Светлый сосуд

Начало мая. Липкие тополиные почки. Бирюзовое яркое небо.

Светлая седмица. Радость. Радость прозрачного неба. Радость робкого весеннего солнца. Радость в теплом воздухе. Радость птиц.

Радость в колокольном звоне. На светлой седмице любой может подняться на колокольню и звонить. Такой обычай. Радостно поют колокола. Бога славят.

Возвращаюсь из опустевшего из храма. Служба закончилась. К раздаче артоса не успела. Я часто опаздываю.   Опаздываю и теряюсь.

Светло. Спокойно. И неспокойно тоже. Спокойно совсем не бывает. Никогда.

Хочется куда-то успеть. Успеть в эту пасхальную радость. Успеть в настоящее. Жить настоящим.

У дороги с оживленным движением вижу старушку. Темное платье с белым кружевным воротником. Белые волнистые волосы. Худенькая. Легкая. Светлая. Светлый силуэт. Светлая улыбка.

 - Дочка, помоги через дорогу перейти. Я почти не вижу.

Даже не ожидала, что я так обрадуюсь. Дорога быстро закончилась. Бабушка шла в аптеку. Я попросилась проводить ее до аптеки под предлогом, что мне тоже туда нужно...

Старушка из дома престарелых. У нас его называют "интернат". Серый многоэтажный полукруг на берегу Москва-реки, рядом храм святых бессеребреников Косьмы и Дамиана. Летом интернат утопает в зеленых мохнатых облаках, через забор видны ухоженные клумбы, тенистые беседки. Чужих на территорию не пускают. Это элитный интернат - для ветеранов войны и труда. Считается, что там хорошо. Хотя, как может быть там хорошо...

Нет, хорошего мало - рассказывает старушка. "Пенсию забирает интернат. Остается пять тысяч - в основном, на лекарства. Лекарств хороших нет. На что ни пожалуешься, один цитрамон - а от него ведь и давление повышается. За лекарствами приходится ходить самой - попросить некого. Кормят тоже плохо - одной кашей."

Зато живет она в одноместном номере. Это очень важно. Спокойно. Ей положен одноместный номер, как ветерану войны.

Во время войны она была совсем юной. Когда в их деревню пришли немцы, она была одна дома. Три немца выбрали ее дом. Они были уставшие, злые, но не тронули - смотрели с видимым удовольствием - молода была, хороша собой. Они попросили сначала есть и в баню.

Налила им щей, а сама бегом к председателю сельсовета. "Немцы в бане хотят париться. Что делать?" Он же научил как - намотай тряпку, смоченную керосином, на кочергу; а когда пар пойдет - значит немцы уже в парной - брось зажженную спичку. Так и сделала. Воды в деревне быстро не найти. Сгорели все трое.

"Перекрестилась, конечно. Грех ведь. Но ведь они-то не жалели наших".

На войне не грех. Я много думала об этом. Когда не за себя, за свою родную Землю, за свой народ. Нет на тебе греха, бабушка. 

"А Сталин награду дал. Я молодая совсем, наивная. Спрашиваю: Откуда же ОН узнал? А мне говорят: ОН все обо всех знает."

Улыбается бабушка. Такое светлое чувство от нее. Хочется говорить с ней еще и еще.

Дошли до аптеки. Решительно настаиваю проводить ее и обратно. Старушка отказывается. Потом, улыбаясь, вынимает из сумки две шоколадки - "мишки на Севере". Отказываюсь, хотя убедить ее и не легко. "Сейчас светлая седмица, нужно делать добрые дела. Возьми, ради Бога." Отказываюсь от шоколадок - предлагает деньги...

"Пойми, бабуль, мне же тоже очень нужно хоть малюсенькое доброе дело сделать, не мешай мне...

Сказано ведь: "не творите милостыни вашей пред людьми с тем, чтобы они видели вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. ... когда творишь милостыню... пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно."

- Тяжело у меня на душе, бабушка... И я легко рассказываю ей о том, о чем болит сердце, о чем не могу сказать, и написать тоже...

Возвращаемся назад. И тут с удивлением узнаю, что бабушка ходила в аптеку не для себя - для соседа Николая. Это друг. Они дружат много лет. Живут через комнату. Николай одинокий. Ему тоже около 90 лет. После инсульта. Ноги почти не двигаются. Она стала его ногами, а он - ее глазами. Они много разговаривают. "Бедная ты моя - часто в сердцах говорит Николай - как же ты намучалась со мной. Почему Господь не забирает меня." "А я говорю ему: нельзя так говорить и думать даже, Коля... У Господа о каждом свой промысел." Когда она говорит о Николае, лицо ее, светлое всегда, становится еще светлее... такая нежность в ее голосе, такая радость...

А уходя в аптеку, бабушка никогда не знает, каким будет ее путь. Ведь она почти не видит, только очертания, свет и тени... Она надеется, что Господь пошлет ей помощь в пути. Ведь Николаю так нужно это лекарство...

Провожаю ее до ворот интерната. Может быть, увидимся еще? Хотелось бы увидеться. Мне даже жалко говорить "до свидания". Так светло рядом с этой бабушкой.

Она сказала мне очень важные слова. Я не могу написать их. Это тайна. Перекрестила меня. И ушла.

А я еще стояла какое-то время. И вот поняла. "Человек есть сосуд Божий." Раньше для меня это было только словом. А теперь... сосуд этой пожилой женщины, прожившей нелегкую и долгую жизнь, был совершенно светлым. Светлым, чистым, и ничего лишнего не было в нем.

"Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи»... Как хорошо, когда рядом с тобой такой светлый человек... Как хорошо было бы стать самому таким светлым человеком... Как бы хорошо... Как?...