1203. Разгром Ван-хана и Чжамухи

   1203 г. от Р.Х.
   6711 г. от С.М, 599-600 (с 9.IX) г.х., год Свиньи (15.II.1203-4.II.1204)

   Разрыв и борьба Чингис-хана с Ван-ханом и Чжамухой, гибель Ван-хана.

   ЮАНЬ ШИ. цз.1. Тай-цзу (Чингис-хан) [1.1, с.449-454].
   В год гуй-[хай] Ван-хан с сыном задумали план, пожелав погубить государя, и тогда отправили посла сказать [ему] так: «Некогда собирались устроить брачные дела, теперь подходящее время выдать замуж [дочь Ван-хана]. Приглашаем приехать выпить на пиру в знак помолвки».
   Государь согласился на это, указал всадникам поехать с ним. Проехали полпути, как в душе [Чингис-хана] зародилось подозрение, [он] приказал одному всаднику поехать с вежливым отказом, а государь тогда повернул назад. Поскольку заговор у Ван-хана не получился, [он] сразу решил поднять войска и напасть. Некий конюх Кишилих услышал про это дело и вместе с младшим братом Бадаем тайно сообщил государю. Государь сразу же рассредоточил войска по укреплению Арал, переместил все обозы в иное место, отправил Чжэльмэ в авангард и, подождав подхода Ван-хана, сразу перестроил войско и выступил на бой.
   Раньше всех [Чингисхан] встретился с обоком чжиргинцеву, вторым встретился с обоком тункаитов, в придачу к ним встретился с обо ком Хори - Шилэмунa и всех их разбил. Самым последним [он] встретился с родовым войском Ван-хана и тоже разбил его. Нилха-[Сангун], видя силы [кэрэитов] в опасности, бросился па атакующие порядки, по был поражен стрелой в щеку, сразу же сплотил вокруг себя воинов и отступил. Люди обока киреев поэтому бросили Ван-хана и покорились.
   Вскоре после того как Ван-хан был разбит и вернулся [в свои места], государь тоже повел воинов, чтобы возвратиться к топям Тунгэ и поставить там войско. Он послал Архай-[Xacapa] выразить упрек Ван-хану: «Вы преследовались своим младшим дядей Гур-ханом и терпя лишения скитались. Мой отец сразу же напал па Гур-хана, разбил его в Хэси, его земли и людей сполна взыскал в пользу Вас. И это первая из великих заслуг перед Вами!
   Когда Вы подверглись нападению найманов, то бежали на запад и не было [Вам] где сделать дневку. Ваш младший брат Чжаха-Гамбу был на границе Цзинь, я спешно послал к нему человека с призывом вернуться [на помощь Ван-хану]. Вдобавок, еще до [его] прибытия, люди обока меркитов занялись притеснениями [Ван-хана], я попросил моего старшего брата Сэчэ-беки с моим младшим братом Тайчу отправиться перебить их. И это вторая из великих заслуг перед Вами!
   В то время, когда Вы в нужде скитались, я прошел через Хадихлик, повсеместно у всех обоков отбирал овец, коней, ценности и имущество, чтобы сполна поднести Вам — и не прошло и полмесяца как сделал так, чтобы у Вас голод сменился сытостью, а худоба — упитанностью. И это третья из великих заслуг перед Вами!
   Вы не сообщили мне, что уходили в набег на обок меркитов, многое захватили и вернулись назад, но ни шерстинки мне не выделили. Я тем не озаботился. Вам, который был сокрушен найманами, я послал 4 полководцев отбить и вернуть ваших людей, вновь возвести на престол вашего государства И это четвертая из великих заслуг перед Вами! Я ходил походом на дорбенов, татар, хатагинов, салджиутов и ***гиратов, всего 5 обоков. Как ловчий сокол хватает гусей — диких ли, домашних ли, так и [я] что видел, то и захватывал, а захваченное обязательно представлял Вам. И это пятая из великих заслуг перед Вами!
   Все эти 5 заслуг — ясная проверка [меня], а вот Вы уже не можете отплатить мне тем же примером. Теперь же пусть и малым добром воздайте за те [заслуги] и тотчас присоедините [свои] войска к моим!»
   Ван-хан выслушал это и сказал Нилха-[Сангуну]: «Эти слова ко мне, каковы, а? Мой сын по истине верно их [сказал]».
   Нилха-[Сангун] ответил: «Ход дел сегодня уже не изменить, только и остается, что напрячь силы и побороться-сразиться. Мы победим — тогда ему кланяться, он победит — мы поклонимся! Для чего тут мною разговаривать».
   В то время [люди] государева улуса, Алтан и Хучар, собрались все на стороне Ван-хана Государь поэтому послал Архай-[Хасара] и приказал сообщить им [свои] порицания и обвинения Ван-хана, сказав так: «Некогда наше государство-улус не имело главы. Сэчэ-беки и Тайчу, этих двух человек, потомков Бархаха, брата нашего деда, [мы] хотели возвести на престол [улуса]. Они вдвоем тогда наотрез отказались. Затем, тебя — Хучара, сына моего дяди Нэкуна, тоже пожелали возвести на престол. Ты сам, [Хучар], также отказался наотрез. Однако дело не могло быть оставлено на полпути, и опять, [уже] тебя — Алтана, сына Хутула-[хана, старшего в нашем роду, таюке хотели возвести на престол улуса Ты, [Алтан], тоже отказался наотрез. Тогда вы все признали меня главой и выдвинули во владетели улуса Да разве было у меня с самого начала в глубине души [это]?! Не сам замыслил, но [вами] сообща был понуждаем к этому! У Трех рек, там где предки положили начало [роду], не нашлось других людей для этого. Вы делали добрые дела Ван-хану, но нрав у Ван-хана неустойчивый и, прикинув как это было [у вас] со мной, разве не сделает [он] выводы о вас? Я теперь ухожу, покидаю ныне [вас]!»
   Алтан с остальными не имели что ответить.
   Государь после того как направил посла к Ван-хану, двинул затем в набег войска, чтобы захватить чжиркинцев особый обок хунгиратов. Когда дошли до реки Балчжуна, реки мутной и своенравной, государь напился от нее ради присяги народу.
   Некий человек из обока икирэсов, по имени Боту, будучи разбит обоком хору ласов, сошелся с государем и заключил с ним союз. [Джочи]-Хасар жил отдельно в горах Хараунш, когда Ван-хан набегом полонил его жен и детей. Взяв с собой самого младшего сына Tyxy, он бежал. [Когда] кончилось продовольствие — искали птичьи яйца для пропитания. Они пришли на соединение [с Чингисханом] к реке. Когда соразмерили силы, которые у Ван-хана велики и могучи, а у государя — малы и слабы, то не зная, наверное [будет ли] победа или поражение, многие из народа весьма испугались опасности. Но все те, кто объединились как «пившие воду реки», — так назвали пивших мутную воду [Балчжуна], сказали, что вот они-то и будут едины в трудностях и лишениях. Войска Ван-хана двинулись и встретились в бою с государем в местности Халахаджину что в Шато. Ван-хан потерпел крупное поражение. Его подчиненные Алтан, Хучар и Чжамуха составили план убийства [своего] государя Ван-хана, но не получилось. Тогда они убежали к найманам. Обоки Даритай-отчигина, бааринову, и некоторые прочие, поклонились [Чингисхану] и покорились.
   Государь, переместив войско к истоку реки Онон, задумал нападение на Ван-хана. Он снова отправил двух послов к Ван-хану, якобы со словами [Джочи]-Хасара, сказавшего так: «Мой старший брат и [ваш] старший сын, ныне неизвестно где обретается, да в придачу мои жены и дети находятся у вана. Если бы я решил уйти [от брата], даст ли тогда [ван] мне прочно обосноваться? Если ван пренебрежет мной, то сделает ошибку — пусть вспомнит, что я [с ним] издавна был в ладах. В таком случае я умываю руки и отправляюсь восвояси!»
   Ван-хан поверил им, поэтому послал людей вслед этим двум послам, чтобы передать кожаный мешок, наполненный кровью, [в знак] союза с ним, [Джочи-Хасаром]. Пока они добирались, этими двумя послами уже были проведены ночью очень быстрым и бесшумным маршем войска к горам Чжэчжэр-ундур. Они вывели их, [войска], неожиданно и внезапно напали на Ван-хана и поразили его. Был полностью покорен народ обока кэрэитов. Ван-хан с Нилха-[Сангуном] отчаянно [сражаясь], избежали [плена] и ушли. Ван-хан, вздыхая, сказал: «Я своим сыном» был введен в заблуждение и раскаяние о сегодняшних бедствиях— к чему оно [теперь]!»
   Ван-хан, продвигаясь, на дороге встретил военачальника обока найманов, который его убил. Нилха-[Сангун] бежал в Си Ся, день за днем разбойничал и грабил для себя богатства. Вскоре затем, опять направившись в набег на Си Ся, дошел до государства Куча. Владетель государства Куча с войском пошел карательным походом и убил ею. Государь после гибели Ван-хана [устроил] большую охоту у реки [в] Темэн-[кээр], [там] издал указы по армии, воодушевил на победы и вернулся. В то время глава обока найманов Таян-хану, устрашившись душой могущества государя, отправил посла сговориться с владыкой обока белых татар Алахуш и сказать так: «Я узнал, что в восточной стороне некто объявил себя государем. На небе нет двух солнц — неужели народ имеет двух ванов?! Вы можете содействовать моему правому крылу — я собираюсь отнять его [Чингисхана] лук и стрелы».
   Алахуш сразу сообщил этот план государю, оставаться на месте не было причины — он поднял обок и стал вассалом [Чингисхана].

   ЮАНЬ ШИ. цз.120. Джафар-ходжа [1.1, с.518].
   Джафар-ходжа, человек из сай-и. Сай-и — был старейшиной племен в Западном крае, потом по [нему] стали [называть] род. Ходжа — так называют их чиновников. Джафар, с огромным телом и прекрасными усами с бородой, имел квадратные зрачки и высокий лоб, был отважным молодцом, прекрасно ездил на коне и стрелял. Первоначально [когда он] сделал визит Тай-цзу, бывшему среди войск, [тот] с первого взгляда выделил его. Тогда у Тай-цзу произошел раскол с кэрэитским Ван-ханом.
   Однажды вечером Ван-хан скрытным и скорым маршем привел войско, не дав подготовиться. Войско было многочисленное и [Чингисхан] был разгромлен, Тай-цзу в спешке отвел войска и бежал, всего было тех, кто оттуда выбрался, только 19 человек. Джафар был вместе с ними. [Когда] дошли до реки Балчжуна, дорожный провиант весь исчерпался, а раздобыть еды очень долго не могли. Случилось так, что на север скакала дикая лошадь, чжуван стрелял из лука в нее и убил. Затем [ее] освежевали и выпотрошили для котла, в который налили воды из реки, при помощи камней развели огонь, сварили и съели ее. Тай-цзу поднял руки, запрокинул голову к небу и поклялся, сказав так: «В случае если я совершу великое дело, то [я] буду со всеми этими людьми вместе — и в сладости, и в горечи. Если нарушу эти слова, то стану похожим на воду [этой] реки!»
   Среди воинов не было таких, которые бы не расчувствовались и не прослезились.

   РАД. Краткая летопись Чингис-хана [1.2, т.1, к.2, с.251-252].
   Весною этого года Чингиз-хан был в своих ордах. Он-хан и его сын Сангун хитростью вытребовали его под предлогом сватовства дочери. Когда он уезжал, Мунлик-эчигэ удержал его от поездки. После того Он-хан и Сангун сговорились повести войско и неожиданно напасть на Чингиз-хана, но шпион уведомил его, чтобы он повел [в бой] войско. С обеих сторон дали сражение. Обращенный в бегство, Чингиз-хан ушел в Балджиунэ, который представляет незначительный источник, и несколько дней они пили там воду, отжимая [ее] из грязи. Затем он отправился в другое место. Оттуда он послал к Он-хану, Сангуну и его эмирам посла с извещением о правах [на их к нему признательность], которые подтверждаются разного рода случаями, всегда имевшими место, но те отказались помириться.
   Случилось так, что некоторые эмиры Он-хана изменили ему и, замыслив измену, отделились от него. Некоторые из них присоединились к Чингиз-хану. В это время брат Чингиз-хана, Джочи-Касар, отстал от него, и войско Он-хана разграбило его жилище и пожитки. Он голодный и голый пришел к Чингиз-хану. Тот послал гонца от лица Джочи-Касара к Он-хану [сказать]: «Я приложил [все] старания, чтобы соединиться с братом, и не нашел никаких его следов. Если хан, мой отец, вернет мне дом, я подчинюсь».
   Таким путем Чингиз-хан усыпил бдительность Он-хана, повел на него войско и разбил его.
   В ту зиму [Чингиз-хан] зазимовал в местности, называемой Тэмээн-кэхэрэ, прибывши к себе домой. Так как еще до этой победы он уже подчинил себе племя тайджиут и другие монгольские племена и, покорив родственных ему монгольских эмиров и других, объединившихся с Он-ханом, стал их государем, – то в тот год, когда он убил Он-хана, который был уважаемым государем древнего рода, и престол, государство, скот и войско последнего стали его собственностью, – ему присвоили имя Чингиз. Значение [слова] Чингиз такое же, как слова гур-хан, то есть сильный и великий государь. В том владении существовал обычай называть великих государей гур-ханами вплоть до последнего времени, когда однажды монгольские племена из нирунов и некоторые из дарлекинов собрались [вместе] и наименовали Джамукэ-сэчэна гур-ханом. Вследствие того, что это название закрепилось за другими лицами и им [монголам] не сулило счастья, то они присвоили Чингиз-хану [прозвание] с тем же значением, [но] на монгольском языке. До этого же времени имя его было Тэмуджин, которым его назвал отец. Астрологи и некоторые историки, исходя из этого, положили считать начало [его] царствования с этого года. Благодаря этому утверждению, случилось следующее совпадение: отец его скончался в год свиньи и он стал государем в году свиньи и скончался в год свиньи. В монгольских же летописях как начало его царствования приводят тот год, в который по убиении им Таян-хана, государя найманов, ему присвоили Чингизхановское прозвание.

