Бренность

День заканчивался трудно. Все его томление вышло наружу, затормозив гладкое и беспричинное протекание времени. Плыть по течению не удалось. Впрочем, все как обычно. Только в этот раз почему-то обострилось восприятие происходящего. Так бывает. У всех. Некоторые называют это истинными моментами бытия. Не знаю, может быть что-то и открывается в такие минуты. Вот эта полоска серого света как-то странно легла на асфальт, образовав причудливую конфигурацию тени и блеска; а вот икебана уныло склонила свою пыльную шейку, почти что умерла на моем столе. А за окном иногда проходит человек, не подозревающий, что я смотрю не него в эту самую минуту и ничего не ведающий о том, какие мысли рождает эта его бессмысленная спешка в моей голове.

А мысли у меня разные. Я сам иногда их боюсь, не веря, что это я могу так думать. После нудной  работы мне пришлось еще идти на вокзал. Нужно было взять билет на завтра, чтобы ехать за город. Там были дела, что-то совсем обычное, рутинное, неприятное. Какие-то семейные неурядицы, что-то с братом. Он совсем несчастный. Но подходящего билета не находилось. Вот так всегда расплачиваешься за собственную нерадивость, нежелание делать важные дела заранее. Надо было заранее. Надо было… Что-то отвратительное в этом «надо было». Какая-то обреченность на неудачу. Надо было. Надо было вовсе не родиться! Вот что надо было на самом деле.

Эта некрасивая очередь совершенно безразличных людей, неизвестно откуда взявшаяся, так неприятно прожгла мои умирающие нервы, или еще что-то, находящееся в невидимом пласте моего организма. Отчужденные люди так смешно и нелепо суетились. Нужно было существовать дальше. Хотелось плюнуть кому-то в лицо, или рассмеяться смехом идиота. Хотя они-то в чем виноваты? Такие же заложники всеобщей тоски. Они может были не прочь умереть. Кто знает. Но видимых причин для их существования не было, кроме того, что всем нужно было что-то, что-то свое, до омерзения свое.   

После вокзала не получилось быстро попасть домой. Хотя дома было всегда скучно, все же хотелось нырнуть в привычное, чтобы сбросить тяжесть чужого, налипшего на все мое существо: на кожу, одежду, даже на лицо. Люди прилипли, прилипли своей скверной реальностью. Они мне ничего не дали, и я им тоже. Так всегда и со всеми. Я вспомнил мутную жизнь своей подруги, которая всегда хотела «хорошо жить». Зачем ей хорошо жить? Какой смысл. Я, по крайней мере, ничего не прилагал к тому, чтобы ей хорошо жилось. Моя совесть чиста на этот счет.

В этот вечер я заметил, что мое лицо приобрело новые черты, намекавшие на безжалостное триумфальное шествие физиологии по человеческой плоти. Случайно посмотрев в витрину, я увидел незнакомого человека. Стоило применить некоторое усилие, чтобы заставить увидеть в этом странном и как-то нелепо растерянном человеке себя самого. Я едва не заплакал от огорчения, подавив нестерпимую обиду на того, кто всегда был со мною рядом, но никогда не был мной. Но это была всего лишь тень, а на тень обижаться грех.    

Погода оказалась на удивление приятной. Это, наверное, последнее утешение для тех, кому трудно существовать. Середина марта, первый весенний ветер, легкая суматоха вечереющего города, пятна ярких огней, разбросанных по мокрым улицам. Беззаботность. Зыбкое марево человеческих существ, мерцающих в дождливом сумраке безумной весны. Но главное – ветер; он создавал таинственную атмосферу приближающейся радости. Так всегда. Только приближение, бесконечное приближение. Но оно было восхитительным, ради него стоило жить! Жить стоило вот только ради одного этого намека на счастье. Я вспомнил людей в очереди, и мне стало их жалко. Наверное они уже никогда не почувствуют этой радости весеннего обещания. Почему я так думаю? Имею ли я право так думать о других, чья душа закрыта непроницаемым занавесом тайны чужого мира?

Я брел по улицам вечернего города, предаваясь своим воздушным мыслям, пока не наткнулся на что-то мягкое и упругое одновременно под ногами. Я и не заметил, что почти наступил на мертвую собаку, лежащую прямо посередине дороги. Невольно остановившись, я сделал жест сострадания, близко наклонившись к телу. Судя по всему, собака умерла от раны на спине, из которой вытекла небольшая лужа черной густой крови. Какая странная собачья кровь, подумал я, опустив кончик пальца в эту лужицу. Меня словно обожгло в первый момент; мне показалось, что кожа слезла с моего пальца, оголив да самых последних пределов его тайную плоть. Какая все-таки у меня интересная плоть! Я и не думал, что такая.

Но нет, с пальцем ничего не произошло. Он был цел и невредим. Я понюхал собачью кровь и немного лизнул ее. Вкус был странный, совсем не похожий на собачью кровь. Хотя откуда мене знать этот вкус!? Испугавшись этого жеста, я невольно отдернул палец от лица и стал судорожно вытирать его о край своего пальто. Через несколько минут я был уже далеко от трупа этой несчастной собаки, которая, скорее всего, будет лежать на этой дороге до скончания века. Надо было ее убрать, закопать, сжечь, съесть, в конце концов. Или принести домой. Я представил, как бы осатанела моя подруга, увидев, что я ей принес вместо обещанных денег. Жаль, что я не смогу этого сделать, и она так и умрет, не почуяв настоящего.   

Я подумал, что это та самая собака, которая каждую ночь лает на улице, создавая жуткую и гнетущую атмосферу печали и ужаса. Всегда ее заунывный лай раздается из самых глухих и скорбных переулков. Почему она так воет? Что она там видит в ночи? Может она видит смерть? Мертвое тело? А теперь она сама мертва. Мертва абсолютно, и кровь ее превратилась в клейкую трупную массу, в которой живет всякая нечисть. Она теперь будет жить в крови этой убитой кем-то собаки. Главное, что теперь не будет проклятого лая. Теперь все будет тихо и спокойно. Теперь я буду спать спокойно, не боясь, что кто-то в ночной тьме проберется в мою кровать и задушит меня. Я не хотел быть задушенным во сне, вообще не хотел умирать во сне. Лучше умереть на снегу. Я давно хотел умереть на снегу. Так благородно и чисто. Но как?

Незаметно для себя я оказался у вокзала, который еще несколько часов назад вызвал во мне такое отвращение. Серая коробка обшарпанного задания в сумраке казалось еще более ветхой. «Где я был все это время? Неужели просто бродил, пока не встретил убитую собаку?» Это было конечно странно. На вокзале никого не было, все уже давно разъехались. Все уже давно уехали куда-то. Навсегда. И только я остался. Надо было возвращаться домой. Надо было...