7. Работа в Союзспецстрое

фото - Михаил Дрыга в армии 1951 г.Измаил

1.

После окончания художественного училища я был направлен на работу в организацию под громким названием "Союзспецстрой". Вместе со мной в эту организацию были направлены из нашей группы еще человек семь. Остальных распределили по другим организациям город да Львова. Сразу после выпуска нас временно расположили в старом доме под горой, на которой находилась старая крепость, на улице, в нескольких шагах от Картинной галереи. Где мы прожили с месяц, пока производился ремонт в особняке перестроенном под общежитие на улице Щорса, 11.
Союзспецстрой - это только-что организованное предприятие во Львове и предназначено было для восстановления и реконструкции объектов государственного значения, где предполагались командировки по всему Союзу.
 
Наш первый объект был Музей (филиал) В.И. Ленина во Львове. Кроме нас: меня, Михненок, Иванова, Нестерчука, Полухина из одиннадцатой группы альфрейщиков в музее работал еще одна бригада маляров-отделочников высокой квалификации, имеющей огромный опыт работы, с которыми мы негласно соревновались и, несмотря на их огромный опыт и на то, что у них в бригаде были взрослые мужчины, в сравнение с которыми мы выглядели тощими котятами, однако мы им ни в чём не уступали. А в тех случаях, где требовались теоретические знания, как, например, материаловедение и др. мы были сильней. Большинство работающих в Союзспецстрое были приезжие из окрестных деревень и жили в нашем общежитии на Щорса, 11. Несколько человек, по двое-трое каждой профессии, высококвалифицированных специалистов были направлены в нашу организацию с разных городов страны по распределению после окончания училищ. Это такие специалисты, как штукатуры-декораторы, лепщики, столяры-краснодеревцы, паркетчики. Странно, что с нашего училища сюда кроме альфрейщиков живописцев, не направили ни одного по другой специальности, наверно сначала не предполагали, что понадобятся, а потом было поздно. Действительно, указанные выше специалисты, прибыли несколько позже, когда мы практически закончили отделку огромных залов высотой до шести метров. На двух этажах музея было с полсотни помещений, из них добрая половина это огромные и высокие залы.

Наша задача, в основном состояла в высококачественной отделке этих залов. Она требовала очистку потолков и стен от старых красочных наслоений, расчистки трещин и шпаклёвки их выбоин, затирки сплошной, проолифливания стен затем их двойная сплошная шпаклёвка с промежуточной шлифовкой, затем грунтовка и наконец, окончательная высококачественная покраска матовой масляной краской нежных, неброских цветов и тонов - под торцовку. Чтобы краска не блестела, была матовой, недостаточно наносить её на поверхность стены так называемой торцовой кистью - требовалось масляную краску размешивать жидким натуральным пчелиным воском. Из-за отсутствия в достаточном количестве пчелиного воска работы в залах приостановились на неопределенный срок. Время было послевоенное, трудное, денежных и материальных ресурсов не хватало. Что делать? Пчелиный натуральный воск дело весьма дорогое, а кроме того, где его возьмешь в таком количестве, потребуется на все залы тонны воска, а где его возьмешь? Я предложил выход из создавшегося положения. Заменить семьдесят процентов натурального воска обыкновенным хозяйственным мылом. Доложили начальству, решили провести эксперимент в одном из залов, что поменьше. Эффект оказался лучше, чем можно было предположить. Так с большой экономией денежных средств и материальных затрат, мы вышли из положения и сдали музей Ленина во Львове - столице Западной Украины, как его называли ещё, в эксплуатацию досрочно. Это было моё первое, имеющее такую значимость, рациональное предложение. К моему сожалению, я был тогда далёк от прагматизма и никакой выгоды для себя не имел, даже не думал об этом.  Но не будем забегать вперёд, постараемся рассказывать всё по порядку, насколько это получиться.

2.

Здание, в котором решено было создать филиал центрального музея В. И. Ленина во Львове, находится в самом центре города, слева от оперного театра им. И. Франко. Это величественное сооружение в классическом стиле - одно из самых красивых в городе. Осенью сорок девятого года, когда началась реконструкция этого здания под музей, внутри здания царил хаос - везде валялись куски разбитой лепки, штукатурки, битого кирпича, стекла, мусора и грязи, весь пол в здании был покрыт толстым слоем пыли. Здание почему-то не отапливалось, было очень холодно. В туалеты страшно было заходить - воды не было, унитазы разбиты, вокруг них горы мусора и замёрзших нечистот. Первым делом необходимо было создать тепло, чтобы отогрелись стены внутри здания. Решили прямо в фойе, под высоким потолком со стеклянным фонарём, соорудили огромную плиту, которую топили всё время дровами, пока не дали в музей тепло, а затем и воду. Работать сразу стало веселей и дело пошло на лад. Свою работу мы начали с выбора бригадира. В качестве бригадира я уже побывал когда летом мы четверо работали в Трускавцах.
 
Там не своей шкуре я прочувствовал, что значит быть бригадиром, от бригадира зависит - будет ли бригада обеспечена всем, что необходимо для успешной работы: фронтом работы, материалами, инструментом и прочим. Поэтому, когда кто-то выдвинул мою кандидатуру, я сразу же на отрез отказался и предложил кандидатуру А. Михненко. Все члены бригады меня поддержали. Так как "Союзспецстрой" во Львове только начинал свою деятельность, то всё нужно было начинать с нуля - ничего ещё не было. В таких условиях Анатолию пришлось на первых порах нелегко. Он должен был хлопотать, добиваться, ругаться со всеми от кого зависело обеспечение нас всем необходимым.
В первую очередь нам требовались высокие, до четырёх метров с лишним, двухъярусные козла, стальные разной ширины и широкие резиновые шпатели, олифа, готова шпаклёвка, мел для потолков, алебастр, куски пемзы, бочки, баки, вёдра, кисти-ручники, макловицы и другое. Сначала плотники нам сооруди ли один козёл с таким расчётом, чтобы мы могли сразу по высоте перекрывать всю стену: одни работая с пола, а другие – со второго этажа козел. Кроме козел, для работы с потолками мы заказали сделать нам различной высоты раздвижные лестницы-ходули, но пока были сделаны по одной высокой лестнице на бригаду. Мы, еще в училище, научились ходить на лестницах, правда не на таких высоких, не слезая с них - это убыстряет работу, но необходим определённый навык, без которого такое передвижение может плохо закончиться - падением вместе с лестницей и получением серьезной травмы, особенно если большая высота. Надо сказать, что упасть становится больше вероятность, чем больше, а следовательно тяжелее лестница - её трудно перемещать ногами, необходимы огромные усилия ног.