   РАД. О поездке Джамукэ к Сангуну, сыну Он-хана, о привлечении последнего к враждебным действиям против Чингиз-хана и к союзу с ними и другими племенами и о сражении Чингиз-хана с ними в местности Калаалджит-Элэт (оконч) [1.2, т.1, к.2, с.122-126].
   [Так продолжалось] до тех пор, пока опять весною года свиньи, соответствующего месяцам 599 г.х. [1202-1203], Сангун не послал к отцу посла с весьма настойчивым заявлением: «Как люди умные, здравомыслящие и проницательные не внимают подобным говорящимся им словам?».
   Он-хан, услышав эти настойчивые речи, сказал: «Мы стали с ним [Чингиз-ханом] побратимами [андэ], и он неоднократно проявлял по отношению к нам великодушие, помогал нам скотом и всякой всячиной, как же можно покуситься на него и замыслить [злое] против него? Что мне делать? Сколько я ни запрещаю вам [делать это], вы не слушаетесь меня! Пусть мои кости [хоть] в пору старости обретут покой! Теперь вы не слушаетесь! Когда это дело вы сможете [осуществить], то, бог даст, они перенесут [все это]». Он произнес эти слова и крайне опечалился.
   Тогда они тайно подожгли пастбища, где находился Чингиз-хан, так что ему осталось неизвестным, как это случилось, и надумали [следующее]: «Перед этим он сосватал для своего сына Джочи нашу дочь Чаур-беги, а мы [ее] не отдали. Теперь же мы пошлем [к нему] и скажем, что мы отдаем девушку, с тем, чтобы он приехал и устроил той, вы же дайте сговорный пир, с тем чтобы мы поели. А когда он приедет, мы его схватим!».
   По этому важному делу они послали [человека], по имени Букадай-кичат. Когда известие дошло до Чингиз-хана, он отправился вместе с двумя нукерами. В пути он остановился в доме Мунлик-беки-эчигэ из племени конкотан, который был отцом Тэб-Тэнгри, и заночевал там. На утро, посоветовавшись с Мунлик-беки-эчигэ, он [не поехал дальше] и послал [такой] ответ: «Наши кони отощали, мы их откормим, а пошлем одного человека устроить той и съесть сговорный пир».
   Затем Чингиз-хан вернул посла и прибыл в свой дом.
   После этого Он-хан и Сангун задумали выступить в поход на войну с Чингиз-ханом, а он о том не знал. Один из старших эмиров, принадлежавших Он-хану, по имени Екэ-Чэрэн, придя домой, сказал своей жене, по имени Алак-Нидун: «Если бы кто-нибудь пошел и поставил в известность Чингиз-хана о имевшем место происшествии, то последний наверняка оказал бы ему много милостей и добра».
   В ответ жена сказала ему: «Не услыхал бы кто-нибудь смутные речи, которые ты произносишь, и не придал бы [им] значения!».
   [Между тем], из табуна пришел табунщик Чэрэна, по имени Кишилик, и принес молоко. Стоя снаружи жилья, он услышал эти речи и сказал своему нукеру Бадаю: «Ты слышал, что они говорят?».
   Сын Чэрэна, по имени Нарин-Кэхэн, стоя снаружи, оттачивал напильником стрелу. Он [также] слышал слова, которыми обменивались отец и мать, и сказал: «Эх вы, отрезанные языки! Что это за речи, которые вы говорите и разглашаете тайны?!».
   Бадай сообразил, [в чем дело], и сказал Кишилику: «Я понял, в чем дело!».
   Они оба спешно отправились и быстро оповестили Чингиз-хана. Все тарханы, которые ныне известны, [как то] Хорезми-тархан, Туган-тархан и Садак-тархан, принадлежат к потомкам этого Кишилика и этого Бадая. С той поры и доныне они, их племя и их род [кабилэ] стали и есть тарханами и старшими эмирами.
   Затем, когда Чингиз-хан хорошо уразумел эти речи, он остался сам стоять в местности, название которой Арал, а кибиткам [ханэ] приказал откочевать в леса, называемые Силуджолджит. Всех же [своих военных] послал в дозор в местность Мао-ундур, что за горой. А Он-хан [тем временем] перед горой Мао-ундур подходил к местности, где росла красная верба и которую монголы называют Хулан-Бурукат. Два нукера, принадлежавшие Элджитай-нойону, [из коих] одного звали Тайчу, а другого Джабкитай-Эдэр, отводили коней в табун, заметив врага, они тотчас поскакали и уведомили Чингиз-хана, который находился в местности Калаалджит-Элэт и ничего не знал. Чингиз-хан тотчас выступил.
   Когда солнце поднялось [над горизонтом] на одно копье, войска с обеих сторон уже построили ряды друг против друга. Так как у Чингиз-хана войско было небольшое, а принадлежащее Он-хану – многочисленно, то он учинил с эмирами совет: «Как нам поступить?».
   Один из эмиров, состоявших в то время на его службе, был Кэхтэй -нойон из племени урут, другой Куилдар-сэчэн из племени мангут, [а эти племена] друг другу родственны. В то время, когда племена урут и мангут, изменив, отпали от Чингиз-хана и присоединились к племени тайджиут, оба они не восстали [против него], а, выказав преданность, усердно служили.
   Когда Чингиз-хан обсуждал [положение], Кэхтэй-нойон поглаживал по лошадиной гриве плетью, находясь в раздумье и сомнении, и не смог [дать] определенного ответа. Куилдар-сэчэн, который был побратимом [андэ] Чингиз-хана, сказал: «Хан, анда мой! Я поскачу, воткну в землю свой бунчук на том холме, что находится в тылу врага и название которого Куйтэн, и выкажу свое мужество. У меня несколько сыновей, если я умру, Чингиз-хан сумеет их вскормить и воспитать!».
   Другой эмир Баджигар-хан, также происходивший из мангутов, сказал Чингиз-хану: «Какая нужда во всем этом? Поскачем на них, уповая на бога, и [пусть будет], что суждено всевышней истиной».
   Короче говоря, Куилдар-[сэчэн] поскакал, как он сказал, и всевышний творец помог ему проскочить [невредимым] мимо врагов и водрузить свой бунчук на том холме Куйтэн. Чингиз-хан же совместно с другими эмирами атаковал [врага]. Раньше всех они обратили в бегство племя джиркин из племен кераит, которое было лучшим войском Он-хана. После этого они разбили племя тункаит, также из кераитов, затем разбили Курин-Шилэмун-тайши, который был старшим из эмиров Он-хана, и едва не перебили стражу и личную охрану Он-хана.
   [Тогда] Сангун атаковал [войско Чингиз-хана]. Они поразили его в лицо стрелой, в результате этого натиск войска кераитов ослаб и они остановились. Не случись же этого, [Чингис-хану] грозила опасность полного урона. У монгольских племен эта битва известна и знаменита и поныне повторяют в рассказах: «Битва при Калаалджит-Элэте...», а эта земля находится на границе страны Хитай. В силу многочисленности [кераитов] Чингиз-хан не смог устоять [перед ними] и отступил. Когда он обратился вспять, большая часть войска покинула его, он же ушел в Балджиунэ. Это была местность, где было несколько маловодных родников, недостаточных для них и их скота. Поэтому они выжимали воду из грязи и пили [ее]. Впоследствии он [Чингиз-хан] покинул это место и отправился в места, о которых будет упомянуто ниже. Группа лиц, бывших в то время вместе с Чингиз-ханом в Балджиунэ, была немногочисленна. Их называют Балджиунту, т.е. они были с ним в этом месте и не покинули его. Они имеют установленные права и отличны перед другими. Когда он оттуда вышел, часть войска и некоторые племена вновь примкнули к нему.

   РАД. Об отправке послания Чингиз-ханом к Тэргэ-Эмэлу, эмиру племени кунгират, и о его подчинении [Чингиз-хану] со своими подчиненными и приверженцами [1.2, т.1, к.2, с.126-127].
   После того, как Чингиз-хан возвратился с битвы при Калаалджит-Элэт, [он и его войска] собрались в местности на реке, которую называют Ур-мурэн, у пределов Кэлтэгай-када, что [одновременно] служит названием реки и большого горного пояса, там, где находится обиталище племени тагачар, и пересчитали войска. Их было 4.600 человек. Перекочевав оттуда к реке Калаалджин, они разделились на две части. 2.300 человек вместе с Чингиз-ханом пошли по одному берегу упомянутой реки, а другие 2.300 человек вместе с племенами урут и мангут – по другому берегу. Они шли вниз по течению реки. В пути они дошли до границы поселений Тэргэ-Эмэла, из эмиров и предводителей племени кунгират. Они отправили к нему посла с таким извещением: «Перед этим мы были друг другу названными братьями и сватами и вы имели [на нас] установленные обычаем права дядьев [по женской линии], если будете с нами в дружественных отношениях, мы также будем [вашими] союзниками и друзьями. А если будете враждовать [с нами], мы также будем враждовать [с вами]».
   Так как [кунгираты] дали благоприятный ответ, то помирились и стали заодно [с Чингиз-ханом]; последний, откочевав [отсюда], расположился вблизи озера и реки, воды которых называют Тунгэ-наур Торкэ-Корокан. [Там] он поставил свой стан [макам], отдохнул и успокоился от трудностей пути.

   РАД. Об отправке Чингиз-ханом посла к Он-хану и о напоминании о правах, установленных за ним в былые времена [1.2, т.1, к.2, с.127-131].
   Затем Чингиз-хан определил в качестве посла к Он-хану человека, по имени Аркай-Джэун, из племени илдуркин и велел сказать ему: «В настоящее время мы расположились при Тунгэ-науре и Торкэ-Корокан, трава их хороша, мерины наши отъелись. Теперь, о хан, отец мой, [вспомни], прежде, в то время, когда твой дядя Гурхан сказал тебе: «Ты не оставил для меня места моего старшего брата [aкa], Буюрук-хана, и уничтожил обоих моих братьев: Тай-Тимур-тайши и Бука-Тимура!» – и за это он тебя заставил бежать, загнал тебя в горную теснину, имя которой Караун-Капчал, и [там] окружил [тебя], и ты выбрался оттуда [только] с несколькими людьми, – кто тебя вывел [оттуда], как не мой отец, выступивший в поход вместе с тобою?!
   Разве не из племен тайджиут некто, по имени Удур-Кунан, и другой, по имени Букаджи, оба отправились вместе с тобою с несколькими людьми? Уйдя оттуда, они прошли местность и степь, имя которой Карабука, перебрались через местность, имя которой Тула-тан-тулан-Кутай, прошли через местность Тулатан-Тулангуй и, пройдя через высоты Капчал, ушли в место, имя которого Гусэур-наур. Тогда [мой отец], отыскав твоего дядю Гурхана, а Гурхан находился в местности, имя которой Курбан-тэлэсут, прогнал его оттуда и разгромил, и неизвестно, бежал ли он с двадцатью человеками, либо с тридцатью. [Гурхан] ушел в область Кашин и с тех пор никогда [больше] не выходил оттуда и не появлялся. Таким путем мой добрый отец отнял у Гурхана царство и отдал [его] тебе. Вследствие этого ты побратался с моим отцом, и это есть причина того, что я тебя называю хан-отец. Ныне из прав моих, которые я имею на тебя, это первое [мое] право!
   Еще [скажу], о хан, отец мой, то, что принадлежащее тебе скрылось за облаками и пропало для тебя в том месте, где садится солнце, посреди области Джаукут в Хитае. Грозным голосом я кликнул Джакамбу-побратима [андэ] и, подав ему знак, сняв шапку, я поманил его рукой. И таким образом я вывел Джакамбу-побратима, и когда я его вывел, в отместку мой враг засел в засаду. Вторично войска племени меркит прогнали Джакамбу-побратима. Из великодушия я его [снова] спас. Как могут [замыслить] убить того человека, который вывел Джакамбу-побратима из [области] Джаукут, т.е. из области Хитай, и спас [его] из рук меркитов? Для тебя я убил своего старшего брата и погубил младшего. Если [меня] спросят, кто они, они – Сэчэ-беки, который был моим старшим братом, и Тайчу-Кури, который был моим младшим братом. Таково другое мне принадлежащее право!
   Еще, о хан, отец мой, ты вышел ко мне, словно солнце, пробившееся сквозь тучу, ты пришел ко мне, словно медленно выбившееся наружу пламя. Я не оставил тебя голодным до полудня, насытил [тебя] полностью, я и месяца не оставил твоей наготы, я всю ее прикрыл! Если [кто-нибудь] спросит: «Что это значит?» – скажи: это значит, что я дал сражение в местности отрогов Катиклик, т.е. место, где был белый тополь [хаданг], за ней есть местность, имя которой Муричэк-сул, ограбил племя меркит, захватил все их табуны, стада, шатры [харгах], орды и добрые одежды и [все] отдал тебе.
   То утверждение мое, что я не допустил, чтобы твой голод держался хотя бы пол дня, и не позволил [твоей] наготе перейти за один месяц, – это есть мое третье право на тебя!
   Еще в то время, когда племя меркит было в степи Букурэ-кэхэр, мы послали гонца к Токтай-беки для разведки и наведения справок о положении; так как был удобный момент, ты ради меня не задержался и не подождал меня. Ты поскакал раньше меня и забрал там в плен жен Токтай-беки и его брата. Ты взял Кутуктай-хатун, а еще также Чалагун-хатун. Ты увел брата Токтай-[беки], Куду, и его сына Чилауна. Ты целиком захватил улус племен удуит-меркит, а мне ничего не дал. Затем, в то время, когда мы выступили на войну против найманов, когда мы построили против них ряды в местности Бай-дарак-бэлчирэ, а Куду и Чилаун, которых ты захватил и которые подчинились тебе, вторично бежали с войском и со всеми пожитками и одновременно Кокэсу-Сабрак, предводительствуя, подошел вместе с войском найманов и разграбил [твой] улус, в это время я послал Боорчи, Мукали, Борагула и Чилауна, всех четверых, и, отняв [у врагов] твой улус, вручил [его] тебе. Таково мое четвертое право!
   Еще, оттуда мы вместе пришли в местность при реке Кара, там, где находится Хулан-Балтатуут, поблизости от горы, название которой Джоркал-кун. Там мы заключили [между собою] договор, и я сказал, что, когда змея, имеющая жало и зубы, впустит между нами [свое] жало и зубы, пока мы не переговорим устами и зубами, мы не отдалимся друг от друга, иначе говоря, когда кто-нибудь скажет между нами слово с умыслом, либо без умысла, мы [его] не сочтем истинным и не изменим своего сердца и не отделимся друг от друга, пока мы не сойдемся [вместе] и не обсудим и не удостоверимся в его правильности. Теперь же, не сойдясь [вместе] и не обсудив и не проверив слово, которое произнесли между нами с умыслом, ты отделился [от меня], счел его правильным и положился на него.
   Еще, о, хан, отец мой, после того я полетел, подобно кречету, к горе Ч[и]урку-ман, перелетел через Буир-наур и поймал для тебя журавлей, ноги которых сизо-серые. Если ты спросишь: «кто они?» – Это племена дурбан и татар! Я еще раз превратился в широкогрудого кречета, перелетел через Кулэ-наур и поймал для тебя сероногих цапель и отдал [их тебе]. Если ты спросишь: «Кто они?» – Это племена катакин, салджиут и дункаит[?].Теперь же они – те самые племена, помощью которых ты меня пугаешь. Это есть другое мое право на тебя!
   Еще, о, хан, отец мой, какое право ты утвердил за собою на меня и какая польза мне досталась от тебя? Я же имею на тебя все эти права и был тебе несколько раз полезен. О, хан, отец мой, зачем ты меня страшишь, почему ты не живешь привольно и покойно? Зачем ты не даешь сладко почивать своим невесткам и сыновьям? Я, твой сын, никогда не говорил, что доля моя мала, я хочу большей, либо она плоха, я хочу лучшей! Когда у повозки сломается одно колесо из двух, [на ней] больше нельзя кочевать. Если устанет упряжной вол, а погонщик, будучи один, отвяжет и пустит его [пастись], вор [его] украдет. Если же он его не отвяжет, а оставит [впряженным] в повозку, вол отощает и издохнет. Если из двух колес повозки одно сломается и, [несмотря на это], вол все же захочет [ее] везти, он не будет в состоянии [ее] стащить. Если же он, напрягаясь свыше [сил], потащит ее, то изранит себе шею и вследствие этого нетерпеливо будет дергаться и выбьется из сил.
   «Подобно этим двум колесам повозки, я был одним из колес твоей повозки!».
   Это – послание, отправленное Чингиз-ханом Он-хану, а то послание, которое он отправил Алтану и Кучару особо, следующее: «Вы оба задумали убить и оставить меня брошенным на темной земле, либо упрятать меня под землю!
   Перед этим, первым долгом, я сказал также детям Бардан-бахадура, Сэчэ и Тайчу: как же наше стойбище на Онон-мурэне будет без хозяина? [Затем] я приложил много усилий и стараний и сказал [вам]: «Будьте вы государем и ханом!». Вы не согласились, и я был доведен до крайности. Teбe, Кучар, я сказал: «Ты – сын Нэкун-тайши, будь ты ханом среди нас!». Ты отказался. [Тогда] я сказал тебе, Алтан: «Ты – сын Кутула-каана, он же царствовал, ныне будь ты тоже государем!». Ты также отказался. Когда же вы настойчиво сказали мне: «Будь ханом ты!» – я стал ханом по вашему слову и сказал: «Я не позволю исчезнуть обиталищу и местожительству предков и не допущу уничтожать их пути и обычаи [йусун]! Я полагаю, что раз я стал государем и предводителем войска многих областей, [мне] необходимо печься о подведомых [мне]. Много табунов и стад, стойбищ, жен и детей я захватывал у людей и отдавал вам. Для вас я устраивал степные запалы на степную дичь и гнал в вашу сторону дичь горную. [Ныне же] вы оба, Алтан и Кучар, не позволяете никому располагаться на Трехречьи».
   Еще он повелел сказать Тогорилу: «Мой младший брат Тогорил, ты – раб порога дверей моих предков, и в этом смысле я назвал тебя младшим братом, потому что Чаракэ-лингум и Тумбинэ-каан оба разграбили Ноктэ-буула, который был дедом твоего отца. [Сын Ноктэ-буула – Суэгай-буул, сын Суэгай-буула – Кокэчу-Кирса[н], сын Кокэчу-Кирса[н]а – Шаяка-Кантор, а Тогорил его сын]. Чей улус ты хочешь захватить? Если ты даже и захватишь мой улус, оба, Алтан и Кучар, тебе [его] не отдадут и не позволят воспользоваться [им]. Из этой большой чаши [касэ-и джунг] хана-отца каждый, кто вставал раньше, испивал. Вы же подумали, как бы я не встал на рассвете прежде всех и еще не выпил бы, ибо все [мне] завидовали. Теперь вы кончайте [допивать] большую чашу ханского кумыса. Пей и ты, о, Тогорил, сколько в состоянии выпить.
   Ныне, Алтан и Кучар, вы оба усердно служили моему доброму отцу. Не допустите, чтобы стали говорить: [всякое] дело, которое устраивалось перед этим, удавалось [мне] при посредстве Чаут-Кури. Не делайте так, чтобы во время вашего промаха поминали меня [в укоризну вам]. Каан, мой отец, раздражителен и неустойчивого нрава. Если такой [человек], как я, ему надоел, вы также скоро ему надоедите. Так как теперь вы находитесь при нем, вам должно провести этот год [с ним]. Также проведите и наступающую зиму.
   Еще, о, хан, мой отец, пошли послов, а раз будешь посылать, лучше если пошлешь [обоих], Алтан-Ашука и Кулбари, либо же пошли одного из этих двух. В день битвы там остался черный мерин, принадлежащий Мукали-бахадуру, с седлом и серебряной уздой, ты его также пришли вместе с ними. Если Сангун-побратим не пришлет двух – Билгэ -беки и Тудана, пусть все же пришлет [хотя бы] одного из них, Джамукэ пусть также пришлет двух послов. Также Чула и Качиун  пусть оба пришлют по послу. Ачик и Ширун  также пусть оба пришлют послов, и Ала-Бука и Тайр  пусть также оба пришлют послов, Алтан и Кучар также пусть оба пришлют послов. Когда приедут эти послы, если я пойду верхней дорогой, пусть меня ищут у Буир-наура в верховьях реки, а если я пойду по нижней дороге  и выйду к Кабакар-Калтаркан  и остановлюсь на Трехречьи, пусть ищут меня в этих местах!».
   Когда эти гонцы прибыли и передали эти слова Он-хану, он сказал: «Правда на его стороне, в его же сторону направилась несправедливость. Но ответом на эту [речь] ведает мой сын Сангун!».

