Не обижайся на меня, матрешка!

ДЕВУШКА ТАНЯ, У ВАС МУЖСКОЙ ПОЗВОНОЧНИК
 
Недавно с моей подружкой Таней произошла очень неприятная история. Шла по улице, оступилась – и ногу ее словно током пронзило. Даже не так: малейшее движение – и ногу начинало так жестоко выкручивать, что слезы навертывались на глаза. Хорошо еще, что случилось это рядом с домом, вечером после работы. Решили: за ночь отлежится, а там посмотрим, что делать. Против вызова неотложки подруга была категорически против, такой уж это упертый человек... Ночь промучилась, утром легче не стало, а к вечеру она ... была на ногах. Боль утихла, но подружка сильно хромала. Я все-таки уговорила ее поехать в пункт скорой помощи, проверить, что же все-таки случилось, заметим, уже не в первый раз. Дежурная медсестра, выслушав нас, дала талончик не к ортопеду, как мы предполагали,   а к невропатологу.  Невропатолог же послал на рентген  спины. Минут через двадцать, рассматривая снимок, доктор невесело пошутил: «Синьора, у вас  «мужской» позвоночник,  все диски сплющены. Происходит защепление нерва, вот ноги и отказывают. Вы что,  на Украине грузчиком работали?»
Таня не растерялась и с достоинством ответила, что работала не грузчиком, а баданте. И не на Украине, а здесь, в Италии.
Думаю, стоит пояснить  значение слова баданте (на русский манер - сиделка), так как в словарях вы такого термина не найдете. Оно от глагола «бадаре», то есть заботиться, ухаживать, опекать. В Италии это одна из самых востребованных женских профессий, хотя последние годы не чураются этой работы и мужчины. Все чаще вижу на улицах и в парках Турина наших мужественных земляков, выгуливающих в инвалидных колясках своих подопечных. Но все-таки подавляющее число сиделок  – это женщины, как правило, предпенсионного или пенсионного возраста, приехавшие на заработки в Италию из сел и деревень Молдавии и Украины.  Для коренных жителей Апеннинского полуострова, несмотря на безработицу в стране, профессия эта не является привлекательной. Знаю лишь одну итальянку, которая работала на «фисе», то есть 24 часа в сутки, при больной Альцгеймером. И то, как  выяснилось, синьора Лина поссорилась с мужем и ей на время надо было куда-то приткнуться.
По воскресеньям (для всех - законный выходной! )наши женщины кучкуются на скамейках в парке Святого Валентина или в парке Счастья у железнодорожного вокзала. Степенные, спокойные,  сменившие деревенские платочки на модельные стрижки, а «огородное» трико на удобные джинсы и маечки, они неторопливо, с достоинством ведут беседу. Обсуждют новости из дома; у каждой есть компьютер,  скайп, общение с родными – необходимый ежедневный ритуал.  О «бабульках» своих  рассказывают,  обмениваются  опытом. О женихах:  большинство свободны от брачных уз, вдовы или разведенки, у многих здесь появился сердечный друг.
 Еще, в обязательном  порядке, о здоровье своем говорят, перечисляют диагнозы, которые ставят им итальянские доктора: аритмии, ишемии,  эрнии (грыжи) и так далее и тому подобное... У одной, десять лет ухаживающей за больной итальянкой, у  самой сейчас развивается болезнь  Паркинсона.  Другая наша землячка два инфаркта перенесла. Четыре года назад ушла из жизни милая, миниатюрная, словно девчушка, Надя - ей, наверное, и сорока не было. Ну, покалывало в желудке – с кем ни бывает?  Обследоваться все некогда было. Когда же «схватило», так и ювелирная операция, сделанная профессором, не помогла, онкология уже расползлась по всему организму.
А  как тяжело уходила другая сиделка, недуг которой спровоцировал стресс (на родине, в семье дочери, случилась трагедия). До этого Валюша была ясноглазой, моложавой, про таких говорят «кровь с молоком» или «аппетитная бабенка». Все денежки, что получала, ухаживая за синьорой, в село отправляла. Валя за три месяца сгорела, растаяла как свечка. Диагноз остался неуточненным, врачи объясняли, мол, иммунитет «на нуле», отсутствие воли, желания жить...
Отправлять тела на родину – дело очень хлопотное и дорогостоящее и сейчас «робитчане»  всерьез обсуждают перспективу строительства в Турине  кладбища для православных.