Так как нам ещё не приходилось сталкиваться с таким объёмом работ, с такими огромными площадями, то поначалу у нашей "молодёжной" бригада дело не ладилось. Мы выполняли работу хоть и качественно, но слишком медленно, не справлялись с нормой выработки. Работа казалась нам тяжелой, под конец рабочего дня мы сильно уставали, а на другой день с утра болело всё тело. Конечно же всё это можно было объяснить нашим неокрепшим организмом, возрастом, отсутствием сноровки, опыта, но к сожалению при начислении зарплаты, в важен только результат. Естественно и заработки у нас были значительно ниже, чем у другой "взрослой" бригады. Мы плохо к тому же питались, работали полуголодными, естественно движения наши были несколько замедлены.

В бригаде, началось волнение, начали роптать, искать виновных. Дело доходило, что нам приходилось питаться самым дешёвым студнем и хлебом с молоком на обед при такой тяжелой работе. Одни козлы высоченные, тяжелые перетаскивать чего стоило, Десятки раз с места на место в смену. Однажды (я видимо был на пределе) со мной произошел случай - голодный обморок. Было хорошее солнечное утро. Я занял очередь за хлебом в магазин на другой стороне проспекта, напротив музея. Вдруг, в глазах потемнело. Очнулся от удара лицом о что-то. Смотрю лежу на тротуаре, кто-то пытается мне помочь подняться на ноги, некоторые, думая, что у меня припадок меня жалеют, стали пропускать меня без очереди взять хлеб. Мне почему-то стало неловко перед людьми, я почувствовал себя виноватым, что, не став брать хлеб, я ушел.
 
Для меня обморок явился неожиданностью, впервые в жизни. Было неудобно - что подумают люди молодой парень и - обморок. В жизни моей бывали дни, когда приходилось голодать сильнее, но в обморок не падал, а тут… Видно сразу непросто для организма перестроиться.

С самого начала, на собрании бригады, бригадир предложил все деньги, заработанные бригадой, делить поровну между всеми, так как все выполняют одинаковую работу, не требующую высокой квалификации. Получив получку, каждый в соответствии со своим разрядом, мы складывали все деньги и затем делили поровну - так было справедливо, демократично. Чтобы поднять общий заработок бригады, было решено послать одного из бригады на неделю в другую ("взрослую") бригаду для перенятия опыта работы и организации труда. Решили, что лучше будет если перенимать опыт пойдёте в ту бригаду сам бригадир, ему руководить бригадой и делать всё, что нужно для хороших заработков.
 
Оказалось, что всё дело в неумении правильно организовать своё рабочее место, свою работу. Мы работали всей бригадой в одном зале выполняя одинаковую работу, без учёта возможностей и способностей каждого, зачастую тормозя дело, мешая друг другу, тогда как, тем же количеством людей можно работать сразу в двух залах, для чего необходим ещё одни двухъярусные козла облегчённой конструкции и увеличить количество емкостей. Постепенно дело наладилось, работать стали быстрее, да и заработки повысились и физически постепенно стали крепнуть, уставать стали меньше.

3.

Где-то к весне пятидесятого года с залами в музее было покончено, оставалось произвести ремонт административной части здания. Здесь были кабинеты - комнаты обычной трёхметровой высоты, где по смете предполагалась обычная побелка потолков и покраска колером стен. Мы решили от себя расписать кабинет и приёмную директора музея в классическом стиле. Пусть даже нам за это ничего не заплатят, но мы покажем и до кажем на что мы способны, чего мы стоим, что мы не лыком щиты. Кстати сказать, первым директором филиал центрального музея В. И. Ленина была назначена жена писателя Галана, незадолго до этого зарубленного в своей квартире бендеровцами.
 
Кабинет директора и приёмную отделывали не считаясь со временем работали по вечерам и без выходных, нужно было уложиться в отведённый на все работы срок, а кроме того нам было интересно работать - работа была творческой, любимой. Принимать работу пришла целая комиссия, кроме директора, главного инженера и прораба были представители городской власти. Все восторгались увиденным, особенно всем понравился кабинет директора, всех поразило наше мастерство, а главное, что всё сделано по собственной нашей инициативе, то есть - бесплатно. Через некоторое время слух о нашей бригаде разнёсся по городу. В нашу организацию стали поступать просьбы-заказы на выполнение альфрейных работ.

Так, помимо основного объекта, на который мы все перешли по окончании работ в музее, наша бригада выполняла работы в различных учреждениях города, например, в университете им. И. Франко, в центральной библиотеке и других. После музея Ленина наша организация "Союзспецстрой" взялась восстановить из руин, в котором оно находилось, здание, что рядом находилось с музеем, с левой стороны от него. Говорили, что в нём будет строительный техникум, но в последствии в этом красивом здании разместился финансово-экономический институт, как мне стало известно потом спустя несколько лет.

Уже через год здание был не узнать. Здесь поработали все на славу и каменщики, и штукатуры-декораторы, вытянувшие сотни метров карнизов сложной конфигурации и отделочники, и паркетчики, и плиточники, и сантехники, и кровельщики, и плотники, и столяра. В завершение всех работ, где нас использовали далеко не по специальности, а как обычных маляров, решили по нашей традиции, от себя, отделать кабинет и приёмную директора. Приёмную разделали под голубой шелк с лёгким рисунком в больших зеркалах обрамлённых "багетом”, внизу невысокая панель, с разделкой "под дуб", а на потолке лёгкая розетка - роспись по и припороху. Приемную расписывали три человека под руководством А. Михненко. Кабинет директора, который был раза в три больше приёмной решено было разделать под тяжёлый коричнево-бордовый бархат с крупным рисунком орнамента по всему зеркалу. На каждой стене по три зеркала, среднее побольше, а крайние меньше по ширине. Зеркала в "золотых рамах ".

В центре потолка, над люстрой, роспись под лепной позолоченный орнамент-розетка. По углам потолка орнамент в том же стиле, что и розетка. Панель в кабинете разделали под черно-красный мрамор с прожилками со вставками. Получилось оригинально: богато, солидно, достойно и шикарно. По лучилось так, что отделкой кабинета пришлось руководить и быть основным исполнителем мне.
 
