Татьяна Моисеева. Целина. Уборка урожая 1956 год

Зарисовка с дрофой и степной вишней


Прямо с практики в чудно-ландышевом Звенигороде, на биостанции МГУ нас, первокурсников, бросили в Казахстан на уборку урожая на распаханных жарких землях, прежде не тронутых рукой человека веками.
Жара 36 градусов. Мы, в косынках и очках, выданных завхозом базы студентов, после скудного завтрака взбираемся на кучи жарко пахнущего зерна. Начинается молотьба и провеивание хлеба. Его собрала предыдущая партия студентов, уже отправленных домой, по родным городам и весям.
Молотим и машем метелками; хлебная пыль ест глаза и вместе с потом печет виски, очки плохо помогают, сдавливают и без того туго стянутые косынками головы. В перерыве квас уже не хочется пить, а есть – тем более. Одно желание – разогнуться и, вытянув руки, вытряхнуть из сапог впившееся в кожу зерно.
В 6 часов вечера – молоко и хлеб, и немного дикорастущей степной вишни. Через 15 минут вторая рабочая смена. Сопровождать машину с зерном в Кустанай и дальше – на элеватор.
Едем по лесостепи, лес – не лес, груды кустарника по балкам: ровный, в основном, ландшафт. Вдали из балки в балку движется серовато-коричневая тень.
Шофер говорит, что это дрофа. Вижу ее впервые. Хочется узнать, каким образом дрофа утоляет жажду, когда вокруг в бесконечной степи не блестит ни одно зеркальце воды. Неужели так и бегает (дрофы не летают) на длинных своих ногах, дожидаясь одной лишь только предрассветной влаги на приземистых травах степи? Становится жалко дрофу и себя немного тоже, когда монотонным ритмом ровных, пыльных дорог тебя укачивает, голова клонится вниз, а впереди еще ночная разгрузка на кустанайском элеваторе. Водитель искоса поглядывает на меня; я стряхиваю дрему рукой. Полуиспуганно (мало ли что придет в голову этому загорелому блондину!), начинаю показывать направо и налево и называть по латыни (ботаник все же) растения, которые уже тонут в вечереющих  сумерках.
А вот и Кустанай. Подъезжаем с востока, к элеватору, стоящему, как и в других городах, на отшибе. Видимо, здесь прошел дождь, пока доехали – груды зерна дымятся – зерно начинает «гореть».
Боже праведный! Только бы наш общий хлебушек попал сухоньким в бесконечные и таинственные «закрома Родины». Ведь он полит нашим студенческим потом и пока что не горький, а ядрено-духмяный.
И всем он достанется, всех накормит.