Времена не выбирают... глава 17

Горловка.Кошевые, Мягкоголовые,Легостаевы.
   В вихре невзгод войны, и прочих катавасий,  большинство людей стремилось особенно не высовываться. Возраст  Ионы Арсеньевича, Савелия Егоровича, Александра Федоровича  положительно  влиял на  признание их людьми нейтральними,  до  которых новым властям, меняющимся чуть не ежедневно,   дела не было. Ловили офицеров по-моложе.  Ловили за виправку.  Отчего это гражданин так рукой отмашку делает,  будто на плацу?  А почему левая  рука к боку припечатана?  Шалишь, братец, где тебя так научили?  С дедов-прадедов  России служил? Царю-батюшке? А пожалуйте к стенке! С комиссарами было сложнее. Только за язык они попадались, за агитацию. И тот же розговор с тем же концом – к стенке.
   Или  налетит, бывало,  конный отряд, и сразу в комендатуру, или   в штаб, реввоенсовет какой. Выведут сердешних, или тут же, или к ставку ведут, на расстрел. Так и лежат потом белые, красные, зеленые или вовче бесцветные рядом. Смерть примиряла всех. И могильное соседство  звезд с крестами  напоминало  людям, что перед Богом все равны.
  Александр Федорович осваивал работу составителя поездов. От железной дороги даже дали квартиру в двухэтажке рядом со станцией. Перешел через двор – и на работе. Движение только было почти остановлено, разруха. Но скудный паек, который иногда давали, как-то поддерживал семью.
  Иона Арсеньевич  трудился на шахте в расчетном, когда  шахта пыталась работать. Но в основном все сидели по домам. Прежняя контора в большинстве своем уехала  в далекий Париж, или застряла где-то в Крыму, Новороссийске. Новые служащие по вызову приходили, но вскоре оказывалось, что  работы нет и надо идти домой. В дедовских копанках ковыряли  уголь, черные борозды которого зимой обозначали все маршруты движения мешочников, тащивших на санях мешки с углем. Их гоняли все власти, и все с одинаковым результатом. Люди ждали , когда все успокоится, когда пусть хоть какая-то власть установится
  Савелий Егорович уже был стар работать. Сидел дома, дивился дурости людской, да пристрастился утешать себя самогонкой, которую готовила Татьяна, молодая хозяйка  «Голубого Дуная», питейного заведения, которое  закрывали, закрывали при  царской монополии на водку, да, так и не закрили. И так не удавалось закрыть кабак ни белым, ни красным, ни немцам, ни петлюровцам, ни махновцам. В годину крушения всех и вся это заведение выстояло, являя собой незыблимый  оплот общества, единственный институт, необходимый людям при всякой власти. Рядом опустел трактир. Закрылся давно магазин. Стояли разграбленные продуктовые конторы общества Копей. А «Голубой Дунай», организованный в хате Татьяны  работал всегда, асортимент тот же, цены гибкие.
   Граждане, оставшиеся без страны на некоторое время, выживали, как могли.