   РАД. Об ответе Сангуна послам Чингиз-хана: «Я буду сражаться, чтобы ханом был тот из нас, кто выйдет [победителем]» [1.2, т.1, к.2, с.131-132].
   Сангун сказал: «Как [смеет] он меня называть [теперь] побратимом, [андэ], [раз] он называл [меня] Тухтуа-буэ, а отца моего, которого он [теперь] называет хан-отец, он называл Кидиаши-эбугэн? Когда еще я посылал посла с тем, что мы будем воевать?! Если он выйдет [победителем], наш улус будет его, а если мы выйдем [победителями], его улус будет нашим!».
   Он произнес эти слова и отдал приказ своим двум старшим эмирам, Билгэ-беки и Тудану: «Мы выступаем в поход! Пусть подымают бунчуки, бьют в барабаны и приведут меринов, чтобы мы сели на коней и двинулись на Чингиз-хана!».
   Когда Чингиз-хан отправил посла Он-хану, он подчинил [себе] важнейшую часть племени кунгират и ушел в Балджиунэ. Племя куралас обратило в бегство Боту из племени икирас. Уходя разгромленным от них, он присоединился к Чингиз-хану в этом месте [в Балджиунэ]. Они там вместе жили и пили воду Балджиунэ. В то время Джочи-Касар жил отдельно от Чингиз-хана. Войско Он-хана совершило набег на его жен и детей в местности Караун-Джидун. Он же сам уходил [к Чингиз-хану]. Он настолько обеднел и лишился всяких средств к существованию, что варил падаль и чаруки и ел. От [такой] еды он изнурился. Нагнал он Чингиз-хана на стоянке в Балджиунэ.
   [Тем временем] Он-хан после предыдущего сражения, которое он имел с Чингиз-ханом в местности Калааджин-Элэт, пришел в местность Кулукат-Элэт. Даритай-отчигин, который был дядей по отцу Чингиз-хана, Алтан-Джиун, сын Кутула-каана, который был дядей по отцу отца Чингиз-хана, Кугар-беки, сын Нэкун-тайши, а Нэкун-тайши был дядей по отцу Чингиз-хана, Джамукэ из племени джаджират, племя баарин, Суэгай и Тогорил из уруга Ноктэ-буула, Тагай-Кулакай, именуемый Тагай-Кэхрин, из племени мангут и Куту-Тимур, эмир племени татар, – все объединились и договорились [о следующем]: «Нападем врасплох на Он-хана, станем сами государями и не присоединимся ни к Он-хану, ни к Чингиз-хану и не будем [на них] обращать внимания».
   Слух об этом их совещании дошел до Он-хана, он выступил против них и предал их разграблению.
   По этой причине Даритай-отчигин и одно из племен [монголов] нирун, племя сакиат  из числа племен кераит и племя нунджин подчинились и покорились Чингиз-хану и присоединились к нему. Алтан-Джиун, Кукэр-беки и Куту-Тимур из племени татар ушли к Таян-хану найманскому.

   РАД. О походе Чингиз-хана с реки Онон на войну против Он-хана, о поражении Он-хана и убийстве его Кори-Субэчу, одним из эмиров Таян-хана, в области найманов, об убийстве Сангуна [человеком], по имени Клыч-кара, [одним] из эмиров племен калач, и о восшествии на престол Чингиз-хана [1.2, т.1, к.2, с.132-134].
   В лето упомянутого года свиньи, 599 г.х. [1202-1203], Чингиз-хан пил воду Балджиунэ. Осенью этого года, выбравшись оттуда, он собрал своих подчиненных и приверженцев в верховьях реки Онона и выступил в поход против Он-хана.
   Он послал от лица Джочи-Касара к Он-хану послами Калиудара из племени джуръят и Чауркана из племени урянкат, которые оба были известны как нукеры и как лица, принадлежащие Джочи-Касару. Он подучил их сказать, что нас послал Джочи-Касар со словами: «Сердце мое пресытилось моим старшим братом, да и кто сможет переносить его гнев? Как мне ни хотелось найти какой-нибудь путь и выход, я не смог выйти из этого положения, дабы соединиться с ним. Я прослышал, что моя жена и дети находятся у хана, отца моего. Уже давно жилище мое [состоит] из валежника и травы, а изголовьем мне [служат] комья земли и камни. Я сплю без любезной и милой подруги. Я полагаюсь на хана-отца; тайком послал к хану-отцу этих послов и прошу [у него] свое племя, войско, жену и детей, так как я со всеми домашними [хан-у-ман] подчиняюсь и покоряюсь [ему] и с открытым сердцем вступаю [в число его племен]».
   Так как послы были людьми Джочи-Касара и [притом] известными, и [Он-хан] издавна знавал их при нем, то он ни минуты не заподозрил, что их мог прислать к нему Чингиз-хан и научить [их] так [говорить]. Вследствие того, что в то время дела Чингиз-хана были в смятенном состоянии, а Джочи-Касар растерянно [где-то] скитался, [Он-хан] решительно поверил, что эти слова – чистейшая и истинная правда. Он одобрил сказанное послами и, оказав им почет, отправил [их] обратно. Вместе с ними он отправил одного из своих нукеров, по имени Итургэн. Налив немного крови в рог, который употребляют для разведения клея [сиришм], он послал [его] через них [Джочи-Касару] для принесения клятвы, так как монгольский обычай таков, что они приносят друг другу клятву кровью.
   Отправившись вместе все втроем, они шли по дороге. [Между тем] с той стороны шел Чингиз-хан с войском на Он-хана. Внезапно взор Калиудара упал на бунчук [приближавшегося] Чингиз-хана. Он испугался, как бы Итургэн так же не заметил [бунчука] и не убежал, ибо конь его был добрый. Тотчас он спешился и, подняв переднюю ногу [своего] коня под тем предлогом, что в его копыто забился камень и он хромает, спешил Итургэна и сказал [ему]: «Подержи переднюю ногу моего коня, я прочищу его копыто!».
   Итургэн взял переднюю ногу коня, тот же несколько раз почистил [копыто], чтобы занять Итургэна. Неожиданно подошел Чингиз-хан с войском. Он не сказал Итургэну ни слова, а отослал его к Джочи-Касару, так как [тот] в этой войне, вследствие того, что забрали всех его домашних [и все его] достояние, был пешим и отстал. Чингиз-хан выслал вперед в качестве проводников тех двух своих послов. Ночью он, [нигде] не останавливаясь, гнал коней, пока в местности, называемой Джэджир-ундур, не нагнал Он-хана. Они вступили в сражение. [Чингиз-хан] разбил Он-хана и захватил все [его] владение и полностью весь род кераитов. Он-хан и его сын Сангун, обратившись в бегство, выбрались благополучно с несколькими людьми. В пути Он-хан говорил: «Отделился ли я от человека, который достоин того, чтобы мне не отделиться от него, или же я отдалился от человека, который заслуживает этого отдаления?! Все это: отчуждение, напасти, горести, мучения, скитание и беспомощность – я терплю по вине человека с опухшим лицом!».
   Этими [словами] он намекал на своего сына Сангуна, лицо и щеки которого имели такой вид, и упоминал он о нем в таких выражениях вследствие своего чрезмерного гнева, имени же его не произносил. Во [время] этого поражения и бегства он в пути дошел до местности, которую называют … [расположенной] в области найманов. Двое из эмиров Таян-хана, государя найманов, одного [из коих] звали Кори-Субэчу, а другого – Татик-Шал, которые в тех пределах стояли в карауле, схватили его там и убили. Голову его они отослали к своему государю Таян-хану. Тот не одобрил этого поступка и сказал: «Зачем убили такого великого государя? Нужно было привести его живым!».
   Он повелел обделать голову Он-хана в серебро и [в течение] некоторого времени клал ее на свой престол, ради [приобретения] почета и для выражения величия, как об этом было изложено в разделе о кераитах и найманах.
   Сангун, сын Он-хана, в то время, когда захватывали и умерщвляли его отца, бежал и выбрался [из беды благополучно]. Он прошел через селение, называемое Ишик-балагасун и расположенное на границе безводной степи пределов Монголии [вилайат-и Мугулистан] и ушел в область Бури-Туббэт. Он разграбил часть тех областей, прожил там некоторое время и произвел опустошения. Племена и население Тибета, собравшись, окружили его в какой-то местности, чтобы схватить [его там]. [Однако] он благополучно выбрался оттуда, ушел из рук этих племен и бежал, потерпев поражение. Он дошел до одной местности в пределах страны Хотан и Кашгара, название которой Кусэгу-Чэргэшмэ. Один из эмиров племен калач, по имени Клыч-Кара, бывший эмиром и правителем той местности, его схватил и убил. Рассказывают, что впоследствии этот эмир отослал к Чингиз-хану жену и сына Сангуна, захваченных им, а [сам] подчинился и покорился ему.
   Такова была развязка дела государей племен кераит и прекращение царствования этого дома. И да будет мир над людьми мира!

   РАД. О восшествии Чингиз-хана на престол ханства после того, как он покорил Он-хана, который был великим государем, и [как] дело царствования было утверждено и закреплено за ним [1.2, т.1, к.2, с.134-135].
   О том, как Чингиз-хан разбил войско Он-хана и, нанеся поражение ему с сыном, обратил [их] в бегство, а племена кераит ему покорились, и он ввел в свое обладание это государство и улус. О том, как в зиму этого года, который был годом свиньи, 599 г.х. [1202-1203], он поохотился в местности, название которой Тэмээн-кэхэрэ, и, вернувшись с войны победоносным и победителем, счастливый и удовлетворенный расположился в своих жилищах и в благословенных ставках.
   О том, как у него случилась такая великая победа и за ним утвердилось дело царствования, как со [всех] сторон приходили [к нему] с выражением мира и покорности племена, [как] он устроил великое собрание, и о том, как в благодарность за это великое благодеяние, установив хорошие и твердые уставы [йасакха], он счастливо воссел на ханский престол.

