Вспомни меня, глава 10

Маринка вскочила в седло, и рыжая лошадка понеслась через поля, успевшие сменить зелень на спелое золото. Солнце светило по-прежнему жарко, но лес издали уже подёрнулся бурым — то в преддверии близкой осени белоствольные берёзки вплели в косы первые жёлтые ленты. Лошадка выскочила на дорогу и понеслась вдоль опушки. Солнце било в глаза, слепило, Маринка зажмурилась… и показалось — она летит! Раскинула руки, повинуясь неодолимому желанию, и правда полетела — только не открыть глаза, не прогнать дивное наваждение! Ветер подхватил её, словно невесомый листок, понёс вперёд — как же хорошо! .. Маринка смеялась, счастливая, и, казалось, видит даже через сомкнутые веки — вот черной стрелой чиркнул над самой головой стремительный стриж, а там, в голубой вышине, раскинув могучие крылья, парит, высматривая добычу, пёстрый ястреб. Она летела и слышала неудержимый стрекот кузнечиков, шум ветра в ушах и шелест листвы, солнышко ласково грело, гладило тёплыми ладонями лицо.

И вдруг исчезли все звуки, кроме шума ветра —, а он стал пронзительным, яростным. Завертел, растрепал за спиной косу и вдруг больно швырнул оземь. Маринка с криком подскочила и на мгновение оглохла от нависшей тишины, в глазах потемнело. А когда рассеялось, сердце тяжело упало вниз — она стояла на пороге серёжиного дома. Внутри мигом захолодело, Маринка затравленно оглянулась, но вокруг были лишь дома подмосковного посёлка — исчез лес, и поля с налитыми колосьями, и ястеб в вышине. И длинногривая рыжая красавица — подарок мужа. Борво! .. тоскливо сжалась душа. Что же это, почему она здесь? Маринке отчаянно захотелось сорваться и убежать, вернуться обратно. Но неведомая сила словно прижала, не давая сделать ни шага, рука сама потянулась, коснулась двери… Лестница, а рядом некогда любимая веранда — как же давно это было, целую жизнь назад. Идти не хотелось, но что-то толкнуло в спину, и Маринка ступила на первую ступеньку.

Шаг, ещё шаг и ещё… приоткрытая дверь, а за ней мечется тёмный силуэт. Беспорядочно пикают кнопки мобильного. «Ну где же ты? Где?» — долетает глухой голос, и Сергей, отбросив телефон в сторону, тяжело падает в кресло. Запавшие глаза на осунувшемся лице беспомощно закрываются, ладони сдавливают виски. Он глухо стонет, но тут же вскакивает, хватает зазвонивший телефон: — «Да! Вы нашли её?» Едва мелькнувшая надежда сменяется отчаянием, лицо мужчины искажается в муке, и телефон впечатывается в стену…

Маринка ахнула, дёрнулась в страхе и проснулась. Почувствовала сильные руки Борво, тепло его тела и облегчённо перевела дыхание — она дома, а то опять был просто сон. Вот только теперь Маринка знала, что сны её не совсем обычные, они — словно связь между мирами, и то, что она увидела сейчас, наверняка происходит на самом деле. Сердце сжалось от боли и чувства вины — Серёжа страдает из-за неё. Конечно, Маринка предполагала это и раньше, но увидев воочию, как он не находит себе места, не зная, что с ней случилось, как сильно переживает, усовестилась — она совсем забыла о том, что оставила позади. Забыла, что есть и другой мир, в котором она кому-то небезразлична. Она должна что-то сделать. Вот только что? Мысли завертелись лихорадочно — нужно найти решение, иначе ей самой не будет покоя, и счастье, едва обретённое, потускнеет. Нет, нет! Этого Маринка не могла допустить — стоило только представить, что они с Борво могут очужеть, отдалиться, и грудь резануло будто ножом. Надо найти выход, надо… Ведислав! Ну конечно, старец сможет помочь!