Дело в том, что к этому времени, к лету пятьдесят первого года из бригады ушел на один из заводов работать художником Нестерчук. Проработав там несколько месяцев он сдал экзамены в политехнический институт, его приняли учиться на архитектора. На его место художником решил перейти мой друг Анатолий Михненко. С нашим начальством он договорился, что его отпустят после окончания работ. Чтобы быстрее выполнить работу он и взялся руководить только отделкой приёмной, она и поменьше и отделка требовалась проще. После ухода Анатолия из бригады руководить бригадой пришлось мне. После окончания работ в филиале центрального музея Ленина, "взрослая" бригада отделочников (другая бригада) ушла из "Союзспецстроя" и наша бригада, из выпускников художественного училища осталась в организации одна. Вшестером, а под конец, вчетвером нам предстояло выполнять огромный фронт работ от начала до конца. В пятидесятом году мы с Михненко Анатолием закончили восьмой класс вечерней школы, причём, несмотря на неимоверные трудности, закончили в основном на четвёртки и пятёрки. Тройки у меня были по русскому языку, письменно, по немецкому языку и кажется по химии.

4.

А начиналось всё так. Я случайно узнал, что ребята: А. Михненко, Е. Распопов и М. Кантор уже несколько вечеров ходят в вечернюю школу. Предложили и мне поступить в восьмой класс, чтобы вместе с ними учиться, всё будет легче и веселей. После некоторых колебаний я решил попробовать - попытка не пытка. Уж больно огромно было моё желание учиться, хотя и препятствующих этому обстоятельств было немало. Самым пожалуй незначительным из них было то, что уже прошла целая четверть и начинать заниматься пропустив с столько материала было весьма рискованно - вряд ли, думалось, удастся догнать остальных, ведь придётся самостоятельно осваивать уже пройденное. Кроме того, надо сказать, что в седьмом классе я не учился ни дня, у меня было только шесть классов образования. Трудно, мне думалось, будет осваивать материал базирующийся на предыдущих знаниях, которых я не имею, особенно в таких дисциплинах как алгебра, тригонометрия, геометрия, физика, химия, немецкий язык, который я совершенно забыл и его изучение нужно было начинать буквально с азов, с первого класса. А впрочем, мне многое тогда нужно было начинать изучать с азов, так как за четыре года, прошедшие после окончания мной шестого класса, я почти всё забыл, что знал.
 
И всё же великое желание черпать как можно больше знаний и всё время двигаться вперёд, не успокаиваясь на достигнутом возобладало над нерешительностью. Я сказал себе - будь, что будет и на следующий день, вечером после работы вместе с ребятами пошел в школу. Приняли без проблем, а даже, как мне по казалось, с радость - хочешь учиться - пожалуйте, не спросили ни документов, ничего. Народу в классе было немного, человек пятнадцать, не больше.
 
Первые недели было неловко и стыдно, а главное очень тяжело. Приходилось много и упорно заниматься, навёрстывать упущенное, параллельно прорабатывать материал из седьмого класса и даже раньше. Знания были сумбурные, запущенные, но если знания законченных классов сравнительно легко восстанавливались, то за седьмой класс - приходилось усваивать самостоятельно, экстерном. Однако новый материал за восьмой класс давался легко и усваивался прямо на уроках, так, что дома можно было и не готовиться, да, откровенно говоря, и некогда было готовить, разве что в выходной день. Со школы приходили поздно и сразу ложились спать, ведь нужно рано вставать на работу. Первые вечера я сидел, слушал внимательно стараясь что-нибудь понять, особенно это касается таких предметов как алгебра, тригонометрия, и ничего не понимал, смотрел на классную доску непонимающим взглядом, как баран на новые ворота и недоумевал - каким образом при сложении букв получается определённое число, к примеру 2х + 5 = 25 и т.п. Но постепенно вник в суть дела, разобрался что к чему.

Однажды начали новую тему, кажется "Квадрат суммы двух чисел ". Учительница написала формулу на доске и объяснила. После того, как мы сделали соответствующие записи в свои тетради спросила - кто сможет повторить, про читать формулу. Желающих не оказалось, что мне показалось странным, так как я всё понял и запомнил слово в слово. Тогда учительница вызвала несколько человек, в том числе и нашу отличницу Лопатину, но все они путались, ошибались Так как мы много пропустили занятий, то нас не спрашивали пока мы не вошли в колею. Поэтому я поднял руку, чтобы вызвали меня. Учительница ничего подобного от нас не ожидала, но дала возможность мне дать формулировку - прочитать формулу. Я вышел к доске и чётко акцентируя каждый знак и показывая указкой правильно прочитал формулу, за что получил первую свою отличную оценку в восьмом классе, которую учительница не замедлила тут же занести в журнал успеваемости. "Надеюсь - сказала она - это не последняя ваша "пятёрка".
 
Это меня окрылило, придало уверенности и ещё большей целеустремлённости и настойчивости в учёбе, можно сказать решило мою дальнейшую судьбу, ибо я уже хотел было бросать учёбу. К этому времени двое из нас: Распопов и Кантор не выдержали трудностей и перестали посещать школу, забрали документы. Видимо все думали, что и мы долго не продержимся и скоро уйдём, поэтому не желая понапрасну тратить на нас время, нас не спрашивали. Во мне же с каждым уроком крепла уверенность в свои способности одолеть восьмой класс.

Главное я понял, как нужно читать формулы, а следовательно их понимать, а не запоминать зрительно, не заучивать и это касалось не только математики, а и других предметов. Я решил не ждать, когда нас начнут вызывать учителя к доске а самому при готовности напрашиваться, чтобы вызвали. Однажды на уроке по немецкому языку мы начали проходить готический шрифт, учились читать и писать готическим шрифтом. Не знаю почему, но читать готическим шрифтом я научился быстро и легко. И когда учительница предложила прочесть параграф из текста я поднял руку. Меня долго учительница "не замечала". На последней парте, а заметив сказала - ну давай новенький покажи на что ты способен.

Так шаг за шагом, постепенно мы стали полноправными восьмиклассниками, влились в коллектив. Правда, с переводом немецкого у меня так и не наладилось дело. Уж больно запущенным он оказался. Неуверенным я себя чувствовал постоянно и с грамматикой по русскому языку. Большие пробелы остались и в знаниях химии. Помнится в первых своих диктантах я делал по двадцать шесть ошибок, весь лист становился красным от красного карандаша, помечающего о шибки. Конечно же трудно было нам, говорящим на смешанном русско-украинском языке, их разъединить и писать по правилам того или другого языка. Например, я писал "крестянин" вместо "крестьянин" и т. д.