   ССМ. V. Разрыв с Ван-ханом [§ 166-169].
   § 166. Об этом охлаждении Чингис-хана проведал Чжамуха, и вот, в год Свиньи (1203), отправились к Нилха-Сангуму на урочище Берке-элет, что на лесистом склоне Чжечжеерских высот, отправились следующие лица: Чжамуха, Алтан, Хучар, Харакидаец Эбугечжин-Ноякин, Сюйгеетай-Тоорил и Хачиун-беки. Тут Чжамуха первый повел хулительные речи. Он говорил: «Мой анда Темучжин явно и постоянно обменивается послами с Найманским Таян-ханом. На словах Темучжин все отцом вас честит на душе ж у него знать, иное лежит. Ужели вы доверяете ему? Что с вами станется, если только вы не опередите его? Если же вы пойдете на анду Темучжина, то я присоединюсь к вам и ударю ему наперерез».
   Алтан же с Хучаром высказались так: «А мы для вас – Оэлуновых сынков: старших – перебьем, младших – изведем».
   Эбугечжин-Ноякин Хартаат говорил: «Для тебя я ему руки руками заплету, ноги ногами пригнету».
   Сказал тогда Тоорил: «Пойдем лучше и захватим у Темучжина его улус. Что ему делать, когда улус его будет отобран и останется он без улуса?»
   Так, оказывается, говорили эти люди. Наконец, Хачиун-беки говорил: «Что бы ты ни задумал, сын мой, Нилха Сангум, а я пойду с тобой до края далекого, до дна глубокого».
   § 167. Выслушав эти предложения, Нилха-Сангум послал Сайхан-Тодеена сообщить о них отцу своему Ван-хану. Ван-хан же, известясь об этом, прислал такой неодобрительный ответ: «Зачем вы так судите-рядите о моем сыне, Темучжине? Ведь он доселе служит нам опорой, и не будет к нам благоволения Неба за подобные злые умыслы на сына моего. Чжамуха ведь – перелетный болтун. Правду ли, небылицы ли плетет он – не разобрать!»
   Тогда Сангум опять послал сказать ему: «Как можно не верить тому, о чем болтает уже теперь всякий, у кого только есть рота и язык?»
   В таком роде еще и еще посылал он к отцу, но все безуспешно. Тогда он самолично, без свидетелей, отправился к отцу и говорит ему: «Уже и теперь, когда ты таков, каков есть, нам ничего не позволяется! Когда же на самом деле ты, государь мой и родитель «белому покропишь, черному запретишь», нам ли будет вверен улус твой – улус, с таким трудами собранный твоим родителем, Хурчахус-Буирух-ханом? Кому и как будет передан улус?»
   На это Ван-хан ответил: «Как могу я покинуть своего сына, свое родное детище? Но ведь в нем доселе была опора наша, возможно ли злоумышлять на него? Ведь мы заслужим гнев небесный».
   Рассерженный этими его словами, сын его Нилха-Сангум, хлопнул дверьми и вышел вон. Тогда стало ему жаль Сангума, и Ван-хан велел его опять позвать и говорит: «Я ведь думаю только о том, как бы чего доброго не прогневить нам Неба, но сына-то своего, как же мне оставить своего сына? Это – ваше дело: делайте что только вам под силу!»
   § 168. Тогда Сангум говорит: «Они же ведь просят у нас Чаур-беки. Теперь и надобно послать им приглашение на сговорную пирушку, под этим предлогом заманить сюда в назначенный день да и схватить».
   На этом решении они и остановились и послали извещение о своем согласии на брак Чаур-беки, вместе с приглашением на сговорный пир. Получив приглашение, Чингис-хан поехал к ним с десятком людей. На дороге остановились переночевать у отца Мунлика; отец Мунлик я говорит: «Сами же они только что нас унижали и отказывались выдавать Чаур-беки. Как же это могло случиться, что теперь, наоборот, они сами приглашают на сговорный пир? Как это может быть, чтобы люди, которые только что так чванились, теперь вдруг соглашались отдавать и сами еще и приглашали? Чистое ли тут дело? Вникнув в это дело, неужели ты, сын, поедешь? Давай-ка лучше пошлем извинение в таком роде, что, мол, кони отощали, надо подкормить коней».
   В виду этих советов, Чингис-хан сам не поехал, а послал присутствовать на угощении Бухатая и Киртая. Сам же из дому отца Мунлика повернул назад. Как только Бухатай и Киртай приехали, у Ван-хана решили: «Мы провалились! Давайте завтра же, рано утром, окружим и схватим его!»
   § 169. Пришел к себе домой Алтанов младший брат, Еке-Церен, и стал рассказывать о принятом, таким образом, решении окружить и схватить. «Решено, – говорил он, – решено завтра рано утром окружить его и схватить. Воображаю, чего бы только не дал Темучжин тому человеку, который отправился бы да передал ему эту весть?»
   Тогда жена его Алахчит, и говорит: «К чему ведет эта твоя вздорная болтовня? Ведь крепостные, чего доброго, примут твою болтовню за правду».
   Как раз при этом разговоре заходил в юрту подать молоко их табунщик Бадай, который, уходя, слышал эти слова. Бадай пошел сейчас же к своему товарищу, табунщику Кишлиху, и передал ему Цереновы слова. «Пойду-ка и я! – сказал тот. – Авось что-нибудь смекну!»
   И он пошел к господской юрте. На дворе у дверей сидел Церенов сын, Нарин-Кеень, и терпугом очищал свои стрелы. Сидит он и говорит: «О чем давеча шла у нас речь? Кому бы это завязать болтливый язык?»
   После этого он обратился к Кишлиху: «Поймай-ка да приведи сюда обоих Меркитских коней: Беломордого и Белогнедого. Привяжите их, ночью чуть свет надо ехать».
   Кишлих пошел тотчас и говорит Бадаю: «А ведь твоя правда, все подтвердилось. Теперь давай-ка мы поедем дать знать Темучжину!»
   Так они и уговорились. Поймали они, привели и привязали Меркитских Беломордого и Белогнедого, поздно вечером зарезали у себя в хоше ягненка-кургашку, сварили его на дровах из своей кровати, оседлали стоявших на привязи и готовых к езде Меркитских коней Беломордого и Белогнедого и ночью же уехали. Тою же ночью прибыли они к Чингис-хану. Стоя у задней стены юрты, Бадай с Кишлихом no-порядку рассказали ему все: и слова Еке-Церена и разговор его сына, Нарин-Кееня, за правкой стрел, и приказ его поймать и держать на привязи Меркитских меринов Беломордого и Белогнедого. Речь свою Бадай с Кишлихом кончили так: «С позволения Чингис-хана, тут нечего сомневаться и раздумывать: они порешили окружить и схватить!»