Маринка едва сдержалась, чтобы не выскочить из постели — так велико было нетерпение, —, но лишь вздохнула поглубже, стараясь успокоиться. Вот проснётся Борво, и Маринка снова попросит его съездить к отцу Ведиславу. Она расскажет ему, всё объяснит, Борво должен понять…

Но когда её муж открыл глаза и притянул Маринку к себе — поцеловать, — поняла, что вот так сразу рассказать Борво о своей тревоге она не сможет. Всё утро девушка ждала подходящего момента, и Борво, видя её задумчивость, поглядывал на жену, но ни о чём не спрашивал. Быть может, начни он допытываться, Маринка и рассказала бы всё, но Борво молчал, и она не смогла решиться.

Прощаясь у ворот, Борво прижал Маринку к себе и улыбнулся:

  — Я скоро вернусь, Марушка, поедем верхом к реке.

«А, может, в лес, к Ведиславу?» — едва не вылетело у Маринки, но Борво уже шагнул в открытую калитку.

Ничего, так даже лучше, рассудила Маринка — будет время поговорить спокойно, и, может быть и правда получится навестить старца. Почти уверенная, что так и будет, Маринка вздохнула с облегчением и вернулась в дом.

  — Что с тобой, дочка? — обеспокоенно глянула на неё Бажена, едва Маринка ступила в горницу. — Ты с самого утра сама не своя.

  — Сон мне приснился, тётушка, — от Бажены можно было не таиться, Маринка знала, что добрая женщина всегда её поймёт…

Тётка выслушала, покивала и призадумалась. Помолчала, размышляя, и подняла на Маринку глаза:

  — Ты верно решила, дочка, что к Ведиславу тебе надо, — сказала она, — вот только…

 — Что?

Бажена помедлила, убрала выбившуюся седую прядку под платок.

  — Не дожидайся Борво, иди одна.

Маринка вскинулась удивлённо:

  — Почему одна?

  — Послушай меня, дочка, — вздохнула Бажена, — Борво, он… может не понять.

Маринка замотала головой:

  — Нет, тётушка, не могу я так, — и с мольбой глянула на пожилую женщину в надежде, что та поймёт её чувства, — не хочу таиться.

Бажена долго смотрела молча, потом кивнула:

  — Смотри, дочка, — и снова вздохнула, — смотри…

Слова Бажены вселили тревогу, внутренний голос шептал, убеждая послушаться тётушкиного совета, но Маринка упрямо спорила сама с собой. Неужели Борво её не поймёт? В такое девушке не верилось.

Бажена поглядывала на Маринку, вздыхала тихонько — она-то знала Борво получше, —, но помалкивала, понимая и её правоту. «Девочка моя, бедная моя девочка… — причитала тётка про себя, — как бы не случилось грозы…»

* * *

Борво вернулся к обеду — улыбчивый и довольный. С аппетитом съел большую плошку чечевичной похлёбки, выпил кружку квасу, утёр усы и поднялся.

  — Спасибо, хозяюшки мои милые, — и улыбнулся жене: — Готова ты, Марушка? Сейчас поседлаем твою красавицу…

Маринка тут же поднялась следом и схватила мужа за руку:

  — Подожди, Борво, мне что-то сказать тебе нужно.

Борво, заглянув ей в лицо, чуть нахмурился и кивнул молча.

  — Понимаешь, я сон видела… Тот мужчина, с которым я… — Маринка запнулась, но тут же зачастила, заметив, как разом потяжелел взгляд мужа: — Тот мужчина, из прежней жизни, Сергей, ему очень плохо сейчас. Пожалуйста, отвези меня к Ведиславу…

Маринка умоляюще посмотрела на мужа, но лицо Борво словно закаменело. В синих глазах появилось что-то чужое, страшное, и Маринка невольно отступила, попятилась и упёрлась в лавку, на которой недавно сидела.

  — Борво…

 — Так вот зачем тебе к Ведиславу? — тяжело выдохнул он. — Хочешь вернуться обратно?

  — Что? Борво, что ты говоришь! Куда вернуться?