5.

Мы с Михненко стали принимать активное участие в школьных мероприятиях. Чуть ли не с первого месяца нас, как художников стали приобщать к выпуску стенгазет и пр. Принимали активное участи и в субботниках: разгрузки угля для школьной котельной и загрузи его в бункер котельной, скоблили кусками стекла паркетный пол на площадке в школе, на своём этаже и др.

Как я уже говорил, восьмой класс мы закончили в числе лучших учеников класса. Под конец нам преподнесли сюрприз, который чуть не оказался для нас трагической случайностью. И только величайшим усилием воли, не щадя себя, пренебрегая всем, даже сном, мы с горем пополам справились с, казалось бы, безвыходным положением. А произошло следующее. С самого начала года все были уверены, что экзамена по украинской литературе не будет и, следовательно, на неё о обращали внимание по стольку-поскольку, лишь бы не получить двойку. Ни одного стихотворений из двенадцати никто толком не знал. И вот перед самими экзаменами пришло распоряжение принимать экзамен по украинской литературе.

Помнится на подготовку к этому экзамену отводилось два дня. За эти два дня, кроме всего прочего, нужно было фактически заново выучить двенадцать украинских стихотворений. И представьте себе - выучили, правда напряжение было пре дельное - кровь шла носом. Помнится, больше всего я боялся и не хотел, чтобы на экзамене мне достался билет с "Плачем Ярославны". И, как на зло "вытянул" именно этот билет. Боялся не потому, что не знал "плача", но он мне казался трудным и не обычным для произношения, главным было моё эмоциональное восприятие отрывка, который мы учили наизусть. Я боялся, что во время ответа по данному вопросу, не выдержу душевного напряжения и проявлю слабость, что собственно и произошло. Уже после первого куплета голос мой стал надрываться, дребезжать, глаза, чувствую, заполняются слезами - того гляди заплачу вместе с Ярославной. Видя такое дело, экзаменующая предложила остановить меня. "Достаточно - сказала она – молодец, можете быть свободны".
 
Моя нервная система, за период экзаменов, истощена была до предела, но труды не пропали даром, как в сельском хозяйстве - один день, год кормит, так и в учёбе, можно сказать, во время экзаменов - каждый час подготовки может решить судьбу целого года занятий.
 
Таким образом мы с Анатолием сделали доброе дело, первый шаг в продолжении своего образования. Мы были решительно настроены закончить десять классов вечерней школы и продолжать учёбу дальше для получения высшего образования. Но, как говорится, человек полагает, а бог - располагает. Поживём – увидим. Учёба пока закончилась, до сентября каникулы, а работа продолжается.

6.

Всё лето мы работали в теперешнем финансово-экономическом институте, а по выходным дням и вечерами подрабатывали вне его. В связи с этим, вспомнился один эпизод показывающий какими мы были беспечными и рисковыми, совершали такие поступки, которые теперь и в голову не могут прийти. Видимо с годами человек или становится трусливее, менее уверенным в свои возможности, силы, теряет решительность, или более ценит свою жизнь, умудрённый жизненным опытом и более взвешенно принимает решения связанные с риском для здоровья, а тем более для жизни. Но тут уж ничего не под делаешь - так устроен человек, хотя, казалось бы, всё должно быть наоборот.
Остановлюсь на двух таких случаях происшедших со мной, хотя подобное приходилось совершать частенько. В первом случае произошло следующее придя на работу, я увидел толпящихся у дверей бытовки рабочих, которые не могли попасть в неё из-за потери ключа, а уже должны начинать работу, с этим дело было строго.
 
Чтоб в неё попасть необходимо было разбить боковое окошко и кому-нибудь, с риском сорваться и упасть с десятиметровой высоты, перелезть с балкона и зацепиться и открыть разбитое окно. Всё это выполняя на весу, одной рукой повиснув вцепившись за раму, а другой открывая окно. За тем необходимо было выжаться, подтянуться и влезть в раздевалку и открыть замок изнутри. Долго сказка сказывается, да не долго дело делается. Не долго думая, как только эта идея пришла мне в голову, я разбил стекло, перелез через перила балкон и через несколько секунд дверь в бытовку была открыта. Произошло всё так неожиданно и быстро, что все остолбенели и никто не успел ничего сказать, одобрить или возразить.
 
О том, что могло быть я тогда не думал, но оказывается всё происходящее видел наш прораб Келер, который, мягко говоря не одобрил мой поступок, назвав его мальчишеством. "Я, - говорит, - обомлел от страха, увидев висящим на такой высоте, хорошо, что хватило силы влезть в окно. А если со рвался, отвечать мне б пришлось".

В другой раз в воскресный день, для работы на шабашке, потребовались некоторые инструменты, кисточки, линейка и прочее, которые были заперты в бытовке на основной работе. К этому времени наша бытовка находилась в левом крыле на третьем этаже. Основание здания напоминало букву "П" сильно широкую.
 
На стройку пришел никем не замеченным, заранее продумав план действия. Дело было летом, поэтому форточку мы оставляли открытой, чтобы за воскресенье хорошо проветривалось помещение. Это и позволило мне с помощью двух досок положенных одна на другую, чтобы не сломались и меньше прогибались, перебраться из окна на окно, из одной части здания в другую часть, находящейся под углом в девяносто градусов к первой. Весь ужас этого дела состоял в том, что доски, во-первых, ложились на подоконник под острым углом, а следовательно углом доски, во-вторых, подоконник был не ровный, а круто наклонённый из цинкового железа и доски соскальзывали с него. Забив в угол доски пару гвоздей, мне всё же удалось закрепить доски на подоконнике окна бытовки. Балансируя руками, чтобы сохранять равновесие, я тихонько, глядя только на доску и ни в коем случае не вниз, стал преодолевать трёх метровое пространство над пропастью.

Доски подомной прогнулись, когда я достиг середины, до своего предела и стали потрескивать, того и гляди переломятся и тогда конец. Стало ясно, что останавливаться ни в коем случае нельзя необходимо как можно быстрей преодолевать остаток доски вперед к заветному окну. Но как раз этот отрезок пути таил в себе самую огромную опасность - доски, сложенные вместе, наклонились на один бок, при этом держать равновесие было очень трудно, а кроме этого угрожающе увеличивалась вероятность соскальзывания досок с подоконника. Сами понимаете, что нужна была огромная выдержка и самообладание, но, как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанское. Одно плохо, что приходилось рисковать по пустякам.
 