   ССМ. VI. Конец Кереитского царства [§ 170-185].
   § 170. Так он был предупрежден. Вполне доверяя Бадаю с Кишлихом, он в ту же ночь спешно поставил в известность самых надежных и близких людей своих, а сам в эту же ночь бежал, побросав все, что было при себе тяжелого. Направился он северным лесистым склоном Мау-ундурских гор. В Мау-ундурском бору он оставил позади себя заслон и расположил караул под начальством Урянхадайского Чжельме-гоа, на которого полагался вполне, а сам двинулся далее. Идя все в том же направлении, на другой день, когда солнце склонялось уже за полдень, он доехал до Харахалчжин-элет, где и остановился отдохнуть и покормить лошадей.
   На стоянке табунщик при Алчидайских меринах, Чикитай-Ядир, выпасывая своих меринов, бродил с места на место в поисках лучших кормов. Он-то и заметил пыль неприятеля, который подходил следуя через урочище Улаан-бурхат. Убежденный, что это подходит неприятель, он тотчас пригнал своих меринов. Узнав от него о приближении неприятеля, стали всматриваться. Оказалось, что это за ними по пятам следует с погоней Ван-хан, стеля пыль по северному лесистому склону Мауундурских высот, через урочище Улаан-бурхат. Чингис-хан же, едва увидав пыль, поймал своего мерина, завьючил и уехал. Еще немного – и было бы поздно. Подъехал, оказывается, Чжамуха, который успел присоединиться к Ван-хану.
   Тут Ван-хан спросил Чжамуху: «А кто у сынка Темучжина в состоянии принять с нами бой?»
   Чжамуха и говорит: «У него, говорят, Уруудцы с Ман-худцами. Эти, пожалуй что, примут бой. Окружить-забрать им одним подстать. А подстилку слать – в пору помощь звать. Привыкать ли им? С малых лет друзья для меча, копья. Береженый сам, чёрно-пестрый стяг их хранит в боях».
   «В таком случае, – говорит Ван-хан, – мы бросим против них Хадаги с его Чжиргинскими богатырями. В помощь Чжиргинцам бросим Тумен-Тубегенского Ачих-Шируна. В помощь Тубегенцам бросим Олан-Дунхаитов. В помощь Дунхаитам пусть скачет Хоришилемун-тайчжи, во главе тысячи Ван-хановских гвардейцев-турхаудов. А в помощь тысяче турхаудов пойдем уж мы, Великий средний полк».
   Потом Ван-хан говорит: «Управляй ты, брат Чжамуха, нашим войском!»
   Чжамуха отъехал немного в сторону и, обращаясь к своим товарищам, говорит: «Ван-хан просит меня управлять этим своим войском. Я ведь не могу сражаться с андой, а он велит мне управлять этим войском. Как ни прыток был Ван-хан, а оказался-то позади меня. Значит, и друг-то он на час. Давай-ка я подам весть анде – пусть анда воспрянет духом!»
   И Чжамуха тайно послал Чингисхану такое уведомление: «Спрашивал меня Ван-хан, кто у сынка Темучжина в состоянии принять бой. А я ответил ему, что передовым отрядом „туму“ пойдут Уруудцы и Манхудцы. В виду этого и они тоже порешили сделать передовым отрядом своих Чжиргинцев и пустить их впереди всех. За Чжиргинцами по уговору назначили Тумен-Тубегенского Ачих-Шируна. В помощь к Дунхаитам назначили Хоришилемун-тайчжия, начальника Ван-хановской тысячи турхаудов. В тылу же его будет стоять, согласно этому уговору, Ван-ханов Великий средний полк. Потом Ван-хан сказал мне: „Управляй этим войском ты, брат Чжамуха!“ и таким образом возлагал управление на меня. Если в это дело вникнуть, то выходит, что друг-то он на час. Как можно вместе с ним править своим войском? Я и раньше не мог сражаться с андой. Но Ван-хан, пошел, видно, дальше меня. Не бойся же, анда, дерзай!»
   § 171. Получив это известие, Чингис-хан сказал: «Что скажешь ты, дядюшка Чжурчедай Уруудский, если тебя назначим передовым?»
   Не успел еще Чжурчедай и рта раскрыть, как Манхудский ***лдар-Сечен говорит: «Я сражусь перед очами анды! Воля анды – позаботиться потом о моих сиротах!»
   – «Нет, – говорит Чжурчедай, – перед лицом Чингисхана будем сражаться мы оба: и Урууд и Манхуд!»
   И с этими словами Чжурчедай и ***лдар выстроили перед лицом Чингис-хана своих Уруудцев и Манхудцев. Не успели они выстроиться, как подошел неприятель, имея во главе Чжуркинцев. Подошел он, и Урууд с Манхудом ударили на него и смяли Чжуркинцев. Смяли и несутся вперед. Тут ударил на них Тумен-Тубегенский Ачих-Ширун. Ударил и сбил копьем Xуйлдара Ачих-Шйрун. Отступили Манхудцы и окружили Xуйлдара. Чжурчедай же со своим Уруудом несется вперед и сбивает Тумен-Тубегенцев. Сбивает и, устремившись, далее, встречает встречный удар Олан-Дунхаита. Поразил Чжурчедай и Дунхаитов. Поразил и принимает встречный удар Хоришилемунова полка турхаудов. Потеснил Чжурчедай и Хоришилемун-тайчжия, потеснил, разбил – и вперед. Тут Сангум, не посоветовавшись даже с Ван-ханом, ударил, было, навстречу, но, пораженный в румяную щеку, тут же упал Сангум. Видя паденье Сангума, повернули назад все Кереиты и обступили Сангума. Мы все продолжаем теснить, а солнце уже заходит за горные кряжи. Тогда наши повернули назад, взяли Хуилдара, упавшего от раны Хуилдара, и отступили на прежние места. Когда наши отошли от Ван-хана, с места боя, Чингис-хан, продвинувшись несколько в темноте, заночевал на новых местах.
   § 172. Стали и расположились на ночлег. С наступлением дня стали считать своих. Оказалось, что нет Огодая, нет Борохула, нет Боорчу. «Вместе с Огодаем, – говорит Чингис-хан, – вместе с Огодаем остались и верные Боорчу и Борохул. Почему же все они отстали: живы ли, или погибли?»
   Наши провели ночь при своих конях, и Чингис-хан, стоя в боевой готовности, сказал: «Если вздумают преследовать, примем бой».
   Вдруг, при полном свете дня, видим, подъезжает какой-то человек с тыла. Подъехал – и видим Боорчу. «О, Вечное Небо, твоя воля!» воскликнул Чингис-хан, подозвав Боорчу и обнажая грудь свою. Тут Боорчу стал рассказывать: «Во время боя подо мною был убит конь, и я бежал пеший. Как раз в это время Кереиты обступили Сангума. Тут в суматохе вижу вьючную лошадь, которая стоит с покосившимся своим вьюком. Я срезал у нее вьюк, вскочил на ее вьючное седло и выбрался. Долго я шел по следу нашего отходившего войска. Наконец-то нашел вот!»
   § 173. Прошло немного времени, как опять подъезжает какой-то человек; едет, а ноги у него навесу болтаются. Издали глядеть - будто один, а как подъехали близко, оказывается это – Борохул, а сзади него «сундлатом» (вдвоем) сидит и Огодай. Подъехали. У Борохула по углам рта струится кровь. Оказывается, Огодай ранен стрелою в шейный позвонок, а Борохул все время отсасывал у него запекавшуюся кровь, и оттого-то по углам его рта стекала спертая кровь.
   Как увидал все это Чингис-хан, заскорбел душой и слезы полились из глаз его. Он приказал тотчас же развести огонь, прижечь рану и напоить Огодая. Сам же стоял наготове на случай наступления врага. Тут Борохул и говорит ему: «А неприятельская-то пыль назад стелется. Далеко назад расстилается его пыль по южному склону Мау-удурских высот, в сторону Улаан-бурхатов. Он подался туда!»
   Когда Борохул дошел до этих слов, он все продолжал стоять наготове к бою. Потом он тронулся, говоря: «Раз неприятель бежит, мы нападем на него в обход!»
   Двинулись затем, пошли вверх по Улхуй-шилугельчжит и вступили в Далан-нэмургес.
   § 174. Но тут с тылу, от Ван-хана, в половину перешел к нам, т. е. без жены и детей, перешел на нашу сторону Хадаан-Далдурхан. Он сейчас же рассказал о Ван-хане вот что: «Когда Ван-ханов сын Сангум упал, пораженный стрелой в румяную щеку, и войско обступило его, Ван-хан и говорит: «Тем, кто чересчур занозист, – чересчур и попадает. Теи, кто занозист, – заноза и попала: вот и милому сынку моему в щеку занозу (гвоздь) загнали. Кинемся же выручать сынка!»
   Тут Ачих-Ширун и говорит ему: «Полноте хан, государь мой! Все мы, втайне домогаясь сына, моления и жертвы приносим, „абай-бабай“ твердим, вознося усердные молитвы… Будь же ты милостив к Сангуму. Ведь по молитвам твоим он родился на свет. При том же ведь с нами большинство Монголов, с Чжамухой, с Алтаном и Хучаром. А те, Темучжиновцы – в леса ведь загнали мы их; и потому вот каковы они теперь: «Средством передвижения у них – конь; покровом-плащом – лес. Покажись только они нам на глаза, так мы загребем их в полы халатов, словно скотский помет. Мы им покажем!»
   После этих слов Ачих-Шируна Ван-хан молвил: «Ладно. Пусть будет так! Усердно ухаживайте за сыном да смотрите, чтобы его не растрясло!»
   Сказал и начал отступать с поля сражения.
   § 175. Между тем Чингис-хан, двинувшись с Далан-Нэмургеса вниз по течению Халхи, произвел подсчет войска. По подсчету оказалось всего 2600 человек. Тогда 1300 человек он отрядил по западному берегу Халхи, а 1300 человек Уруудцев и Манхудцев – по восточному берегу реки. По дороге продовольствовались облавами на дикого зверя. У ***лдара еще не зажила рана, и сколько Чингис-хан его не удерживал, он все продолжал скакать за зверем. Тут рана его снова открылась, и он скончался. Тогда Чингис-хан тут же и предал его прах погребению при реке Халхе на Орнаунском полугорье, в скалах.
   § 176. Зная, что в низовьях Халхи, в том месте, где она впадает в Буюр-наур, кочует племя Терге-Амельтен-Унгират, он отрядил к ним Чжурчедая с Уруудцами и дал такой наказ:
   «Если они помнят свою песнь:
   Мы Унгиратское племя
   С давних времен знамениты
   Красою и статностью дев…
   Если помнят, то обойдемся с ними по-хорошему. Если же они выкажут непокорство, то будем биться!»
   Мирно вступил к ним Чжурчедай и мирно был принят. А потому Чингис-хан никого и ничего у них не тронул.
   § 177. После замирения Унгиратов Чингис-хан ушел и расположился стойбищем по восточному берегу речки Тунге. Здесь он стал готовить нижеследующие посольские речи для послов своих Архай-Хасара и Сукегай-Чжеуна: «Стою на восточном берегу речки Тунге. Травы здесь прекрасные. Кони наши блаженствуют. А хану, отцу моему, говорите так: Что это ты, хан и отец мой, вздумал пугать нас во гневе своем? Если уж нужно было кого напугать, так что бы тебе не потревожить сладких снов у дурных ребят своих да у дурных невесток? С чего это ты так пугаешь, что под сиденьем скамьи оседают, а кверху идущий дым в стороны разлетается?
   Под сиденьем скамейка расселася,
   Кверху дым шел – по ветру развеялся.
   Что с тобою, батюшка мой, хан?
   Иль мутят тебя лукавые,
   Иль расстроили неправые?
   Иль мутят тебя неистовые,
   Иль науськали завистливые?
   Помнишь ли, о чем мы говорили с тобой, хан и отец мой?
   Змеи ль зубастые
   Нам клеветою шипят, –
   Мы клевете не поверим,
   С другом увидимся,
   Другу мы веру дадим.
   Разве не было такого уговора? А ныне, хан и отец мой, разве ты объяснился со мною лицом к лицу, прежде чем разойтись вот так?
   Змеи ль клыкастые
   Злобу внушают нам, –
   Злобу отбросим мы,
   Друга послушаем,
   Другу лишь веру дадим.
   Разве не было такого уговора? А теперь разве, хан и отец мой, разве ты переговорил со мною с глазу на глаз прежде, чем расходиться со мною? Хан и отец мой! Тебе ведь известен я:
   Как ни мал я числом,
   Многолюдных не стану молить.
   Как я родом ни худ,
   Благородных не буду просить.
   Разве не было такого уговора? А теперь разве, хан и отец мой, разве ты переговорил со мною с глазу на глаз прежде, чем расходиться со мною? Хан и отец мой! Тебе ведь известен я: Когда у повозки о двух оглоблях сломается одна оглобля, – и волу ее не свезти. Не так ли и я был твоею второю оглоблей? Когда у двухколесной телеги сломается одно колесо, – нельзя на ней ехать. Не так ли и я был у тебя вторым колесом?
   Начнем с самого начала нашу повесть.
   После родителя твоего, хана Хурчахус-Буируха, ты, как старший из его сорока сыновей, стал ханом, и утвердившись на ханстве, ты убил двух своих младших братьев, Тай-Темуртайчжия и Буха-Темура. Опасаясь за жизнь свою от руки твоей, брат твой Эрхе-Хара бежал и поддался Найманскому Инанча-Билге-хану. Дядя твой Гур-хан ополчился на тебя за твое братоубийство и подошел к твоим пределам. Тогда ты, с сотнею своих людей, искал спасения в бегстве. Ты бросился убегать вниз по Селенге и схоронился в ущелье Хараун-хабчал. Затем, чтобы как-нибудь оттуда выбраться, ты подольстился к Меркитскому Тохтоа, отдав ему свою дочь Хучжаур-учжин. Когда же ты выбрался из Хараун-хабчала, ты явился к родителю моему, Есугай-хану, и говорил ему: «Спаси мой улус из рук дяди моего, Гур-хана».
   Приняв тебя и выслушав тебя, находившегося в таком бедственном положении, отец мой, Есугай-хан, снарядил войско и выступил во главе двух отрядов под командою Хунана и Бахарчжи, из Тайчиудцев. Я спасу для тебя твой улус! – сказал он. И, действительно, он спас твой улус и возвратил тебе, прогнав Гур-хана, всего с 20-30 его людьми, из Гурбан-телесутов, где он тогда находился, в страну Хашин. По возвращении из похода вы побратались с отцом моим, Есугай-ханом, в Тульском Темном Бору. И тогда, хан и отец мой, ты так выразил свои чувства признательности и почтения к отцу моему: да помогут мне Всевышнее Небо и Земля воздать благодеянием за твое благодеяние, воздать сынам твоим и сынам сынов их! Далее, Эрке-хара выпросил у Найманского Инанчи-Билге-хана войско, ополчился против тебя и подступил к твоим пределам. Ты же, спасая свою жизнь, покинул свой улус и бежал в Сартаульскую землю, на реку Чуй, к Хара-Китадскому Гурхану. Не усидев там и одного года, ты поднял вражду с Гурханом и, убежав от него, скитался по Уйгурским и Тангутским землям. В это время ты кормился тем, что до капли отдаивал пять коз да вытачивал из верблюда кровь.
   И вот ты опять явился к отцу на единственном кривом кауром. Узнав о столь бедственном прибытии твоем, хан и отец, я, ради прежнего братского соглашения твоего с отцом моим Есугай-Баатуром, выслал навстречу тебе Тахая и Сюкегая, а потом и сам вышел к тебе навстречу с Келуренского Бурги-эрги и свиделся с тобой на озере Гусеур-науре. В виду твоего бедственного положения, я произвел сбор с народа и вручил тебе. И разве в то время не состоялся у нас обряд усыновления, в Тульском Темном Бору, по примеру прежнего твоего братания с моим родителем?
   В ту зиму я включил тебя в свой курень и содержал на свой счет. Минули зима и лето, а осенью мы пошли на Меркитов, на Меркитского Тохтоа-беки. Битва произошла при Муруче-сеуле, у горного кряжа Хадыхлих. Мы прогнали Тохтоа-беки в страну Баргучжинскую и захватили у Меркитов все: и многочисленные табуны и княжеские юрты, и хлебные запасы. И все это я отдал своему отцу хану.
   Не давай я тебе голодать
   И до полудня.
   Не давал я тебе бедовать.
   И с полмесяца.
   Потом мы с тобой загнали за Алтай из Улух-тахарского Сохох-Усуна, загнали Гучугуртай-Буирух-хана. Преследуя его, мы спустились вниз по реке Урунгу, и у озера Кичил-баши захватили и уничтожили его. На обратном пути, в Байдарик-бельчире, поджидал нас, с войском наготове, Найманский Коксеу-Сабрах. Из-за вечернего времени мы отложили сражение на утро и ночевали в строю. Но ты, мой хан и отец, велел зажечь огни на своей стоянке и той же ночью тронулся вверх по Хара-сеулу. Поутру, убедившись, что на твоей стоянке никого нет и что ты, таким образом, покинул нас, я тоже ушел, промолвив лишь: «Они-то, оказывается хотели вовлечь нас в беду!»
   Пройдя затем Эдер-Алтайским Бельчиром я расположился лагерем в Саари-кеере. Тебя же Коксеу-Сабрах стал преследовать. Он захватил Сангумову семью и весь его народ, да и у тебя, хан и отец, он полонил добрую половину людей и скота, которые находились в Телегетуйских падях. Забрал и ушел. При этом случае, находившиеся у тебя, с народом их, сыновья Меркитского Тохтоа-Худу и Чилаун-поднялись и ушли от тебя в страну Баргучжинскую на соединение со своим отцом. Тогда ты, отец и государь мой, прислал ко мне такую весть: «Найманский Коксеу-Собрах полонил мой народ. Сын мой, пришли мне на помощь своих четырех витязей-кулюков».
   Не мысля так, как ты, я тотчас же по твоей просьбе послал к тебе с войском четырех своих витязей-кулюков: Боорчу, Мухали, Борохула и Чилаун-Баатура. Еще до прибытия этих четырех витязей, Сангум завязал было бой в урочище Улан-хуте. Лошадь под ним была ранена в бедро, и его самого уже схватили, когда подоспели эти мои четыре витязя. Они отбили Сангума, отбили его семью и народ и все это вручили тебе. Тут, хан и отец мой, ты стал выражать свою глубокую признательность. Ты говорил: Вот я получаю в дар от сына своего Темучжина свой утраченный народ, который спасли присланные им его четыре, витязя. За какую же вину мою прогневался ты на меня теперь, хан и отец мой? Пошли ко мне посла для объяснения твоего неудовольствия. Если пошлешь, то посылай Хулбари-Хури и Идургена. Если нельзя двоих, то посылай последнего».
   § 178. Выслушав эту речь, Ван-хан сказал: «О, погибнуть мне! Сына ли только забыл я? Правды закон я забыл. Сына ли только отверг я? Долг платежи я отверг. Если теперь я увижу своего сына да умыслю против него худое, то пусть из меня вот так выточат кровь!» и с этими словами он, в знак клятвы, уколол свой мизинец зеркальным ножичком для сверления стрел и, выточив из ранки берестяной бурачок крови, попросил передать его своему сыну.
   § 179. Чжамухе же, анде своему, Чингис-хан наказывал сказать так: «Ты из ненависти разлучил меня с ханом и отцом моим. Бывало тому из нас, кто вставал раньше, полагалось пить из синей чаши хана и отца. Вставая раньше, я и получал право пить из нее. Вот ты и возненавидел меня с тех пор из зависти. Осушайте же теперь отцову ханскую синюю чашу! Не много отнимете у меня!»
   А Алтану с Хучаром он велел сказать: «Открыто ли вы хотите покинуть меня, или надумали покинуть коварно и лицемерно? Тебе, Хучар, как сыну Некун-тайчжия, мы предлагали быть ханом, но ты ведь сам отказался. И тебе, Алтай, мы предлагали: «Хутула-хан правил ведь всеми нами. Будь же и ты ханом, ведай всеми, как и отец твой!» – говорили мы. Но ты тоже отказался. Не мог же я повелеть и другим из более высоких по происхождению: «Будьте ханами вы, Сача и Тайчу, как сыновья Бартан-Баатура». Итак, не имея возможности возвести в ханы вас, я вами же был наречен ханом и вот правил вами. Но если бы ханами сели вы, то на всех врагов ваших я стремился бы в первых рядах, как алгинчи-передовой. И если бы, с божьей помощью, полони врагов, то вот как я поступал бы:
   Дев и жен прекраснощеких,
   Меринов статей высоких
   Вам послушный доставлял бы.
   При охотничьих облавах
   Зверя горного добычу
   Я, стегно к стегну прижав,
   Вам почтительно сдавал бы.
   Зверя, что живет в берлогах,
   Я, бедро к бедру прижав,
   Вам бы полностью сдавал.
   Зверя дикого степного,
   Брюхо к брюху приложив,
   Вам сдавал бы без изъяна.
   Ныне ж хану и отцу
   Верой правдой вам служить!
   Вам, как будто, не к лицу
   Нерадивыми прослыть.
   Рот заткните болтовне,
   Будто суть тут вся во мне.
   А Трехречье, у истока,
   Стерегите пуще ока».
   Такие слова он приказал сказать им.
   § 180. Еще наказывал он передать младшему брату Тоорилу: «Причина прозвания «младший брат» вот какова. Вернулись из похода некогда Тумбинай и Чарахай-Линху, вернулись с пленным рабом по имени Охда. У раба Охдая был сын-раб Субегай. Субегаев сын – Кокочу-Кирсаан. Кокочу-Кирсаанов сын – Егай-Хонтохор. Егай-Хонтохоров сын – ты, Тоорил. Чей же улус надеешься ты получить, что так угодничаешь?! Ведь моего улуса Алтай с Хучаром, конечное дело, никому не дадут. Только потому ведь и зовут тебя младшим братом.
   Только затем, что прапрадеду нашему
   Предок твой был у порога рабом.
   Только затем, что и прадеду нашему –
   Стал по наследству рабом-вратарем.
   Вот это я только и хотел сказать тебе».
   § 181. И еще наказывал он: «А вот что передайте вы другу Сангуму-анде: «Видно, в рубашке на свет я родился. Ты ж голышом, как и все, появился. Наш хан и родитель равно заботился об нас обоих. Ты же, друг мой Сангум-анда, ревновал и гнал меня, лишь только я появлялся около отца. Теперь же ты обязан и утром и вечером, и входя и выходя от отца и хана нашего, должен ты веселить, а не терзать его сердце. Не мучь же и не расстраивай хана и родителя нашего, не отвращай лица его своими настойчивыми и неуклонными притязаниями стать ханом еще при жизни родителя!» А после этих слов присовокупите: «Когда ты, друг Сангум-анда, будешь снаряжать ко мне посольство, то шли двоих: Билге-беки и Тодоена. Итак, пусть шлют ко мне по двое от каждого: Родитель-хан, друг Сангум-анда, Чжамуха, Алтан, Хучар, Ачих-Ширун и Хачиун». Такие посольские речи возложил он на Архай-Хасара и Сукегай-Чжеуна. Когда же эти речи были выслушаны, Сангум сказал: «Когда это он имел в обычае говорить хан-родитель? Не именовал ли он отца старым разбойником? А меня-то когда он называл меня другом-андой? Не предрекал ли ты мне в будущем закручивать хвосты у туркестанских овец, Тохтоа-боо? Смысл этих его речей понятен, не требует пояснений. Дело идет о войне. Поднимайте же боевое знамя, Бильге-беки и Тодоен! Откармливайте коней – нечего судить-рядить».
   Тогда Архай-Хасар сейчас же стал собираться уезжать. А у Сукегай-Чжеуна семья, оказывается, находилась здесь, у Тоорила. Не решаясь поэтому уехать, Сукегай-Чжеун отстал от Архая. Архай же приехал и сообщил Чингис-хану об этих речах.
   § 182. Тогда Чингис-хан тотчас же ушел с речки Тунге и расположился лагерем при озере Балчжуна. Во время здешней стоянки нам добровольно покорились Горлосцы, после того как Горлосский Цоос-Цаган вступил с нами в переговоры. Здесь же на водопое произошла встреча с Туркестанцем Асаном, который на белом верблюде гнал от Онгудского Алахуш-дагитхури тысячу кладеных баранов и попутно скупал соболей я белок у охотников вниз по течению реки Эргуне.
   § 183. На этой же стоянке при водопое подошел к Чингис-хану и Хасар. Он бросил у Ван-хана свою жену и троих сыновей-Егу, Есунке в Туху, и с несколькими товарищами ушел. В поисках своего старшего брата Чингис-хана он прошел наугад по его следам весь Хараун-чжидунский хребет, но не мог найти его. Далее шел он, питаясь с голоду сухими жилами, пока, наконец, не набрел на него у Балчжуна. На радостях, что с ним теперь Хасар, Чингис-хан предложил отправить к Ван-хану посла. И решили они послать Хариудара-Чжауредайца и Чахурхана-Урянхайца, которым поручили сказать хану-отцу, от имени Хасара, следующее:
   «Брата родного я долго искал.
   Видом, однако, его не видал.
   Следом за ним неустанно следил,
   След же его, надо думать, простыл.
   Голосом громким к нему я взывал,
   Но без ответа мой голос звучал.
   Ночью, с рукой в изголовье, лежу,
   В небо на звезды печально гляжу.
   Если б у хана я милость снискал,
   Он бы надежного мужа прислал,
   К хану обратно помчался бы я:
   Там ведь заждалась родная семья».
   Отправляя с этим поручением Хариудара и Чахурхана, разъяснили им вот что: «Сейчас же вслед за вами выступим и мы. Условным местом встречи будет урочище Аргал-гоуги на Келурене, куда вы и явитесь на обратном пути, по исполнении поручения».
   После того, пустив передовыми Чжурчедая и Архая, Чингис-хан выступил с войском вслед за ними и достиг урочища Аргал-гоуги на Келурене.
   § 184. Хариудар же с Чахурханом прибыли к Ван-хану и от имени Хасара передали ему то, что им было наказано. А Ван-хан в ту пору, оказывается, беспечно пировал, воздвигнув себе золотой терем. На речи Хариудара и Чахурхана он ответил: «Раз так, пусть себе Хасар приезжает!»
   И он приказал послать к нему, по общему согласию, верного человека, Итургена. Тотчас же их всех и отправили. Подъезжая к условленному месту, к урочищу Аргал-гоуги, Итурген сразу заметил там, как будто бы, большое скопление людей и круто поворотил назад, но у Хариудара была быстрая лошадь. Хариудар нагнал его, но, не решаясь схватить его, то забегал ему навстречу, то немного приотставал. Тут-то Чахурхан, у которого лошадь была не так хороша на бегу, выстрелом сзади осадил на кpyп Итургенову лошадь с золотым седлом. Тогда Хариудар с Чaxурханом схватили Итургена и доставили к Чингис-хану. Но тот не пожелал с ним разговаривать, а только молвил: «Это – дело Хасара, отведите его к нему!»
   Отвели к Хасару, и тот, не проронив ни слова, тут же на месте изрубил его.
   § 185. Хариудар же и Чахурхан сказали Чингис-хану: «Ван-хан, в совершенной беспечности, пирует и веселится в золотом терему. Двигаясь без остановки день и ночь, мы можем накрыть его внезапным налетом».
   Одобрив это предложение, он послал с передовым отрядом Чжаурчедая и Архая. Не делая даже ночных остановок, подошли и окружили Ван-хана в Чжер-кабчигайской пади Чжечжеерских высот. Три дня и три ночи шел бой. Наконец, окруженный со всех сторон, неприятель на третий день сдался. Недоумевали, каким образом Ван-хану с Сангумом ночью удалось спастись бегством. Оказалось, что это – дело рук известного храбреца, Чжиргинца Хадах-Баатура. Сдавшись, Хадах-Баатур явился к Чингис-хану и сказал: «Мы бились три дня и три ночи. Увидав своего природного государя, я подумал: «Возможно ли схватить его и предать на смерть?!» Нет! сказал я себе. Я не могу покинуть своего государя. Буду биться еще, чтобы дать ему возможность прорваться, налегке бежать и спасти свою жизнь. Теперь же, если повелишь умереть – умру, а помилуешь – послужу».
   Чингис-хану понравилась речь Хадах-Баатура, и он соизволил сказать в ответ следующее: «Разве не настоящий муж-воин тот, кто не мог покинуть своего природного государя, кто сражался для того, чтобы дать ему возможность налегке уйти и спасти свою жизнь? Это – человек, достойный дружбы».
   И не дозволил его казнить, но милостиво соизволил повелеть: «За жизнь ***лдара пусть Хадах-Баатур и сто Чжиргинцев служат его семье. И сыновья их пусть служат детям и внукам Xуйлдара. А дочерей своих родители, Чжиргинцы, не должны выдавать замуж по своей воле.
   Пусть они служат членам семьи ***лдаровой, как предваряя, так и сопровождая их». И повелел при этом Чингис-хан, жалуя семью Xуйлдара: «За то, что Xуйлдарлдар-Сечен раньше всех произнес слова преданности, повелеваю сиротам его, из поколения в поколение, потомственно пользоваться сиротским жалованьем-абулиха за службу Xуйлдарлдара».