  — Туда, к прежней жизни, — Борво медленно приблизился, и Маринка замерла под его пылающим взглядом. Он наливался яростью, и сердце маринкино захолодело, но отступать было поздно.

  — Борво, всё не так, дай мне объяснить, — Борво угрожающе навис сверху, и Маринка, зажатая между мужем и лавкой, вывернулась и скользнула в сторону, мельком заметив, как поднимается со своего места Бажена.

  — Объяснить что, — громыхнул он, — свой обман?

  — Какой обман, Борво? В чём я тебя обманула?

  — В том, что только и ждала удобного момента, чтобы вернуться!

  — Ждала удобного момента?! — закричала Маринка, в ужасе от слов мужа.

Обида брызнула слезами, и Борво осёкся и замолчал, сжав кулаки. Теперь Маринка сама подступила ближе, поднявшийся гнев заглушил все другие чувства.

  — Я пошла за тобой без слов, — губы её дрожали, голос звенел, слёзы текли по побледневшим щекам, — оставила всё, всю прежнюю жизнь. Поверила, не задавая вопросов, и полюбила… — голос сорвался, и Маринка едва сдержалась, чтобы не разреветься тут же, на широкой груди, по которой сейчас хотелось колотить изо всей силы. — А ты… думаешь, что я притворялась?

Борво молчал, не глядя на жену, литые плечи опустились, словно невидимое бремя легло на них, взгляд потух. Маринке отчаянно захотелось повиснуть на шее мужа, прижаться, почувствовать его тепло и оживить огонь в синих глазах, но она сдержалась — нужно довести начатое до конца, как бы ни было больно.

  — Я не смогу быть счастливой, зная, что причиняю страдания близкому человеку, — продолжила девушка тихо, но твёрдо. — Я пойду к отцу Ведиславу…

 — Нет. — Борво медленно перевёл взгляд, и Маринку будто придавило его тяжестью. — Никуда ты не пойдёшь.

Да что это такое? Маринка вскинулась на мужа, но он уже отвернулся — разговор окончен.

  — Как бы не так, — пробормотала Маринка и кинулась к двери.

  — Марёна! — донеслось в спину, но тут тётка метнулась Борво наперерез, раскинула руки:

  — Не надо, сынок! Отпусти её, — услышала Маринка уже в сенях. Слетела по ступенькам и шарахнулась от огромного чёрного жеребца, привязанного к перилам крыльца — тот даже ухом не повёл. «Вот и съездили к реке», — подумалось горько, и обида сдавила ещё сильнее.

 * * *

В обеденный час улицы были почти пусты, и редкие прохожие удивлённо оборачивались Маринке вслед, но ей было всё равно — скорее, скорее добраться до избушки Ведислава, прижаться доверчиво, выплеснуть своё горе. Она проскочила в открытые ворота и побежала напрямую к виднеющимся за деревней полям. Маринка едва помнила тот день, когда Борво привёз её в город, и дорогу она тоже не запомнила, но была уверена, что не заблудится — ноги несли её сами. И казалось, что это уже было, уже бежала она вот так же, через колосистое поле, только тогда с губ её слетал смех, а душу наполняла радость. Случалось такое прежде или нет, Маринка не знала, но сейчас она несла к старцу свою боль, и душу грела уверенность, что с чем бы она не пришла, Ведислав разделит с наречённой дочерью её ношу, легка ли она, тяжела ли.