Как потом оказалось, всю эту сцену наблюдал сторож, но боясь за меня, не стал меня о кликать. Просунув руку в форточку, я открыл шпингалеты и влез через открытое окно в помещение. Вышел обрати через дверь с самозакрывающимся замком.

7.

Пятидесятый год знаменателен в моей жизни тем, что я впервые познал женскую ласку и любовь - стал мужчиной. У неё было очень редкое имя - Христья, она из местных западноукраинских девушек, работала у нас разнорабочей. Она была из тех чернобровых, чернооких украинских красавиц, о которых поётся в украинских песнях. И несмотря на то, что она была разнорабочей, ходила всегда в чистом была опрятной, следила за собой. Голова всегда была аккуратно повязана платочком, в ушах серьги золотыми кольцами и быстрый лукавый взгляд блестящих глаз одновременно, девичья застенчивость - такой она мне запомнилась. Трудно было себя заставить не смотреть на неё, её красота и внешний вид притягивали взгляд чем-то, но подойти к ней и заговорить, сказать всё, что чувствуешь никто из нас не решался и не потому, что она была гордой и недоступной, а боясь хоть чем-нибудь обидеть её, показаться бестактным. Получилось так, что она потеряла одну свою серьгу – кульчику, как она её называла, а я этот "кульчик" нашел и сразу понял, что это серьга Хрысти. Это был повод, чтобы зайти к ней после работы в общежитие, где кроме неё жили ещё три девушки, также приехавшие из провинции и работающих у нас в Союзспецстрое. Девушки вели замкнутый образ жизни, всё свободное от работы время проводили в своём небольшом общежитии, находившегося у самой горы "Высокий замок", периодически, кто-нибудь выезжали к себе в село на выходные повидаться с родными и привезти продуктов.

Я стал приходить к Христе. Так мы по знакомились. Как потом призналась она, я ей тоже сразу приглянулся. Целое лето и осень мы друг без друга не могли и дня прожить, на работе старались чаще видеться и при малейшей возможности быть вместе, не говоря уже про свободное от работы в время. Подзамче - гора "Высокий замок", было у нас излюбленным м местом, где мы чаще всего гуляли и назначали сведения. Иногда, в основном в дождливую погоду, я приходил в общежитие.

В те годы Подзамче было своего рода городским парком, где проходили массовые гуляния, проводились забеги, кроссы, были аттракционы, работали ларьки, киоски и даже ресторан. Особенно много народа было в выходные дни, было несколько площадок, где выступали коллективы самодеятельности, различные артисты, молодёжь и все желающие танцевали на танцплощадке и просто гуляли по аллеям, отдыхали на скамейках вдоль тенистой аллеи вокруг горы. Однажды во время сильной грозы молодая пара спряталась под дерево, в которое ударила молния. Оба погибли. На дереве долго с тех пор оставался след раздвоенный от молнии, напоминающий людям о трагическом случае, о трагической любви.

8.

С сентября я пошел в девятый класс вечерней школы, но не в ту, где учился, которая находилась на улице Театральная, рядом с костелом, а в другую школу, которая находилась недалеко от общежития на улице Щорса, 11, где мы жили. Приходилось вновь привыкать к новым людям, новым учителям. Но учиться пришлось не долго, где-то до нового года. Ещё в восьмом классе я начал писать стихи, просто так для себя. Стихи конечно же были слабые, во много наивными, в которых чувствовалось подражание то одному поэту, то другому, в зависимости от того, какого поэта мы проходили по программе. О том, что я пишу стихи случайно узнали в школе. Классный руководитель попросил меня прочесть свои стихи на одном из вечеров и сочинить стихотворение ко дню смерти П. Корчагина. От чтения своих стихов на вечере я отказался, а написать новое стихотворение обещал попробовать. Учительница русского языка одобрила моё стихотворение, которое называлось "На смерть Павки Корчагина" и я его читал на вечере посвящённом этой дате. К сожалению ни одно стихотворение того периода не сохранилось. Последним стихотворением того периода увлечения поэзией мной было стихотворение, которое я написал будучи уже подводником в пятьдесят третьем году сразу после смерти И.В. Сталина. Эти стихотворение я послал в "Комсомольскую правду ", откуда получил ответ, который хранится у меня до сих пор, как свидетельстве.
 
В декабре нас, несколько человек, послали на несколько месяцев в командировку в Москву. К тому времени в Москве шло огромное строительство: строились ускоренными темпами новые станции метро, высотные здания, новые жилые районы обустраивались - работ было очень много, хватало всем, рабочих высокой квалификации всех профессий своих не хватало, приезжали в командировку со всего великого Союза.

Перед самой поездкой в Москву я купил чехословацкие ботинки из добротной толстой кожи, кажется фирмы "Цэбо" за триста пятьдесят рублей. Так вот, будучи в Москве я проклял тот день, когда я их покупал. Я готов был сменяться с кем-нибудь на галоши, на лапти, лишь бы только не мучиться от боли мозолей натертых этими ботинками - в них ноги были как бы закованы в колодках. Если было бы лето я б с удовольствием от них избавился и рад бы был ходить босиком, но к сожалению была морозная зима. Надо же было такому случиться, наконец сбылась моя мечта - побывать в Москве - столичном городе, где столько всего интересного и красивого, тут бы побольше походить, повидать, а, как назло, мозоли болят - спасу нет, хоть волком вой.

Конечно же, всё что можно было повидать за время командировки повидал, но это мне стоило неимоверных страдании. Помню, больше всего меня тогда поразила "Выставка подарков тов. И. В. Сталину" к его семидесятилетию, которая в те годы была открыта для всенародного обозрения в музее изобразительных искусств им. А. С. Пушкина в Москве. Боже, чего только там не было - все самое лучшее со всего Союза.

 Запомнились многие экспонаты, но сред всего выделялись сложностью изготовления - на уровне "подкованной блохи ". Два экспоната: несколько шаров друг в друге вырезанных из одного куска мамонтового бивня так, что они разделены между собой и свободно перемещаются друг в друге - мал, мала, меньше, причём все шары орнаментированы по разному, с разными по величине и конфигурации отверстиями, а второе чудо - это портрет Сталина выполненный на рисовом зёрнышке, которое, чтобы рассмотреть сам портрету приходилось рассматривать под микроскопом. Считаю, что мне, в этом отношении, здорово повезло в жизни - я был по настоящему счастлив.


