложь, я не одна, во мне вы  все, разрослись  пышными ветками:  и бабушка, и тётя Зина, и мама,  и,  кудрявый отец, и дети, внуки... Вот нас сколько, едят, выпивают, разговаривают.
Тягучий, плотный, леквар асфальтным катком утрамбовал все сомнения окончательно, но оказалось, что в нашем селе сливы приживаются плохо. Это там, внизу, где рано приходит весна, много тепла и солнца их предостаточно, как в райских садах яблок. Выходит, леквар  мне варить практически не из чего.  Надо было срочно заполнять образовавшийся вакуум. Пришлось сосредоточиться на домашних животных, в основном, на малых их архитектурных формах. Я покупала охающих, по-бабьи  причитающих кур, ещё в жёлтом пушке утят, маленьких, юрких цесарок и всякую мелкоту, но с этими зверьми не так-то просто сладить. Утята, выстроившись в  длинную цепочку, всё время куда-то маршировали под музыку собственных голосов , преодолевая  любые преграды. Отыскать их среди стеблей разросшегося могучего картофеля можно было только по их тихой перекличке. Шли они, не останавливаясь,  и без конца переговаривались,  утиная азбука морзе, как будто между первым и замыкающим была какая-то связь. Наконец, они  исчезли навсегда за стеной  соседской кукурузы. Куры страдали болезнями, надувались, щетинились  перьями, часами сидели, по буддистки глядя в одну точку. Наконец,  терпение их лопалось, они тихо  испускали дух и падали. Две нежные цесарочки бесследно исчезли через двадцать минут по прибытию на место, так и не успев оглядеться по сторонам.
Кто-то сердобольный  посоветовал купить корову. Неплохо, подумала я, с одной стороны  - не потеряется, с другой - зачем нам такое монументально крупное животное? Косить, доить, чистить, принимать роды, из дома  - ни на шаг.  Выходит, скованы одной цепью. Нет, вериги - это хорошо, гасят и давят на корню  страсти,  но чтобы совсем всё и навсегда похоронить?  Вариант с коровой  не прошёл, хотя сомнения, признаюсь, были. Провоцировали  краснощёкие толстолицые  соседки, называли себя газдынями, гордо водили  туда-сюда перед нашими окнами мычавших животных, впавших в меланхолию.  Коровы апатично, маятниками махали хвостами, газдыни светили толстыми икрами, раскачивали  бёдрами-гигантами, поправляли на головах косынки и тяжёлые груди за пазухами. Я смотрела на демонстрацию чужой газдивской мощи через лоскут кухонного окошка, провожала шествие бездумными глазами, наконец, не выдержала и привезла розового поросёнка в нежном возрасте подростка.
Нашего Петрика Второго (римскими) мы поместили  в старую "кучу", сооружённую из досок и реек. Она походила на избушку на курьих ножках в миниатюре. Петрик ел из деревянного корыта, громко чавкал, сопел, тёрся боками об доски и матерел. На дворе стояло лето, животное росло, как на дрожжах, но мне, измученной неудачами, хотелось достичь высоких  животноводческих результатов. Поросёнок должен весить не меньше ста двадцати килограммов, но как определить вес? Оказалось, надо измерить длину животного, потом его холку, всё сложить, разделить и получить результат.
Утром я пришла навестить  любимца, изо всех сил пригнулась,  сложив себя как можно компактно, (раскладным стульчиком) влезла в кучу-клетку и сразу же приступила к делу. Длину  удалось измерить без особых проблем, с шеей возникли трудности. Пришлось опутать Петрика метром. Из-за тесноты я почти легла  на животное и крепко обняла его за шею. То ли он подумал, что я в подружки ему набиваюсь, то ли неудобства испытал,  то ли просто занервничал, но наша интимная близость  ему  явно по душе не пришлась. Петрик Второй (римскими)  сильно тряхнул  головой, сбил меня с ног и в испуге бросился во двор.  Здесь его свинская душа захотела простора. Он выбежал на улицу, посмотрел налево, потом направо, рысцой перебежал дорогу, пятачком открыл калитку напротив и опьянённый свободой очутился в чужом дворе. Посреди двора стояла новая соседская машина.  Её  на днях купил соседский зять. В доме напротив обычно жила только хозяйская дочь с маленьким ребёнком. Вся семья годами пропадала на заработках в Чехии. Они приезжали редко, садили картошку,  потом собирали урожай, дружно гуляли и разъезжались. Это был как раз тот случай единения.  Все сидели в длинном просторном полуподвале, где обычно готовили и ели. Три окна помещения смотрели во двор бойницами на уровне травы. Семья обмывала покупку, громкие голоса выплёскивались наружу.  Пили с утра, начали с вечера. Гулянье вышло на пик, рюмки поднимались часто, закусывали обильно.  Вдруг они увидели, что машина  медленно раскачивается из стороны  в сторону. Сначала  молчали. Каждый думал, что  померещилось, боялся оприлюднить состояние ускользающей души, но машина, вопреки всем законам притяжения,  ожила, зашаталась, стала крениться на бок. Из-за стола вынесло всех взрывной волной. Во дворе они увидели счастливого Петрика Второго (римскими). Свинья стояла на передних лапах, опиралась копытами на капот,  нежным своим пятачком  вдохновенно, с восторгом терроризировала бампер. Рядом застыла остолбеневшая я. Закричали все разом, замахали руками, пошли в наступление, бедный Петрик почуял неладное и галопом понёсся к калитке, но хитрый,  хозяин дома пошёл ему наперез. Петрик капитулировал не сопротивляясь, разрешил загнать себя «в кучу», был закрыт и заклеймён позором. Я так и не могла внятно объяснить, почему наша взрослая свинья гуляет по улице. Признаться, что я мерила ей талию было бы неосмотрительно.
Леквар – сливовое повидло, любимое закарпатскими венграми.
       Шовдарь- копчёный окорок
       Куча – сарайчик для поросёнка