Она бежала в запале, не чувствуя ног, не замечая ничего вокруг, и только когда силы оставили девушку, она упала на траву, сжалась в комок и заплакала в голос. Казалось, даже лес вокруг затих — умолкли птицы, унялся ветер — и слушал сочувственно горькие всхлипы несчастной беглянки. Почему, почему он так с ней? Она всего лишь не хотела обманывать, а выходит, права была Бажена — надо было уйти тайком, схитрить. А она, глупая, рассуждала о доверии…

Маринка всхлипнула, утёрла щёки и ткнулась лбом в колени — она не хочет так, не хочет лишних тайн, их и так хватает. А Борво даже не дал толком сказать, объяснить. «Упрямый!» — в сердцах стукнула себя по коленке. Но тут же вспомнила его потухший взгляд, и сердце сжалось — теперь и он страдает. Но она должна разобраться с прежней жизнью, должна! Нельзя оставлять за собой горе. Если бы она и правда могла вернуться, всё объяснить Сергею — он хотя бы узнал, что она жива, что просто выбрала для себя другую жизнь, другого человека, и смог это пережить, —, но Маринка знала, что сейчас это невозможно, по крайней мере Ведислав говорил так. Но должны же быть другие пути, и старец наверняка их знает, не может не знать. И, хоть больно сейчас, и душу рвёт безжалостный холод, Маринка знала, что поступает правильно — она должна покончить с прошлым, раз и навсегда — она уже сделала свой выбор. И девушка решительно поднялась и пошла дальше.

Тропинка бежала вперёд — нахоженая, приметная, — и Маринка шла, уже не спеша. Силы словно утекли вместе с горькими слезами, опустошили её, но отчасти забрали и боль, и Маринка, вновь и вновь прокручивая в голове разговор с мужем, поняла, что в Борво, как и в ней самой недавно, говорила жгучая ревность. Да и объясниться толком не получилось, что же он мог подумать? Маринка припомнила свои слова и ужаснулась — ведь Борво и впрямь мог решить, что она надумала вернуться к Сергею, пусть и из жалости. Она же только попросилась к отцу Ведиславу, но не сказала, зачем. Боже, как же неправильно всё вышло… Вот только обратно не повернуть.

Тропинка уводила всё дальше. Лес тихо гудел, пересвистывался, перешёптывался, и Маринке казалось, утешал. Она уже знала его волшебную силу, и хоть ещё не высохли щёки и глаза горели, Маринка улыбалась, чувствуя, как уходит из сердца недавний холод, как облегчается тяжкая боль. Ей было хорошо в этом лесу, покойно и надёжно, словно в отчем доме. Здесь её всегда поймут и ни за что не осудят…

Ведислав сидел на поваленном дереве и довольно щурился на солнышко. Маринка остановилась неподалеку, прислонилась к нагретому стволу, и вновь потекли слёзы.

  — Ну что ты встала? — не поворачивая головы, улыбнулся старец, и Маринка кинулась к нему.

Подлетела, рухнула возле ног, обняла руками твёрдые колени и опять забилась в рыданиях.

  — Дочка… — сухая ладонь коснулась маринкиной головы.

И не нужно было ничего объяснять, даже рассказывать — старец уже всё знал, может даже раньше, чем Маринка выскочила из дома. Он и не спрашивал ничего, только гладил наречённую дочку по волосам и ждал, когда утихнут слёзы.

И только шептал в ответ на маринкины бессвязные всхлипы:

  — Ну будет тебе, будет…

Они ещё долго сидели вот так — Маринка сжавшись у ног Ведислава, а старец глядя куда-то далеко-далеко. Солёное горе уже высохло, только хлюпало в носу, да голова потяжелела от переживаний. Но Маринке совсем не хотелось размыкать рук, что по-прежнему обнимали старческие колени, не хотелось лишиться доброго тепла, что текло с ладони Ведислава, казалось, в самую душу. И говорить не хотелось — ни виниться, ни оправдываться. Просто побыть рядом, просто помолчать, зная, что тебя понимают. Солнце уже склонилось к закату, розовое золото замелькало в густой листве, и Маринка вновь провожала Небесного Деда, смотрела, как потихоньку гаснет день, уступая сумеречной вечерней тишине. Ночь еще не скоро обнимет землю, но лес уже затихал в ожидании, только вздыхали тихонько деревья, шевелили устало ветвями, укрывали нашедших приют в их кронах лесных обитателей.

Ведислав шевельнулся, и Маринка вздрогнула, вскинула на старца измученные глаза.