9.

В Москве мы жили в только-что отстроенных домах, в новом районе, который в те года только отстраивался - в Измайлово. Зимние дни, как известно, коротки, поэтому вставать приходилось когда на улице было ещё темно, нужно было не опоздать на работу и приезжали с работы когда уже было темно, а ещё нужно было где-нибудь побывать в центре, что-нибудь посмотреть. Зато выходные полностью я посвящал музеям, выставкам и прочим достопримечательностям, везде по городу.

Где я только не был. За время командировки я побывал во всех уголках Москвы, выходи л на каждой станции метро, чтобы тщательнейшим образом осмотреть саму станцию, а затем поднимался на поверхность и обходил все заинтересовавшие места вокруг, чтоб иметь полное представление. Конечно же побывал в кремле, в мавзолее Ленина, на ВДНХ не говоря уже о новых, только что воздвигнуты высотных зданиях. В Москве восхищало все, особенно поражала интенсивная жизнь москвичей, поголовное чтение газет, книг, журналов в транспорте, огромное движение людей и транспорта, все куда-то спешат, торопятся, жизнь в городе бурлит. Для приезжего всё так необычно поначалу, но проходит некоторое время и ты уже этого не замечаешь ибо сам начинаешь жить в установленном ритме, иначе просто нельзя.

В одном доме с нами жила бригада девушек командировании с Донбасса. Они работали малярами на стройке в Измайлово. Мы с ним часто общались, при этом возник случай доказывать им, что мы заслуженно имеем высокие разряды. Из них только бригадир имел шестой разряд в то время, как у нас половина ребят имела шестой разряд. Мы решили устроить соревнование, кто быстрей и лучше справится с заданием. В один из выходных дней мы пришли к ним на стройку, где в одном из общественных зданий необходимо было разделать панель по всему периметру помещения под дуб - произвести имитацию дуба, его структуры с помощью красок. С каждой из сторон выделили по три лучших мастеров. Условились работать без перерыва в течение часа, после чего определить кто сделал качественнее и больше. Надо ли говорить, что мы, выпускники художественного училища справились с заданием превосходно и тем самим доказали, что получаем деньги не зря больше их. На прощанье мы подарили девчатам учебники свои и конспекты по альфрейным работам.

Говорят - нет худа без добра, но также, можно сказать, что и добра не бывает без худа. По прибытии из Москвы, всю нашу бригаду направили в командировку в курортный городок Моршино. Таким образом, с девятым классом в этом учебном году ничего не получится - это стало совершенно очевидно, слишком много будет пропущено.

С этой неприятностью пришлось скрепя сердце, смириться. Ничего ту не поделаешь, работа есть работа, выбирать не приходится, от командировки отказаться никак нельзя. С возлюбленной, с Хрыстей, также пришлось расстаться совсем, ибо, пока я любовался московскими достопримечательностями, она завела себе нового дружка, который вскоре на ней женился. Когда я возвратился с командировки во Львов, где то в мае, то Хрыстя была уже замужем. Мужем её стал плотник - парень из местных, как и она сама, западноукраинцев, работавших в нашей организации. Все логично, такие красавицы какой была Хрыстя, ждать долго не могут и в девках не задерживаются, особенно потеряв девственность. Надо отдать ей должное - моя попытка возобновить с ней наши отношения, после её замужества, была напрочь твёрдо отвергнута -"я другому отдана и буду век ему верна" - вот смысл всего диалога. Мне ничего не оставалось, как пожелать ей счастья и заручиться её дружбой

10.

В общежитии на Щорса 11, кроме нас, жили штукатуры-декораторы и плотники, в основном это мужчины из близлежащих деревень, которые отличались своей набожностью от нас. Однажды у нас с ними произошла дискуссия на религиозную тему. Дошло дело до пари. Я предложил необычное пари, исключающее всякие сомнения и являющееся веским и убедительным доводом в пользу того, что никакого бог не существует. Я сказал своим оппонентам, что если бог есть, то пуст он меня покарает за богохульство моё, а значит я завтра утром не проснусь, а если проснусь, следовательно бога не существует. В ответ я только услышал их любимый довод - устрашение: "Побойся бога!"

Вообще же мы недолюбливали друг друга, если не сказать относились враждебно, на религиозной почве у нас дело доходило чуть ли не до драки. Надо сказать, что если раньше, до Львова, у меня ещё были сомнения, религиозные колебания, то, начиная с Львовского периода жизни, я стал абсолютным атеистом.

Львовский период оказался для меня большой школой не только в освоении и познании искусства, но и литературы, философии. В это время я серьезно увлёкся философией. Перечитал множество материала таких философов, как Гегель, Кант, Феербах, Маркса и Энгельса. Многое прочитал из сочинений В.И. Ленина и сделал для себя уже тогда определённые выводы для руководства ими. Пожалуй главный вывод, что ничего идеального нет, что все идеологии - своего рода религии, а следовательно изначально ложные. Рая на земле (коммунизма) также не может быть, как и рая на "том свете" (после смерти). Всё - обман, рассчитанный на то что якобы надежда умирает последней. Нужно жить по принципу: все твоё, для тебя в твоих руках, зависит от тебя в первую очередь. В это время так же прочитал много книг, как русских классиков, так и зарубежных, но кроме чистого удовлетворения от прочитанного, полезного для жизни почерпнул мало. Жизнь в этом отношении, лучший учитель. В дальнейшем в своей жизни читал книги и другие печатные издания "от нечего делать", чтобы скоротать время если нечем больше заняться, понимая, что всего все равно не перечитаешь. Можно "прочитать " всю свою жизнь, самому ничего так и не сделав полезного, а следовательно, напрасно прожив жизнь. На мой взгляд, лучше попытаться самом написать хоть один небольшой рассказ, одно стихотворение, чем перечитывать то, что написали другие.

11.

В курортный городок Моршино нас повезли на обыкновенной грузовой машине в кузове. Вместе с нашим инструментом, необходимыми материалами и прочее. Я так окоченел в дороге, что когда, наконец, приехали на место, не смог слезть с машины - ноги мои стали как деревянные. Я их совершенно не чувствовал. Спрыгнул в сугроб, как на ходулях. Хорошо всё обошлось - ноги не отморозил. Нам предстояло работать в "мраморном дворце", отделывать, так называемый, "Хрустальный" зал.