Самое трудное  - первые три-четыре года на чужбине. Приезжают-то сюда нелегально, причем позанимав с миру по нитке и заплатив огромные суммы (до 4 тысяч евро) сомнительным агентствам, посредникам, проводникам. Знакомая рассказывала, как автобус  довез их, будущих кландестинов (так в Италии называют нелегалов), до границы, дальше они, невидимые, под покровом ночи, обходили посты, брели лесными тропинками, угорьями до условленного места, где их ждал автобус... Другая вспоминает,  как ехали с пятилетней внучкой, спрятанные в какой-то ящик, в котором специально были просверлены дырочки, чтобы было чем дышать.
Преодолев последний пограничный кордон и очутившись на итальянской территории, можно  вроде бы спокойно передохнуть, в лучшем случае почистить крылышки после нелегкого пути у своих «паэзан».  То есть у земляков или родственников, которые уже чувствуют себя здесь как дома, работают, снимают жилье или купили свое собственное,  а некоторые и гражданство получили.  Минимальный тариф за ночевку - 5 евро. Это если жить скромненько: не плескаться в душе и не жарить котлеты.
Передохнуть – это образно говоря. За неделю (плюс-минус...) необходимо найти работу с крышей над головой, то есть на 24 часа в сутки. А главное, свыкнуться с неприятной мыслью, что ты в Италии до тех пор, пока не получишь от властей официальное  разрешение на проживание в стране, - НИКТО. И, следовательно, должен вести себя тише мыши. Временами на нелегалов даже облавы устраиваются. Но если ты не нарушаешь установленный порядок, не качаешь прав и не ездишь зайцем в общественном транспорте, вряд ли кто обратит  внимание на твою скромную персону.  Одна женщина рассказывала, что за десять лет жизни в Италии к ней единственный раз подошел карабинер с просьбой предъявить документы. Но как выяснилось позднее, ему просто  очень понравилась наша миловидная землячка и он таким нестандартным образом решил с ней познакомиться. Но вообще-то, к сведению, нелегальное пребывание в стране расценивается итальянскими  властями как ... уголовное преступление. Правда, сейчас вводятся в закон некоторые «смягчающие оговорки», но только для тех, кто уже «пристроен» в итальянскую семью.
Найти работу в Италии  жителям республик бывшего СССР с каждым годом становится все труднее. Серьезную конкуренцию составляют выходцы из Румынии, вошедшей в Евросоюз. Им сегодня, чтобы жить и трудиться  в Италии, не нужны бюрократические разрешения. Трудолюбивые бойкие  румынки  согласны на любые условия, лишь бы им платили. Они с удовольствием помогают друг другу, создают трудовые сообщества,  коопертивы, например, по уборке подъездов, по уходу за больными в госпиталях и так далее. Хватаются за всевозможные подработки: уборка в богатых домах, уход за парализованными. Согласны работать без контрактов, «по-черному».  «Наши» (все, кто из экс-республик экс-СССР), увы, не так дружны. Практикуется «продажа работ»: своими – своим же. Такие случаи всеми осуждаются, но не прекращаются. 
Однако многие итальянские семьи предпочитают (и даже считают для себя престижным) брать в дом именно наших землячек, возможно, менее шустрых, чем румынки,но зато искренних, честных и очень терпеливых.  Вот такая здесь у наших репутация!  Время от времени в стране объявляется так называемый санаторий, когда работодатели обязаны официальным образом оформить  трудовые отношения с теми, кто работает в их семье «по-черному».  И тогда домработницы и  сиделки получают долгожданное «пермессо», то есть разрешение на временное пребывание в стране по мотивам работы. Но не так все просто. Этот документ необходимо обновлять раз в два года (а кому-то каждый год или даже в полгода), предоставляя документы о том, что ты трудилась и платила государству налоги.  Бюрократия в Италии еще та...
В ожидании первого «пермессо» выбирать работу не приходится. Приезжие хватаются за любые варианты в надежде, что их «бабулька» или «дедулька» протянет  еще два-три года до объявления возможной легализации. Соглашаются за небольшую (по здешним меркам) плату вкалывать  24 часа в сутки, без выходных и праздников, питаться порой одними макаронами, жить интересами старого, как правило, выжившего из ума человека, зачастую спать с  ним в одной кровати. Это можно назвать добровольным рабством. Чем оправдать такую жертву? Одна доучивает сына в институте. Другой надо долг выплачивать: взяла, например, в банке ссуду, а вскоре под сокращение попала. Третья дочке на свадьбу копит...
Молодая женщина, так называемая  мать-одиночка,  все до цента пересылает для своих  малышей, оставленных в деревне на бабушку...  Познакомилась я с ней случайно года два  назад. В тот день, помнится,  бастовали транспортники, автобус пришлось очень долго ждать. Мы оказались на остановке вдвоем,  а было уже около десяти вечера, район города – не из благополучных.  Девушку в буквальном смысле трясло. Оказалось: высокая температура, где-то сильно простудилась - и в таком  вот состоянии работала в семье пьемонтезцев с восьми утра до восьми вечера, ухаживала за парализованной старушкой.  Разговорились. Люда, оказалось, не видела своих уже три года.