  — Пойдём в дом, Марушка, вечерять пора, — ласково улыбнулся он, и Маринка, глядя в его лучистые серые глаза, вздохнула глубоко и кивнула.

На миг показалось, она и не уходила никуда, стоило вдохнуть знакомый аромат трав, висящих под потолком. Сердце залило тоскливым теплом — как же она соскучилась. И тут же сжалась до боли душа: как там он, её милый? Уже не было обиды, уже хотелось, чтобы догнал, ворвался следом в маленькую избушку, и протянуть навстречу руки, прижаться к широкой груди…

 — Не волнуйся, дочка, Борво знает, что здесь с тобой ничего не случится.

Старец прикрыл за собой низкую дверь, подошёл, прижал Маринку к себе. Она уткнулась пониже жилистого плеча, погладила грубую ткань небеленой рубахи, вдохнула родной запах — запах леса и солнца, и сухой травы.

  — Посиди, дочка, — указал Ведислав на лавку. И, усадив Маринку возле стола, скрылся в маленькой комнатке.

Что он делал там, Маринка разглядеть не могла — в комнатке было темно, — лишь расслышала неразборчивый шёпот. И тут же захлопали птичьи крылья, смолкли, хлопнули снова, и всё стихло — должно быть, желтоглазая Совуша понесла кому-то весточку. Маринка опустила голову и улыбнулась: совсем скоро Борво будет знать, что его жена благополучно добралась до лесного убежища.

Старец по прежнему ничего не спрашивал, но Маринка была уверена — Ведислав знает, зачем она пришла. Ведун был задумчив, и пока ужинали, не проронил ни слова, только поглядывал на Маринку да поглаживал седую бороду. Лишь когда Маринка доела хлеб и допила молоко, собрал в ладонь оставшиеся на столе крошки, бросил их в тлеющий очаг и сказал:

  — Я схожу в его сон. — Маринка вскинулась, не понимая, о чём он говорит, и старец пояснил: — В сон твоего прежнего мужа.

Девушка невольно поморщилась: ну какой прежний муж? Но спорить не стала. Ведислав глянул пристально, словно отыскивал в маринкиных глазах ответ на одному ему известный вопрос, потом задумчиво кивнул и заговорил вновь:

  — Он забудет свою боль…, но вместе с ней забудет и тебя.

Старец продолжал вглядываться в маринкины глаза, но девушка не дрогнула, только на миг опустила ресницы. И вздохнула — Ведиславу показалось, с облегчением. А ей и впрямь почудилось, что тяжкий камень свалился с души, и теперь можно свободно дышать.

— Он не вспомнит тебя, если надумаешь вернуться…

Но у Маринки уже не было сомнений:

— Я не вернусь, отче, — сказала твёрдо, ни мгновения не колеблясь, и улыбнулась болезненно-счастливо: — Мой дом здесь.

Мысли вновь полетели туда, где мерил шагами большую горницу её муж, а маленькая Бажена, сжавшись на лавке, тихонько утирала слёзы с морщинистых щёк. В груди защемило, душа рванулась лететь — эх, стать бы такой же птицей, как Совуша, расправить крылья и понестись быстрее ветра туда, где осталось сердце! И вдруг Маринку словно обожгло — зарок! Тут же встал перед глазами суровый Злат, и его слова, сказанные перед уходом. Как же она могла забыть!

— Отче! — Маринка схватила руку Ведислава и стиснула в пальцах сухую ладонь. Старец свёл густые брови, глянул пытливо и тут же всё понял. Разомкнул было губы, но Маринка, боясь, что и он откажется ей рассказать, заторопилась: — Отче, прошу, расскажи мне! Я должна знать!