Работа была творческая, интересная. Мы были предоставлены сами себе, нам никто не мешал, никто не торопил, нам полностью доверяли, уверены были что мы не подведём. Во время работы хотелось петь, что собственно мы и делали - душе хотелось петь. Зима в Прикарпатье в том году выдалась на редкость удивительно сказочной: мягкая, снежная, с большими сугробами, с инеем на деревьях и кустах - красотища неимоверная Причем, снег кругом пушистый, белый, белый и тишина, и чистейший воздух - чем не курорт. Здесь я впервые находился, и даже разговаривал, с бывшим "бендеровцем". Он житель Моршино, по обращению правительства добровольно вышел из леса и был помилован. По профессии он был столяр, во дворце слал паркет. В то время многие бывшие бендеровцы были помилованы и им была предоставлена возможность работой искупить свою вину перед государством. Надо сказать, что наш паркетчик работал отлично.

Питались мы в поселковом ресторанчике. Ходили туда мимо павильона, к которому была подведена минеральная, лечебная вода из скважины. Частенько заходили выпить минералки перед обедом или ужином. Кормили в ресторане очень вкусно и самое главное для нас сравнительно недорого, как говорится, по нашим деньгам. Надо сказать, что до этого я в ресторанах, кажется, не бывал, если не считать того, что во время войны наша группа детдомовцев была прикреплена питаться в довоенном ресторане и лишь спустя несколько месяцев, нас перевели питаться в заводскую столовку. Как бы там ни было, но в ресторанных блюдах, на званиях я не разбирался. Однажды я решил выявить разницу между ромштексом, бифштексом, лангетом, шницелем и отбивной котлетой и заказал всё одновременно. С тех пор только я стал различать эти блюда. Надо ли говорить, что за те несколько месяцев, что мы там работали, я заметно поправился.

Моршино мне так понравилось, что я решил снова туда приехать на выходной день летом, когда было много курортников и лес, что за мраморным дворцом был не белым, как зимой, а вовсю зелёным. Но если раньше всё здесь было мне дорого, было каким-то родным, своим, то теперь я чувствовал себя здесь лишним, никому не нужным. Летом после открытия сезона, здесь была совсем другая, мне непонятная, чужая жизнь. Здесь теперь каждый занят своими болячками. Я пожалел, что сюда снова приехал, это была ложка дёгтя в бочку с мёдом. Не возвращайтесь туда откуда вы уехали, где вам было хорошо, если не хотите разочароваться! Правда поездка для меня была не совсем на пресной. Я многое узнал нового о здешних местах времён войны, про госпиталь, который находился именно в "Мраморном дворце". Об этом мне поведал местный житель, повстречавшийся в лесном массиве, где ещё сохранились траншеи и блиндажи.

После прибытия с командировки в Моршино мы с месяц работал в львовском университете им. И. Франко. После основной работы по вечерам и в выходные дни подрабатывали, здесь же, - красили крышу. Бывало красишь крышу в выходной день, а рядом в парке Костюшко играет музыка, гуляют. Так становится тоскливо на душе и обидно, что хочется всё бросить. Черт с ними с деньгами, и отдохнуть по-людски с любимой девушкой. Во время коротких перерывов в работе мы иногда соревновались: кто дольше и быстрее пробежит по балюстраде венчающей фасад здания. Балюстрада протяженностью вдоль всего фасад. Высотой с полтора метра и довольно узкая, так что ходить, а тем более бежать по ней было жутковато, если представить себе, что находитесь на высоте пяти-шестиэтажного дома, на самом краю крыши. Мы бегали по балюстраде по двум соображениям. Во-первых, испытать себя на храбрость, во-вторых, нам нравилось привлекать на себя внимание прохожих. Каждый раз при этом, собиралась толпа зевак, перед фасадом университета.

12.

Последним объектом, где мне пришлось поработать перед уходом в армию, была центральная городская библиотека. Что запомнилось - это множество старинных книг на украинском, польском и немецком языках, много альбомов с рисунками, гравюрами всех времён и народов, с памятниками и архитектурными стилями. Короче говоря, нас так интересовало всё и ко всему мы имели доступ - хранилища были в нашем распоряжении. Мы делали копии с понравившихся нам вещей. Я скопировал два образца породы мрамора, которые у меня где-то хранятся до сих пор. Помнится отличился в деле копирования среди нас Павел Иванов. Откровенно говоря я такого успеха от него не ожидал. Он карандашом сделал копию мальчика, увеличив её в несколько раз. При этом его копия получилась изумительно точной, до мельчайшего завиточка. Здесь, как нигде раньше, Павел показал всё, на что он способен, проявил упорство и усидчивость, и конечно же мастерство. Почему-то считается, что скопировать легче чем нарисовать своё. Это как посмотреть. Как скопировать и как нарисовать своё. Если скопируешь, что копию нельзя отличить от оригинала - честь тебе и хвала, значит ты зрелый мастер, а если ты изобразил никому не нужную пачкотню, то грош тебе цена в базарный день.

Надо сказать, что всё это время, пока я находился во Львове, я не порывал связи со своим детдомовским однокашником Михаилом Дрыгой, который учился, а затем работал в Лубнах, с тех пор как мы - наша кибинская четвёртка, разъехалась в разные стороны. Я знал адресе Михаила и изредка ему писал. О судьбе Ивана Первомайского и Владимира Дунаева мы ничего не знали, что с ними, где они, как у устроились? Об Иване у меня душа была спокойна. Зная Ивана, его характер, можно было быть уверенным, что у него всё будет хорошо, волноваться нету повода. Володя из нас самый хороший человек, самый добрый, доброжелательный, дружелюбный, но и самый, пожалуй, невезучи слишком простой, доверчивый, которого легко обмануть - самый из нас четверых, уязвимый. Может быть поэтому мы его все очень любили и теперь, мы с его лучшим другом Михаилом, больше переживали за него, чем за себя, И вот что я узнал от Михаила когда он приехал ко мне на пару дней в гости, перед тем как идти в армию. Оказалось, что все эти пять лет, после нашего расставания, В. Дунаев отбывал наказание - сидел в тюрьме.