   ССМ. VII. Кереиты и их монгольские союзники, во главе с Чжамухой передаются найманам [§ 186-188].
   § 186. Ниспровергнув таким образом Кереитский народ, он приказал раздавать его во все концы. Одну сотню Чжиргинцев он пожаловал за службу Сулдесцу Тахай-Баатуру. Отдавая дальнейшие распоряжения, Чингис-хан отдал Толую Сорхахтани-беки, младшую из двух дочерей Ван-ханова брата Чжаха-Гамбу, а старшую, по имени Ибаха-беки, взял себе. По этой-то причине он не только не позволил разорить Чжаха-Гамбу, но милостиво позволил ему, со всеми его наследственными крепостными служить как бы второю оглоблей своей колесницы.
   § 187. И еще изволил повелеть Чингис-хан: «В награду за подвиг Бадая с Кишлыхом пусть будут у них сменной стражей, кешиктенами, Ван-хановы Кереиты, вместе с золотым теремом, в котором жил Ван-хан, с Винницей, утварью и прислугой при них. И пусть Бадай с Кишлыхом, в роды родов их, пользуются свободным дарханством, повелевая своим подданным носить свой сайдак и провозглашать чару на пирах. Во всяком военном деле пусть они пользуются тою военной добычей, какую только нашли!»
   И присовокупил: «Благодаря подвигу Бадая с Кишлихом, подвигу, который спас мне жизнь, я, с помощью Вечного Неба, ниспроверг Кереитский народ и сел на высокий престол. Пусть же наследники мои на троне вечно, из рода в род, преемственно хранят память о тех, кто совершил подобный подвиг!»
   Всех вдоволь оделил он Кереитскими пленниками. Тумен-Тубегенцев разобрали дочиста. Целый день разоряли и разбирали Олон-Дунхаитов и все еще не покончили с ними. А кровавых разбойников Чжиргинских богатырей так и не могли полностью размельчить и разобрать. По таковом истреблении Кереитского племени, зазимовали в ту зиму на урочище Абчжя-кодегери.
   § 188. Непокорные же Ван-хан с Сангумом спасались бегством. Ван-хан, намереваясь напиться, подошёл к речке Некун-усун в урочище Дидик-сахал и как раз наткнулся на караул Найманов под командой Хорису-бечи. Хорису-бечи схватил Ван-хана. Тот стал уверять его, что он Ван-хан, но Хорису-бечи, не знал его в лицо, не поверил и тут же убил. Чтобы не попасть в Дидик-сахальский Некун-усун, Сангум пошёл в обход и забрёл в пустыню. В поисках за водой, Сангум увидал куланов, которые стояли, отбиваясь хвостами от оводов. Он стал подбираться к ним. При Сангуме же был только его конюший Кокочу с женой. Только трое их и было всего. Тут-то Кокочу вдруг вскачь повернул домой, уводя с собою и Сангумова мерина. А жена говорит ему: «Что ж от хана ты бежал? «Мой Кокочу» тебя он звал. Сладко ел ты, сладко пил, шитый золотом ходил!»
   И стала, было, жена его отставать. «Уж не собралась ли ты спутаться с Сангумом?» – говорит ей Кокочу.
   – «Пусть же, – говорит она, – пусть, буду по вашему баба с собачьей мордой, но ты должен вернуть ему хоть золотую чашку его, в чем бы ему воды-то хоть напиться».
   Тогда Кокочу швырнул назад золотую чашку и поскакал дальше, крикнув лишь: «Получай свою золотую чашку!»
   Вскоре же они вернулись домой. Явившись к Чингис-хану, конюший Кокочу первым делом похвалился, что вот-де я вернулся, бросив Сангума в пустыне. Потом он рассказал всё, как было. Государь же, взыскав своею милостью жену его, самого Кокочу приказал зарубить и выбросить. «Этот самый конюх Кокочу явился ко мне, предав так, как он рассказывал, своего природного хана! Кто же теперь может верить его преданности?» – сказал Чингис-хан.

   АЛТАН ТОБЧИ. Разрыв с Ван-ханом [1.4, с.138-141].
   В год свиньи [1203], весной, Джамуха, Алтан, Хучир, Хирдагдай, Эбугчии, Нункин, Сугэгэтэй, Тогорил, Хачигун-бэки, бывшие [между собой] в согласии, откочевали к Нилха Сэнгуму, к Вэргэ-Алун на возвышенности Джэджи-гэр. Джамуха говорил, подстрекая: «Томучин, мой побратим, отправляет к найманскому Тайаи-хагану посланцев с устными известиями.
   Хоть он говорит „отец и сын",
   А сам только самому себе верит!
   Если вы этого не понимаете, то что же будет? Если вы отправитесь походом на Томучина-побратима, то я выступлю [вместе с вами] и пойду наперерез».
   Так он говорил. После этого Алтай и Хучир сказали: «Что касается сыновей Огэлэн-эхэ, то старшего мы убьем, а младших отдадим [тебе], чтобы прикончить их». Эбугчин, Нункин и Хирдагдай сказали:
   «Руки ему свяжем,
   Ноги ему привяжем
   И [так] отдадим!»
   Тогорил сказал: «Будем действовать осмотрительно! Пойдем и захватим людей Томучина. Когда люди его будут взяты [и] он останется без людей, то что же он тогда сможет сказать?» Хачигун-бэки сказал: «Нилха Сэнгум, сын [мой], что бы ты ни задумал, [я пойду за тобой], хотя бы на высокую вершину, хотя бы на дно глубокого моря»,— так он сказал.
   Когда эти слова были сказаны, Нилха Сэнгум отправил через своего Сайхан Тодугэра к Онг-хагану, своему отцу, устное известие. Когда эти слова были переданы, Онг-хаган сказал: «Как можно так плохо думать о сыне моем Томучи-не? Небо не будет нам покровительствовать. Джамуха — злоречивый человек. [Ему все равно,] хорошо или плохо он говорит». Сказав так, он отправил [посланца] обратно. Сэнгум еще раз послал сказать: «Когда человек сам, своим ртом, своим языком говорит это, то почему же не поверить ему?» Но так как [Онг-хаган] послал человека, сказав ему то же, [что и раньше], то [Сэнгум] сам отправился и сказал: «До тех пор пока ты все еще живешь здесь, нас будут считать ни за что. Ты, отец мой хаган, когда поперхнешься белым, когда подавишься черным, то разве не ради меня ты управляешь народом, с таким трудом собранным твоим отцом, Хурчахус Буйруг-хаганом? Для кого же ты ведаешь им?»
   Онг-хаган на эти слова ответил: «Дитя! Как оставлю я своего [названого] сына, если род его отца всегда был нам поддержкой? Как же можно плохо думать о нем? Небо не будет нам покровительствовать!»
   При этих словах сын его Нилха Сэнгум рассердился и вышел, отбросив дверь. Но, любя и жалея своего сына Сэнгума, Онг-хаган позвал его, велел прийти и сказал: «Даже если Небо не будет нам покровительствовать, как я могу оставить моего сына,— так говорил я сам себе. Делай же так, как хочешь, то, что вы задумали". Так он сказал.
   Затем Сэнгум сказал: «Те просили нашу Чаур-бэги. Теперь назначим день и пригласим их прийти, скажем: „Приходите, чтобы поесть боголдзура", и тут-то его и захватим».
   [Остальные] согласились с ним и сказали: «Хорошо! Мы согласны. Захватим его!»
   И Сэнгум отправил посланца сказать: «Мы отдаем Чаур-бэги! Приходите вкусить боголдзура!"
   Приглашенный Чингис-хаган отправился, взяв с собой десять слуг; когда он по дороге заночевал в юрте Мэнглик-эчигэ, то Мэнглик-эчигэ сказал: «Когда ты просил Чаур-бэги, тот отвечал нам презрительно и не отдал ее. Ныне же он пригласил тебя, говоря: „Приходите поесть боголдзура на сговорном пиру!" Как это человек, который много о себе мнит, [теперь] приглашает нас, обещая отдать ее? Теперь надо подумать, правильно ли это, хорошо ли? Сын, будь поосторожней! Весна наступила. Табуны наших коней тощи. Надо нам подкормить свои конские табуны!»
   Так он сказал, и по этой причине они не пошли, сказав: «После придем!»
   Отправили двоих — Бугатая и Хичигутая, — сказав им: «Отправляйтесь поесть боголдзура!"
   Чингис-хаган вернулся из юрты Мэнглик-эчигэ к своим юртам.
   Когда Хичигутай и Бугатай прибыли, [Сэнгум и другие] сказали друг другу: «Мы обмануты! Завтра утром встанем рано и захватим [Томучина]!»
   Сказав: «Пораньше встанем и захватим [его]», — младший брат Алтана Йэхе Цэрэн придя я к себе в юрту и сказал: «Завтра рано захватим Томучина. Какую награду дал бы Томучин человеку, который доставил бы эту весть?»
   Когда это было сказано, жена его Алагут проговорила: «Как ты можешь говорить такие ненужные слова? Кто-либо из слуг может принять их за правду!»
   Когда она это говорила, пришел табунщик Бадай, который принес молоко, и, услышав эти слова, вернулся обратно. Вернувшись, Бадай рассказал о словах, сказанных Цэрэном, пастуху Хишлигу. Хишлиг сказал: «Я пойду [опять] туда и разузнаю!» — и отправился к юрте.
   Нарин Гэгэн, сын Цэрэна, сидел снаружи и чистил свои стрелы. Он сказал: «О чем это мы говорили между собой? Тому, кто так говорил, следовало бы отрезать язык, а рот заткнуть!»
   Проговорив это, Нарин Гэгэн сказал также пастуху Хишлигу: «Поймай мэркитских Цаган Амана и Цаган Гэгэра, приведи [их] и привяжи! Этой ночью я пораньше отправлюсь в поход!»
   Так он сказал. Хишлиг пошел и сказал Бадаю: «То, что было сказано, должно быть, верно. Сейчас мы оба пойдем и доставим Томучину вести!»
   Уговорившись между собой, они поймали двух мэркитских коней Цаган Амана и Цаган Гэгэра, привели и привязали их. Вечером они вошли в свой овечий загон, убили одного своего ягненка, сварили [на огне из досок] своего ложа и ночью бежали. Ночью же они дошли до Чингис-хагана и там, у северной стороны юрты, Бадай и Хишлиг рассказали о словах, сказанных Йэхэ Цэрэном, и о сыне его Нарин Гэгэне, который сидел и чистил свои стрелы, о сказанных им словах, чтобы они поймали и привязали двух мэркитских меринов Цаган Амана и Цаган Гэгэра,— обо всем этом они рассказали. И еще Бадай и Хишлиг сказали: «Если Чингис-хаган соблаговолит [поверить нам], то пусть не сомневается, ведь те [люди] договаривались окружить и захватить его!»
   [Такие] вести доставили [они Чингису].