Ведислав продолжал пристально смотреть Маринке в глаза и молчал — всего несколько мгновений, но девушке казалось, минуты тянутся бесконечно. Она не торопила, хоть внутри всё натянулось в тягостном ожидании и страхе, что Ведислав всё-таки откажет в её просьбе. Только глаза молили безмолвно. И что-то в них увидел старец — пристальный острый взгляд его смягчился и посветлел. Ведислав накрыл другой ладонью вцепившиеся в него маринкины руки, чуть пожал похолодевшие пальцы, успокаивая, и заговорил:

— Никто не знает, кем родился Борво, и сам он этого не помнит. Я пытался узнать, ходил в его сны, но память Борво закрыта — огненная печать лежит на ней. Только огонь и увидел я, да ещё отчаянный детский страх. Что-то ужасное довелось ему пережить и, боюсь… Борво последний в своём роду. — Старец вздохнул и продолжил: — Ничто не даётся нам просто так, Марушка, и ничто не уходит, не оставив следа — Борво получил щедрый дар от богов.

— Какой? — еле выговорила Маринка непослушными губами.

— Он мог заклинать оружие, дочка. Ты ведь знаешь уже, что Борво в юности был кузнецом?

Маринка кивнула, помня рассказ Бажены — именно в кузне и нашёл его прежний воевода Межин-града, и, видно, сразу увидел в мальце что-то особенное.

— Верно, Марушка, — кивнул старец, услышав маринкины мысли. — Мирослав сразу понял, что парень одарён.

— Значит, именно этот дар Борво и отдал за моё возвращение?

— Да, дочка, — кивнул старец.

Маринка сглотнула взволнованно, не понимая, радоваться ей или бояться. Казалось, не всё так страшно — да, Борво лишился великого дара, но ведь это ничем ему не грозит. Или всё же грозит?

— Отче? — снова вскинулась она на Ведислава.

— Всё своё оружие Борво ковал сам, вкладывая в него дарованную силу. И ни один вражеский клинок не мог поразить его, ни одна стрела не могла пробить невидимую защиту… Теперь, когда ты вернулась, этой силы у Борво больше нет.

— Значит, случись сейчас битва, Борво погибнет? — в ужасе прошептала Маринка, и губы её задрожали.

— Ну что ты, милая, — Ведислав протянул руку, коснулся маринкиной головы, и девушка на миг прикрыла глаза, прогоняя замелькавшие перед взором страшные образы. — Нет, конечно, всё совсем не так, — продолжил старец. — Борво искусный воин, лучший среди лучших, дочка, — и улыбнулся, возвращая Маринке уверенность, — его совсем не просто одолеть.

Маринка, напуганная, ухватилась за эти слова, обхватила ладонь Ведислава и прижалась к тёплой, чуть шершавой коже щекой.

— Отче, я так люблю его, — прошептала одними губами, — и не допущу, чтобы с ним случилось хоть что-то плохое.

— Я знаю, Марушка… знаю…

Взгляд старца словно заволокло пеленой — казалось, он уже и не здесь. Маринка, поглощенная собственными мыслями, ничего не заметила, а Ведислав, вернувшись, едва заметно улыбнулся, подумав о том, что придёт время, и его наречённая дочка вспомнит свои слова…

* * *

Сон снова не шёл. Так бывало у Маринки всегда — взволновалась душа, и тело не будет знать отдыха. Она ворочалась на жёсткой лавке, пыталась гнать прочь любые мысли, но всё напрасно — едва коснувшись тёмным мягким крылом, сон убегал прочь, словно играл, баловался, дразнил, заставляя торопить безжалостную ночь, не принесшую покоя.

Уже запели птицы, а Маринка так и не сомкнула глаз. Но сердце забилось быстрее — совсем скоро рассвет, а значит домой. В маленькой комнатке заворочался Ведислав, спустил босые ноги на пол, потянулся жилистым телом и крякнул довольно.

  — Не спишь? — спросил, согнувшись в низком проёме, и Маринка помотала головой:

  — Не сплю.

  — Тогда пойдём.

Они вышли в предрассветный туман, прошли босиком по сырой от росы траве и остановились, обратившись на восток. Лето перевалило за середину, и возмужавшее солнышко уже не выскакивало по-молодецки рьяно из-за горизонта, поднималось медленно и степенно, подобно зрелому мужу, который знает, что в спешке мало проку. Маринка смотрела на гордый небесный лик, ловила ладонями тёплые лучи и, казалось, видит перед собой другое лицо, и руки её греют другие ладони.