Получилось так. Володя ехал поступать в ремесленное училище, кажется в Лубны, туда куда уже поступил его друг Михаил. Ехал он на подножке и ветром у него сдуло фуражку, в которой находились все документы. Так он остался (без документов и ему ничего не оставалось, как беспризорничать пока не связался с ворами, которые занимались тем, что срывали пломбы и грабили вагоны. Шайка была схвачена. Володе дали пять лет. После освобождения, поехал на Донбасс в Горловку, устроился шахтером. У меня хранится фотография, которую мне передал Михаил, на которой Володя-шахтёр, но в костюме - приличном со своим другом шахтёром. К счастью, Володя запомнил адрес Мишин в Лубнах и при первой возможности написал ему, а затем прислал фотографии на память для него и для меня.
 
Мы, теперь уже втроём, поддерживали дружески отношения до пятьдесят третьего года. М. Дрыга служил в Измаиле, где он прошел курс молодого бойца, а затем его направили служить г. Белгород-Днестровский. Здесь в крепостном городе служба у него не заладилась. По натуре Михаил строптивый, не любил когда его зажимают и остро это воспринимал, как покушение на его свободу, как все детдомовцы, больше всего страдал от несправедливости, поэтому бунтовал, не мог смириться с жёсткими требованиями строевого устава и воинской дисциплины. Он часто конфликтовал с командирами, вступал с ними в пререкания, за что ему вечно доставалось - не "вылезал” с нарядов и т.д. Дело дошло до военного трибунала. Боже, сколько досталось этим парням и многим таким, как они сиротам, а ведь хорошие по сути ребята: любили труд и умели выполнять любую работу безоговорочно, не требуя взамен ничего. Всегда голодны раздетые, вшивые, никому не нужные и по существу ещё дети, но гордые. Чтобы их понимать нужно совсем немного - относиться к ним по человечески.

13.

Весной пятьдесят первого года, одного за другим, в армию забрали всех ровесников. Кроме меня в бригаде остался только П. Иванов. Я уже говорил, что первым из всех нас поступил в ВУЗ Нестерчук и ему дали отсрочку в армию. На его место художника-оформителя на завод перешел А. Михненко.  Его не взяли в армию, так как у него оказалось плоскостопие. Иванова не взяли, так как он был инвалид с детства - сильно тянул ногу. Почему не берут в армию меня мне было не понятно. Думаю виной этому было моё опоздание с поступлением в художественное училище и сведения обо мне не был переданы в военкомат. Других объяснений я не вижу. Как бы там ни было, оказалось, что я не стоял на учёте в горвоенкомате.

Но понятно, что рано или поздно это выяснится. Хуже будет идти в армию потом - ничего не успеешь ни сейчас, ни после армии. Кроме того могут подумать, что я скрываюсь от службы в армии, не хочу выполнять свой долг по закону. Чтобы не слыть дезертиром, решил самому наведаться в военкомат. Там моему приходу обрадовались и тут же поставили на учёт. Долго ждать призыва не пришлось. Осенью, в конце сентября пришла повестка из военкомата - меня призвали в армию. Я знал, что осенью меня заберут, поэтому мне хотелось прожить последние месяцы перед службой как можно лучше, веселей, так - чтоб запомнилось. По возможности ни в чём себе не отказывал. Все сбережения, откладываемые на черный день, тратил не жалеючи. Хорошо, что было с кем тратить. Как-то будучи в гостях на работе у А. Михненко на заводе, я познакомился с девушкой Надей Малиновской. Мы стали встречаться и проводили вместе всё свободное время. По наивности, даже мечтали после того, как я отслужу, пожениться. Перед тем, как мне идти в армию, мы сфотографировались на память с букетом цветов, который я ей подарил при свидании. Переписывались мы с ней года два, а затем постепенно всё заглохло. Я ей сам написал, чтобы больше не ждала - шутка ли пять лет ждать молоденькой симпатичной девушке. Фотографию храню, как память о чистой, прекрасной любви.

14.

После прохождения медкомиссии, меня зачислили в "команду 40".
Как потом выяснилось, зачислили в подводники. Всё шло, можно сказать, нормально, если не считать небольшую заминку с полным расчетом на работе. Дело в том, что когда я работал в библиотеке, у меня увели (стащили) лестницу-стремянку, она была записана на меня, я за неё расписался при получении на складе. Мне не давали расчет, и документы, пока не собрал всех подписей. Чтобы получить подпись от кладовщика пришлось самому сделать лестницу-стремянку. Вот где пригодились мне знания столярного дела полученные ещё в детстве и умение обращаться со столярным инструментом. В течение одного дня трёхметровая стремянка была изготовлена. Жаль, что трудовую книжку я почему-то на руки так и не получил. Откровенно говоря, я тогда понятие не имел, что необходима будет трудовая книжка впоследствии.
 
Сборы были недолги, как в той песне поётся. Всё, что у меня было поместилось в небольшой фибровый чемоданчик и тот оказался полупустым. В назначенное время прибыл на вокзал. Хорошо запомнился день нашего отъезда с полюбившегося за все эти годы города. Был пасмурный, безветренный, с моросящим дождичком, день. Казалось, что сама природа грустит вместе с нами. Этот день почем-то, мне напоминал день нашей эвакуации во время войны из г. Лебедин. Точно такой же был эшелон из товарных вагонов-теплушек, лишь спереди и сзади у теперешнего эшелона виднелись пассажирские вагоны для сопровождающих сержантов и офицеров. День был будний, поэтому вероятно, провожающих было немного, все, кто хотел, простились дома.
 
Меня тоже никто не провожал. Я не люблю проводов - грустное мероприятие, того и гляди расплачешься. Странно, но я не ощущал себя одиноким, наоборот, меня не покидало чувство, что моя жизнь должна измениться к лучшему. В Армию я шел с открытой душой с лёгким сердцем, ничуть не боясь, зная, что мне там хуже не будет. Дисциплины не боялся, так как внутренне был организован, любил чтобы все было четко заранее известно и во всём чтоб был порядок. Физически был здоров и вынослив и духом был крепок. В общем, к служб в Армии был вполне готов. Наконец была дана команда: "По вагонам!" И ещё через минуту эшелон медленно тронулся в далекий путь, и вдруг, как будто сговорившись, весь эшелон запел одну и ту же песню во всех вагонах в унисон. Сразу можно было догадаться, что в эшелоне едут будущие моряки, так как пели - "Прощай любимый город"…