   АЛТАН ТОБЧИ. Уничтожение государства кереитов [1.4, с.142-149].
   Когда ему так рассказали, Чингиc-хаган поверил словам Бадая и Хишлига; в ту же ночь он известил находившихся вблизи него верных людей и налегке, бросив все, что у него было, ночью бежал.
   Проходя позади [горы] Магу-Ундур, он доверил караул урйанхадайцу Джэлмэ-гоа и, оставив после себя для наблюдения посты караульных позади Магу-Уттдура, двинулся дальше. Двигаясь таким же образом, на следующий день, когда солнце после полудня начало спускаться к западу, они дошли до Халгачин-Алата, где и сошли с коней, чтобы сделать привал. В то время как они, сойдя с коней, полдничали, Чэгэтэй и Джндар, пасшие конные табуны Алчидая, сказали: «Когда мы пасли своих меринов, переходя с места на место по траве и приближались к Улаган-Бурхату по южному склону Магу-Ундур, то мы увидали пыль, поднятую врагами, решили, что враг подошел, погнали своих меринов и пришли, чтобы известить: „Враг подошел!" Когда мы шли по северному склону Улаган-Бурхата, мы увидали пыль: то приближался, кочуя, Онг-хаган». Так они рассказали.
   Тогда и Чингис-хаган увидел пыль; своих меринов он велел поймать, навьючить и отправился верхом дальше. Они не видели [врага], так как были беспечны, [не ожидая его,] а когда он приблизился, оказалось, что это были Онг-хаган ш Джамуха вместе. Тогда Онг-хаган спросил Джамуху: «Есть ли: у сына-Томучина кто-нибудь, кто может сражаться?»
   Когда он так спросил, Джамуха ответил: «Есть люди, что зовутся уругуты и мангуты. Эти-то люди и будут сражаться!
   Каждый [из них] соблюдает порядок,
   Если даже [враг] обойдет кругом;
   Каждый [из них] соблюдает ряды,
   Если даже [его] зацепят крюком.
   С малых лет эти люди упражняются с мечом и копьем. Есть у них черные и пестрые знамена. И они бдительный народ! Да!» Так он сказал.
   На эти слова Онг-хаган сказал; «Если они таковы, то против них мы поставим Хадана с его джургэнскими багатурами; джургзнские багатуры пусть нападут первыми, вслед за джургэнами пусть нападет Начин Ширун, сын Туман Тумэгэна; вслед за Начин Шируном пусть нападут багатуры олан-донг-хойитов; вслед за донгхойитами пусть нападет тысяча тургагутов Онг-хагана под предводительством Хори Шилмун-тайши; вслед за тысячью тургагутов нападем мы — главный, большой [отряд]!» Так он сказал.
   И еще Онг-хаган сказал: «Джамуха, младший брат! Ты командуй нашими воинами!»
   При этих словах Джамуха вышел, озабоченный, и сказал своим товарищам: «Онг-хаган сказал, чтобы я командовал этими его воинами. Не могу я сражаться против побратима, а [Онг-хаган велел мне] командовать своими воинами. Разве Онг-хаган менее способен [командовать], чем я? Он товарищ лишь на час. Отправлю-ка я весть побратиму. Пусть побратим поостережется!»
   Сказав так, Джамуха тайно отправил к Чингис-хагану тургагута, чтобы тот доставил ему вести и рассказал бы так: «Онг-хаган спросил у побратима, есть ли у сына Томучина люди, которые могут хорошо сражаться. Когда он так спросил, то я ответил, что уругуты и мангуты будут впереди. После этих моих слов оп указал, чтобы  впереди были поставлены джургэнские багатуры. Было сказано, чтобы следующими за ними стояли [воины] Начин Шируна, сына Тумэн Тумэгэна. Выло сказано, что вслед за [воинами] Начин Шируна, сына Тумэгэна, будут стоять олан-донгхойиты. Вслед за донгхойитами будет стоять тысяча тургагутов во главе с Хори Шилмун-тайши. Вслед за ним, было сказано, будет стоять главный большой отряд воинов Онг-хагана. Еще Онг-хаган сказал: „Младший брат Джамуха, ты командуй этими воинами", — и, говоря так, положился на меня. Если судить по этим [словам], то он случайный товарищ. Как могу я командовать его воинами? Не смогу я сражаться против прежнего побратима, Онг-хаган еще менее способен, чем его побратим. Стойко держись!» [С такими вестями] он отправил [гонца].
   Когда эти вести прибыли, Чингис-хаган сказал: «Уругутский Джурчидай, ты что скажешь? Ты ведь командовал передним отрядом».
   ***лдарлдар у проговорил прежде Джурчидая: «Я буду сражаться впереди побратима. А ты будешь потом заботиться о моих сыновьях-сиротах».
   Джурчидай сказал: «Впереди Чингис-хагана буду сражаться я со своими уругутами и мангутами».
   Так говоря, Джурчидай и ***лдарлдар построили в боевом порядке своих уругутов и мангутов впереди Чингиc-хагана. Как только они построились, прибил передовой отряд джургэнов. Едва лишь они подошли, им навстречу выступили уругуты и мангуты и потеснили джургэнов. Когда они приблизились, нападая, то Начин Ширун, сын Тумэя Тумэгэна, напал [на них]. Нападая, Начин Ширун пронзил стрелой Xуйлдарлдара, и тот упал на землю. Мангуты мимо Xуйлдарлдара повернули обратно. Джурчидай со своими уругутами погнал Тумэн Тумэгэна. Когда во время погони он продвинулся вперед, олан-донгхойиты бросились ему навстречу. Джурчидай погнал также и донгхойитов. В то время как их гнали и подошли близко, Хори Шилмун-тайши напал с тысячью своих тургагутов. Джурчидай также заставил Хори Шилмун-тайши повернуть обратно, и, когда, преследуя его, он приблизился, то Нилха Сэнгум, без позволения Онг-хагана, бросился навстречу. Стрела попала ему в румяную щеку, и Сэнгум тут же упал. Когда Сэнгум упал, то все кереиты мимо него повернули вспять. В то время когда так гнались, заходящее солнце коснулось земли и наши воины, повернув обратно, подняли Хуйлдара с того места, где он упал раненый, и вернулись. Вечером Чингис-хаган двинулся с того места, где было сражение с Онг-хаганом, и ночевал отдельно.
   Переночевали, сохраняя [боевой] порядок; на рассвете пересчитали, и оказалось, что не было троих: Угэдэя, Борохула и Богурчи. Чингис-хаган сказал: «С Угэдэем остались двое верных — Богурчи и Борохул. Живого или мертвого — они не покинут его».
   Наши воины провели ночь, держа своих коней около себя. Чингис-хаган сказал: «Если подойдут к нам с тыла, будем сражаться!»
   Сказал так, и все остались в боевом порядке. Стало светло, и когда посмотрели, то увидали, что с тыла подъезжает человек. Когда он подъехал, оказалось, что это был Богурчи. Богурчи подошел, Чингис-хаган сказал: «Да ведает Вечное Небо!» — и сильно ударил себя в грудь, Богурчи сказал: «Во время наступления мою лошадь пронзили стрелой, и я побежал. Когда я шел, то случился перерыв в сражении, и там, где кереиты повернули обратно мимо Сэнгума, был один конь с вьюком; вьюк сполз набок, и я срезал его, сам же сел па этого коня верхом, в седло, выехал [с опасного места] и поехал по следу, оставленному нашими отступавшими. Нашел дорогу и тотчас же пришел». Так он сказал.
   Вскоре же стал приближаться еще один всадник. Когда он [еще] подъезжал, посмотрели вниз и увидали, что внизу болтаются ноги: похоже, что едет один человек. Когда же он подъехал, то оказалось, что это позади Угэдэя [сидит] Борохул и из уголка его рта течет кровь. Угэдэю в шею попала стрела, кровь свернулась, и Борохул сосал запекшуюся кровь, поэтому она и текла у него изо рта. Чингис-хаган увидал это, и из глаз его полились слезы, и сердце сжалось. «Огонь поскорее разожгите!» — сказал он.
   Огонь разогрелся, и [рану] прижгли. Угэдэя заставили: выпить питье. «Если враг придет, будем биться!» — сказал [Чингис].
   Борохул сказал: «Пыль, поднятая врагами, видна отсюда; пыль тянется по склону Магу-Ундура в сторону Улаган-Бурхата, они уходят отсюда».
   На эти слова Борохула [Чингис-хаган сказал]: «Если они придут, будем сражаться. Если же враги двинулись отступая, то мы построим наших воинов и [тоже] сразимся».
   Так говоря, они двинулись, [а] двинувшись, пошли вверх, но Улхуй-Щилэгачину и достигли Далан-Нэмургэна.
   После этого пришел Хадаган Далдураган, оставивший своих жен и сыновей. Прибыв, он рассказал о словах, которые говорил Онг-хаган. Онг-хаган, когда его сын Сэнгум упал, пораженный стрелой в румяную щеку, и сражавшиеся повернули мимо него обратно, промолвил так:
   «Кого можно победить,
   Того и победили;
   Кого можно оскорбить,
   Того и оскорбили;
   Милому сыну моему
   В щеку гвоздь вбили.
   Жизнь сына может быть спасена, так нападемте же!»
   Когда он так сказал, то Начин Ширун на это промолвил: «Хаган, не надо! Все мы, чтобы иметь сына, втихомолку делаем джалма и илбусун; желая получить его, молимся, говоря: ,,Эбур-ба-буй". Давайте же позаботимся о юноше Сэнгуме, которого мы чуть не лишились! У нас, вместе с Джамухой, вместе с Алтаном и Хучиром, монголов больше. Куда смогут уйти монголы, воевавшие вместе с Томучином? Ведь для них лишь деревья будут укрытием! Если они не придут сюда сами, мы [силой] притащим их, как приносят сухой конский навоз в подоле. Так-то!»
   На эти слова Начни Шируна Онг-хаган сказал: «Да! Все это так, но ведь сын-то мой утомился. Позаботься о сыне, чтобы его не растрясло!»
   Сказав это, он повернулся и ушел с места сражения. Так рассказал [Хадаган Далдураган].
   После того как Чингис-хаган двинулся из Далан-Нэмургэпа по течению реки Халхи, он велел пересчитать число [воинов). Когда сосчитали, то их оказалось 2.600 человек. 1.300 человек с Чингис-хаганом откочевали на западную сторону [реки] Халхи. 1.300 уругутов и мангутов перекочевали на восточную сторону Халхи. Во время кочевки устроили облаву на диких зверей, и ***лдарлдар, раны которого еще не зажили, не слушая запретов Чингис-хагана, бросался на дичь. [Болезнь] вновь повторилась, и он скончался. Чингис-хаган велел положить останки Xуйлдарлдара на скалу Хэлтэгэй около [реки] Халхи.
   [Чингис-хан] сказал: «У впадения Халхи в озеро Буирнор живут хонгхираты во главе с Ор Малом», —и послал туда Дшурчидая с его уругутами.
   «Я полагался на Джурчидая, как на убежище, что на высокой горе. Он пошел и дошел до водопоя на озере Балджуна. Так-то!
   Однако, выступив в поход от озера Балджуна, Джурчидай вместе с Аранай Хасаром отправился вперед на кереитов, подвергая свою жизнь опасности. Небо и Земля прибавили нам силы, и мы разорили дотла кереитский народ. Могущественный народ был истреблен. Найманы и мэркиты, потеряв силы, не могли больше сражаться и были разорены. Так-то! Среди разоренья мэркитов и найманов один только кереитский Джига Гэмбу остался со своими подданными благодаря своим двум дочерям. Но потом он стал нашим врагом, захотел отделиться, и Джурчидай пошел на йего, ловким приемом отделил Джига Гэмбу, захватил его, связал и покончил с ним. Так народ, принадлежавший Джига Гэмбу, был покорен. Такова вторая заслуга Джурчидая! Так-то!»
   Ради того, что он жертвовал своей жизнью
   В дни, когда мы сражались;
   Ради того, что он изнурялся
   В дни, когда бились на смерть,
Чингис-хаган соблаговолил отдать Джурчидаю в жены Ибаха-бэги. Он сказал поучение Ибаха:
   «Не говорил я плохо ни о красоте твоей,
   Когда ты подрастала,
   Ни о нраве твоем, ни о делах, ни о разуме;
   Не говорил я, что ноги твои потные,
   Что пахнет твоя испарина;
   Ты в грудь и ноги мои вошла
   И сидела в ряду [моих жен].
Тебя соблаговолил я пожаловать Джурчидаю, ради того что он служил великому государству, ради того что Джурчидай
   В дни сражений
   Был мне щитом;
   Для врагов [моих]
   Был острием ножа;
   Вместе собирал
   Рассеянные народы,
   Помогал объединять
   Рассыпанные народы.
   Я отдаю тебя, думая о государстве. И после, когда мои потомки воссядут на наш престол, вплоть до потомков моих потомков,— пусть они не нарушают моих слов, пусть помнят об этой оказанной государству услуге! Да не прервется сказанье об Ибаха!»
   И еще [Чингис] сказал Ибаха: "Отец твой Джига Гэмбу дал тебе [в приданое] багурчи Ашиктэмура и колчаноносца Алчиха и 290 слуг. Теперь ты возьми сто человек и Алчиха и, уходя, оставь здесь о себе добрую память; мне же оставь из своего приданого сто человек во главе с багурчи Ашиктэмуром. Отправляйся!»
   Еще Чингис-хаган сказал Джурчидаю: «Отдал я Ибаха сто человек. Прежде ты ведал тысячью своих уругутов; пусть так и будет [теперь]!» Такое повеление он сказал.