Притихший было ветер налетел сзади, бросил волосы на лицо и обдал ароматом черёмухи. И почувствовав сердцем раньше, чем понял разум, Маринка обернулась…

— Борво! — и кинулась к мужу, соскочившему с коня.

На миг стрелой пронзил жгучий страх —, а вдруг он всё ещё сердится? Вдруг оттолкнёт? Но Борво уже раскрыл руки навстречу, в синих глазах мелькнул знакомый лукавый огонёк. И вот подхватил, прижал, обнял большой ладонью маринкин затылок и слушал, как она сбивчиво шепчет, как всхлипывает, боясь опять разреветься.

— Не надо, родная, не плачь…

— Не буду, не буду… — продолжала всхлипывать Маринка, — прости меня.

Борво не ответил, только прижал её ещё крепче, и Маринка, прикрыв глаза, прильнула щекой к его груди.

— Здравствуй, отец, — прогудело под ухом. Девушка подняла голову и, торопливо утерев слёзы, обернулась к подошедшему Ведиславу.

  — Здравствуй, Борво, — ответил старец и чуть заметно подмигнул Маринке.

Ведислав позвал их в дом, и на этот раз Борво не отказался. Старец угощал гостей свежим мёдом, холодным молоком и подсохшим хлебом и улыбался в белую бороду, думая о своём…

С ранней весны и до самых снегов Ведислав жил в лесу в одиночестве — только пёстрая Совуша всегда была с ним. Лес давал ему всё, что нужно: ягоды, грибы и ароматные травы, мёд и молоко диких коз, что частенько прибегали к старцу за лаской и лакомством. Захаживал в гости и бурый друг — угоститься медком и поговорить по душам. Ведиславу хватало — и еды, и общения. Но тропинка к маленькой избушке не зарастала — шли кто за помощью, кто за советом, а кто и просто посылал сына-подлетка отнести старику немного муки да тёплых пирожков. Старец лечил, мог рассказать о грядущем, помогал в родах, если была нужда. Он никогда никому не отказывал, ни людям, ни лесным жителям, и хоть очень любил уединение, гостям радовался всегда…

Старик вновь посмотрел на Борво и Маринку, держащихся за руки —, а уж этим гостям особенно…

Когда прощались, старец вновь привлёк Маринку к себе, и она прижалась благодарно.

— Спасибо тебе, отче.

Ведислав улыбнулся, погладил Маринку по голове и только кивнул. Но Маринка и без лишних слов знала, что что бы не случилось, Ведислав всегда будет рядом, чтобы помочь.

Борво усадил жену на коня, сам поднялся в седло и махнул старику на прощание. Тронул вороного красавца, и Маринка, высунувшись из-за плеча мужа, долго смотрела, как будто бы тает, растворяется в густой зелени маленькая избушка. А когда она совсем исчезла из виду, подняла взгляд на мужа, улыбнулась с лёгкой грустью и со вздохом откинулась на широкое плечо. Совсем недавно они уже ехали вот так же, и Борво так же обнимал её за талию, и та ночь тоже была волнительной и бессонной, но сейчас сердце Маринкино пело, а не сжималось от страха и неизвестности. Как же быстро всё изменилось, как быстро Борво стал всей её жизнью, всем её миром…

Они снова ехали молча, но слова были и не нужны — оба были счастливы уже от того, что они снова вместе, рядом, чувствуют тепло и дыхание друг друга… Мощный конь шёл размеренным шагом, и Маринка прикрыла глаза, уже почти убаюканная, но тут же распахнула ресницы и вопросительно глянула на мужа — конь под его рукой свернул на едва приметную тропку, убегающую в сторону.

— Хочу что-то тебе показать, — улыбнулся Борво в ответ и пустил коня порезвее.