   АБУЛГАЗИ. ч.3, гл.3. О войне Чингис-хановой против Аунек-хана Карайтского, и о совершенной его над ним победе. [1.6, с.226-251].
   Был некоторой человек от поколения Цоигеретюв именем Чамука-Чичен. Слово Чичен, на Могуллском языке значит человек красноречивый. По-арабски такой человек называется Акилл, а по-персидски бахират. Сей человек прибыл к Сунгуну большому сыну Аунек-хана караитскаго, и говорил ему следующее: «Вы думаете, ты и твой отец, что Чингис-хан наилучшей вам друг; но я могу вас уверить, что он послал просить Таян-хана Найманского и Баирак-хана, чтоб с ним совокупно начать войну против вас. Никто о сем лучше не может знать как я, потому что я был воспитан вместе с ним, к тому же мы и от одного поколения. Я уведомился о сем, что тебе теперь сообщил, не токмо из собственных уст Чингис-хана, но еще и от тех, которые в союзе с ним вступили против вас, у которых я был несколько времени мимоездом».
   Аунек-хан вспомнивши, что найманский имел на него еще старое сердце, рассудил, что сеи ведомости не надлежало совсем презирать; однако думая о том с сыном своим Сунгуном, которой ему доказал, что почти не возможно было совсем поверить тому, что предложил Чамука-Чичен, ради постоянные дружбы, которую к ним Чингис-хан пред сим всегда показывал; и следовательно не прилично бы было, ежели бы они наперед разорвали с сию дружбу, и еще по уведомлению одного человека, которой мог и солгать; однако надлежит смотреть на поступки Чингис-хановы, и быть в готовности ко всякому случаю, дабы, буде б он конечно захотел войну против их восприятъ, хула зато ему причтена была.
   В тоже время припомнил он своему сыну велики благодеяния, которыми он одолжен дому Чингис-ханову от того времени, как он воевал против своих братьев. Ибо надлежит ведать, что Маргус-Или , принц от караитскаго поколения , оставил по смерти своей двух сынов, из которых старший назывался Корвакур, а младший Кавер. Сии оба брата согласились между собою, чтоб разделить наследство своего отца. Корзакур потом имел пять сынов, из которых первый назывался Аунек, или Таирелл; 2-й, Якакаре; 3-й, Баиннимут; 4-й, Нумиссаи; 5-й Зукамбу; все они были люди смелые, и храбрости чрезвычайной, которые, по смерти своего отца, поссорившись между собою за наследство, а большой с меньшим совокупившись против прочих трех, и возимевши над ним верх, принудили брата своего Якакаре, который был главным с стороны оных трех братьев, бежать к Найманам, которые его своею помощью в такую привели силу, что он опять стал быть в состоянии возвратиться , и прогнать также брата своего Лунека, которой убежал к отцу Чингис-ханову. Сей учинивши ему вспоможение в состояние привел его дела, и опять выгнал Якакаре, и поставил владетелем Аунека над всею Караитскою землею.
   Якакаре убежавши к своему дяде Кавер-хану, к тому его привел своим прошением, что он стал действовать властью своею над Аунек-ханом, дабы его принудить помириться с своими братьями, и разделить отеческое наследство с ними. Но когда Аунек-хан не очень смотрел на представления дяди своего, то Кавер-хан вошел с войском в его земли, и принудил его вторично убежать к отцу Чингис-ханову, потому что наибольшая часть его подданных не захотела стоять против оружия дяди его, которой пришел только для того чтоб помирить его с братьями. Тогда Иессуги-6аядур-хан опять пришедши на помощь Аунеку, и умертвивши уже тогда брата его Якакаре, которой ему попался в руки, учинил его вторично владетелем над своею землею, не имея никакого себе прибытка от сего похода кроме славы, что он основал богатство и силу, которыми потом Аунек-хан владел. Не могло статься, чтоб воспоминовение сих благодеяний не принуждало Аунек-хана великое иметь почтение к особе Чингис-хановой. Но как с другой стороны он его весьма опасался, ведая в нем разум очень бодрый, положил со своим сыном, чтоб к нему послов послать, которые в засвидетельствование того, что толик я благодеяния не загладились в их памяти, просили б его о продолжении к ним дружбы, и в тоже бы самое время предложили ему о твердейшем союзе между его домом и Аунек-хановым чрез посредство брака сына его Чучи, с дочерью Аунек-хановою; а для заключения сего дела, старались бы его склонить к тому, чтоб он сам своею особою их посетил. Но когда бы он к ним прибыл, то бы они его убили без всякого вступления для сего в войну.
   По сему намерению, Аунек-хан послал одного наивернейшего из своих офицеров именем Букадаи-Канзат, что бы он вышеупомянутое все предложил Чингис-хану, которой принявши благосклонно сего посла, и не ведая нимало о ложном уведомлении которое Чамука-Чичен учинил о нем Аунек-хану, поехал к нему в провождении токмо двух из своих людей дабы его посетить; но встретившись на дороге с отчимом своим Менглик-Ичкою, уведомился от него о злом умышлении Аунек-хановом на его особу, возвратился нимало не медлив. Угостивши всячески помянутого посла, отпустил его с сим ответом, что он бы желал в своей то иметь силе, чтоб равное воздать учтивству его государя прошением его к себе, но понеже скотина ныне так худа, что он его не может довольно угостишь у себя, то откладывает сие до того времени, как скот будет сытее, и тогда, буде Аунек-хан благоволит ему учинит честь к нему приехать, то и он не преминет к нему также поехать.
   Пять или шесть дней спустя, по отбытии сего посла, некто именем Балу и брат его Кишлик пришли к Чингис-хану, и потребовав с ним поговорить наедине , сказали ему следующее: мы пасли оба лошадей у одного из первых офицеров двора Аунек-ханова, и я Баду идучи вчера в дом моего господина с молоком , которое я копил уже несколько дней, услышал по случаю за дверьми, что мой господин говорил своей жене. Наш де посол возвратился, и понеже хан видит, что ему в том не удалось, то намерился нечаянно напасть на Чингис-хана, и прежде нежели он может о том подозрение возыметь. Да и думает отправиться в поход завтра ввечеру, чтоб туда прибыть поутру рано, потому ведает, что он привык долго спать поутру. Испугавшись столь злого умышления, не замедлил я ни мало, отдав молоко в поварню моего господина, к тебе пойти, и уведомить тебя о сем, дабы ты мог остеречься. По силе сего извести, Чингис-хан немедленно послал указы к наиближайшим из своих людей, чтоб прибыли к нему вскоре, а жен, детей, скот, также и другие вещи, которые каждой мог иметь отослали в некоторое отдаленное место называемое балчуна-балак, говоря, ежели бог даст нам победить, то можно все тотчас возвратить. Но сам он своею особою имея при себе около 2500 человек, в чем состояло все, что он ни мог собрать в столь кратком времени, стал в самом том месте, на котором тогда был, приказав своим, чтоб каждый лошадь свою ночью держал за узду, дабы всегда быть в готовности к баталии.
   Аунек-хан караитской приближался при восхождении солнца с 12.000 человек; тогда Чингис-хан по совету одного разумного человека, от поколения Манкаттов, именем Коюлдар Чичена, разделил своих людей на две части, и спрятался с немногими неподалеку в потаенное место, а другая часть ожидала храбро неприятеля на том месте, чрез которое надлежало ему приходить. Таким способом неприятельская авангардия, будучи спереди и сзади окружена, тотчас была разбита. И хотя Аунек-хан прибежал сам особою своею с сыном своим Сунгуном при великом числ людей из своего войска, чтоб помощи авангардии, но не только не могли ее справить, да и сами толь жестоко были охвачены, что Сунгун получил великую рану копьем в лице, а прочие все принуждены были разбежаться. Чингис-хан будучи доволен честью, что победил неприятелей столь с малым числом людей, заблагорассудил отойти прочь, прежде нежели вся сила неприятельская могла на него напасть, и пошедши прямо к Балчуна-балаку, куда он отослал в прошлой вечер жен и все пожитки своих людей нашел он, по прибытии, столь мало воды, что стал быть принужден съехать оттуда, и пойти к реке Калассуи. И как поколение Кункурашов жило тогда на берегах сея реки, и имело над собою главного властелина именем Турк-Илли, которой был из сродников Чингис-хану, то он к нему послал одного из своих офицеров с сим предложением, что будучи его друг и союзник, хочет приехав с ним видеться; и ежели он желает пребывать в старой дружбе, которая была между ними, то найдет его всегда готова к отправлению с своей стороны всех дружеских должностей со всякою исправностью; но буде намерился отстать от сея дружбы, и поступать против его пользы; то пусть только объявит, а он уже знает что в таком случае делать.
   Сие выслушав, Турк-Илли, рассудил за благо покориться Чингис-хану, также и присовокупиться к нему со всем поколением Кункуратов. Оттуда пошли они совокупно к реке Коллануаеру, которые на берегах несколько времени пробыли. Потом Чингис-хан послал некоторого человека из поколения бадургинов, именем Аркаизун-баядура к Аунек-хану Караитскому с сим выговором, что коль великую он показал неблагодарность, чрез то, что нападение на него чинит без всякой причины, будучи дважды посажен на свое владение оружием отца его, и получивши от него самого, в пять или шесть случаев, достоверные знаки дружбы. И что он, никогда не поползнулся отнять у него подданных, или завладеть землями, но всегда искал случая услужить ему без всякие себе корысти, и думал, что он долженствовал его почитать, купно и с сыном Сунгуном за две тележные оглобли, и памятовать, что когда одна переломится, то не возможно, чтоб телега больше была действительна, как бы та одна оглобля ни была крепка.
   Аунек выслушав сей выговор со стыдом признался, что нет ни чего в нем неправедного, я что начинает сию войну по совету сына своего Сунгуна, послал сего посланника к своему сыну, чтоб от него получить последний ответ на сие представления; но он желая мстить на свою рану, не хотел слышать никакого примирения. Чингис-хан употребив еще многие способы, чтоб их к примирению преклонить, и видя что только труд свой теряет всуе, пошел со всем своим войском искать их, и тот час встретившись с Аунек-ханом, и его сыном, которые и сами шли ему на встречу с многолюдною армией, начали между собою кровопролитную битву, на которой послужило счастье Чингис-хану; Аунек-хан и сьн его Сунгун принуждены были бегством спастись, и оставить все свои земли, и всех своих подданных, которые питались земными плодами и скотом, в волю победителю.
   После сего разорения, Аунек-хан рассудил за благо убежать к Таян-хану Найманскому; но на дороге попался в руки двум Найманским мурзам, называемыми Куримазу и Тамика, которые знали, что непрестанная бывала с ним ссора у их хана, для того убили его со всеми людьми; потом ободравши с мертвых их тел все, что могло быть потребно, отрезали голову Аунек-хану и принесли к своему хану, но он весьма их бранил за то, говоря, что сей был знатной принц, и старости почитаемый, то пристойнее бы было им быть его проводниками, нежели убийцами. В честь же памяти столь знатного принца, велел вделать оную голову в серебро, и поставить на собственном своем стуле лицом к дверям.
   Сказывают, будто примечено было в один день, что в сей голове уже высохшей, язык поворотился, и выставливался трижды изо рта, что подало причину ко многим рассуждениям тем, которые думали в том быть некоторому предзнаменованию. Сунгун, сын Аунек-ханов укрывался чрез некоторое время у своих подданных; но узнавши, что они его хотели убить, ушел в город именем Хатеен, которым владел некий вельможа из так называемого поколения Каллач, именем Кализогара. Но сей, вместо чтоб принять в свое защищение, умертвил его, и послал голову с его женою, с детьми, и со всем найденным у него богатством, к Чингис-хану.

   АБУЛГАЗИ. ч.3, гл.4. Чингис-хан признан за Могуллскаго Хана. [1.6, с.251-251].
   После сего случая, все небольшие соседние поколения поддались Чингис-хану. Тогда он начал становиться всем страшен; но другие поколения, которые видели себя в состоянии, что могут противиться, не хотели того слышать, чтоб ему поддаться.
   В лето 559 называемое у Могуллов Тонгус, то есть, свинья, когда Чингис-хану минуло 40 лет; всю Могуллские поколения, которые у него были в подданстве, признали его за своего Хана, в земле называемой Науманкура, в которой он тогда жил. При сем случае учинил он великой пир для всех своих подданных. Особливого же сие случилось при оном торжестве, что некто именем Какча, по прозванию образ божий, сын от первого брака Менглик-Ички, произошедшего от поколения Кунахмаров, отчима Чингис-ханова, пришедши к сему Принцу, которой тогда назывался Тамузин, объявил ему, что прислан к нему от бога предложить, чтоб впредь назывался Чингис, и чтобы всем своим подданным приказал вскоре называть себя отныне Чингис-ханом. В то самое время учинил он ему пророчество, что все его потомки будут ханы от рода в род. Слово Чин, по Могуллски значит великий, а окончание Гис, превосходительную степень. И так Чингис значит наивеличайший.
   Помянутой Кокча, которой ему сие объявил, имел обычай ходить среди зимы бос, и в платье очень тонком, однако весьма здоров был, хотя в сем случае другому тотчас бы вред мог учиниться. Сему дано прозвание, образ 6ожий. Сказывал он и сам часто, что белой конь приходил к нему в разных времена, и как скоро он на сего садился, то подымал его к небу, где он беседовал с богом.

   ДЖУВЕЙНИ. III. Приход Чингис-хана к власти и начало перехода к нему империй и царств [1.7, 25-28].
   Монгольские племена и роды многочисленны; но самыми знаменитыми сегодня стали кияты, возвысившиеся над другими благодаря своему благородству и величию, вождями которых были предки и прародители Чингисхана и от которых он ведет свой род.
   Чингис-хан носил имя Темучжина до той поры, пока согласно повелению «Будь!, и оно бывает» - он не стал господином всего обитаемого мира.
   В те дни Онг-хан, вождь кераитов и сакиятов был первым среди племен по силе и достоинству и превосходил их по количеству утвари и снаряжения и по числу людей. В те дни монголы не были едины и не подчинялись один другому. И когда Чингис-хан вышел из детства и достиг степени мужественность, он стал в нападении подобен рычащему льву, а в рукопашном бою как острый меч; в подчинении врагов его суровость и жестокость была как яд, и в усмирении гордыни богатых властителей его свирепость и дикость были орудием Провидения. При каждом удобном случае по причине соседства их владений и близости их земель он навещал Онг-хана, и их связывали дружеские чувства. Когда Онг-хан увидел его ум и проницательность, его доблесть и благородство, он подивился его мужеству и энергии и стал делать все, что было в его власти, чтобы продвинуть и возвеличить его.
   День ото дня он все более возвышал его пока все государственные дела не стали зависеть от него и все войска и союзники Онг-хана не стали подчиняться его порядку и суду. Сыновья и братья Онг-хана, его придворные и фавориты стали завидовать положению и милости, которыми он пользовался, и тогда они накинули сеть коварства на врата счастливого случая и расставили капканы вероломства чтобы очернить его имя; в тайных беседах они рассказывали о его могуществе и превосходстве и повторяли истории о том, как все сердца склоняются к повиновению и верности ему. Под видом доброжелателей они постоянно рассказывали об этом, пока Онг-хан также не заподозрил его и не начал сомневаться в том, как ему поступить; и опасение и страх перед ею мужеством и отвагой поселились в его сердце. Поскольку невозможно было напасть на него и порвать с ним в открытую, он придумал покончить с ним хитростью и коварством и помешать обманом и вероломством осуществлению секретного Божественного замысла его усиления.
   Итак, было решено, что на рассвете, когда глаза закрыты повязкой сна и человечество беспечно предается отдыху, люди Онг-хана нападут на Чингисхана и его сторонников и таким способом избавятся от своих страхов. Они тщательно подготовились к делу и уже собирались осуществить задуманное; но поскольку его удача не дремала, а судьба была добра к нему, двое юношей, находящихся на службе у Онг-хана, один по имени Кишлих, а второй Бада, бросились к Чингисхану и рассказали ему об их злом умысле и грязном предательстве. Он тут же отослал свою семью и своих сторонников и приказал убрать юрты. И когда в назначенное время на рассвете враги накинулись на их юрты, то обнаружили, что они пусты. Хотя в разных свидетельствах по-разному говорится о том, вернулись ли они назад или тут же устроили погоню, суть сводится к тому, что все же Онг-хан отправился на поиски большим числом людей, в то время как Чингис-хан имел при себе лишь небольшой отряд. [В тех местах] есть водный источник называемый Балджуна, здесь они вступили в бой, и началась жестокая битва.
   В конце концов, Чингис-хан со, своим небольшим войском разгромил Онг-хана с его огромными силами и захватил богатую добычу Это случилось в 599 (1202-1203) г., и были записаны имена всех участников тех событий благородного и низкого звания, от князей до рабов и носильщиков, конюхов, тюрков, таджиков и индусов. А те юноши получили титул тарханов. Тарханы - это те, кто освобождается от обязательной уплаты дани и кому выделяется часть от добычи, захваченной в каждом военном походе; они могут являться к хану без разрешения и позволения, когда бы ни пожелали. Еще он дал им войско и рабов, а скота, лошадей и снаряжения дал столько, что невозможно было сосчитать и исчислить, и он приказал, чтобы, какую бы вину они ни совершили, их не призывали бы к ответу, и чтобы это правило применялось и к их потомству вплоть до девятого колена. Много людей произошло от этих двоих, и сегодня они пользуются почетом и уважением в любой стране, и им оказываются высокие почести при дворах царей. И остальные, кто участвовал в этой битве, все получили высокие звания, и самый последний носильщик и погонщик верблюдов достигли высокого положения; одни стали царями того времени, другие заняли важные государственные должности и прославились на весь мир.
   Когда армия Чингис-хана получила подкрепление, он послал войско вдогонку за Онг-ханом, чтобы не дать ему собраться с силами. Несколько раз они вступали в бой, и всякий раз он одерживал победу, а Онг-хан терпел поражение. В конце концов, вся родня последнего и его слуги, и даже его жены и дочери попали в руки Чингисхана; а сам он был убит.

Продолжение: 1204. Разгром найманов http://www.proza.ru/2015/08/21/65
Введение и источники http://www.proza.ru/2015/08/05/1755