- Как получу «пермессо»,  сразу в Молдавию поеду и детей сюда заберу, - размечталась она. – Им, конечно, и с бабушкой хорошо, но с родной матерью все-таки  лучше...  А что, скажите, мне оставалось делать? Ни работы в деревне, ни  алиментов... Мама сама предложила: поезжай, Люда, в Италию. Там, глядишь, и мужа непьющего себе найдешь. Только мне здесь не до знакомств, не до свиданий. Тоскую о ребятишках, во сне их постоянно вижу. Да и устаю сильно.
 А мне тогда вспомнилась другая история. Молодая украинка приехала в Италию с мужем, также оставив на бабушку четырехлетнего сынишку. А на бабушке  летом еще и огород, и куры, и поросенок. В общем, завозилась она с хозяйством,  а ребенок, играючи, залез в сундук, крышка захлопнулсь. Малыш  не смог ее приподнять, постучал-покричал да и задохнулся.  Но  я не стала рассказывать об этом Люде, чтобы не расстраивать ее еще больше.
У каждой, кто едет на заработки, свои, в общем-то очень понятные житейские  проблемы. Нельзя судить, мол, погнались на чужбину за длинным рублем.  Хотя и гордиться тут нечем. Одно бесспорно: женщина мечтает вырваться из нищеты,  помочь своим детям – что ж в этом плохого? По статистике  80 % шлют на родину почти все, что здесь получают. Всего же в Италии на заработках находится 144 тысячи украинцев и 95 тысяч молдован. Это те, кто платит контрибуты, а ведь сколько еще нелегализованных, в ожидании первого «пермессо»... Жаль только, что из-за такого самопожертвования семьи рушатся,  а женщины буквально гробят себя.
Катерина  в Италии уже десять лет, из Кишинева приехала. Сначала необходимо было сыну за  учебу платить, затем муж решил «строиться»: баньку новую возводить, крышу шифером перекрывать, теплицу расширять и так далее. Для всего этого денежный ручеек необходим, а в родном совхозе – полная засуха. Кате же устроиться в итальянскую семью оказалось чрезвычайно сложно по той простой причине, что габариты у нее нестандартные.  Катя – очень полная женщина, страдает одышкой, ноги – в синих  венозных узлах, да и возраст пенсионный.   А ведь работодатель  оценивает кандидатуру словно корову выбирает (извините, конечно,  за сравнение). Смотрит он, предположим,  на Катюшу и размышляет: эта женщина или много макарон кушает или больна. Зачем нам такая помощница?...  Взяли Катю в дом, откуда многие ее предшественницы сбегали, где никто не хотел работать. Дом  этот находился высоко в горах, а обслуживать приходилось не только старушку, но и все  многочисленное семейство, на всех кушать готовить, убирать на трех этажах, ухаживать за огородом и за живностью. У Кати даже своей комнаты не было (баданте для отдыха полагается отдельная комната!), спала она в  общем коридорчике на скрипучем диванчике. И так прошли мучительные семь лет, пока ее синьора не скончалась.
Год Катя получала пособие по безработице,  а  потом снова устроилась в семью. На этот раз, как она считает, очень удачно. Недавно я ее встретила гуляющей под ручку с престарелой синьорой, явно Альцгеймером. Старушка семенила по асфальту миниатюрными ножками, обеими руками вцепившись в свою служанку, испуганно поглядывая вокруг, язычок ее свешивался как у собачки, которая долго-долго бежала и сейчас хочет пить... Катюша похудела, вокруг ее шеи развевался голубой , под цвет глаз, шарфик. Но на этот раз она не говорила об аритмиях и сахаре  в крови. Она светилась от счастья, что нашла «такую хорошую работу»!

КУДА ЛЕТИТ ТВОЯ ДУША?

Что такое баданте,  знаю не понаслышке. За десять лет жизни в Италии мне довелось работать во многих семьях Пьемонта. Во «многих» - не потому,  что я как перелетная птица искала места, где полегче, или как рыба – где поглубже, то есть поденежнее. Нет! Просто работы, увы, очень быстро и печально заканчивались. Да и варианты, как и к Кате, «приплывали»  не самые привлекательные. Но у меня было важное преимущество, дающее право выбора: с самых первых дней - легитимность пребывания в этой стране. То есть, я ни дня не была кландестином. Случилось так, что старшая дочь, поступив в туринский университет, познакомилась с итальянцем и вышла за него замуж. Сначала я приезжала сюда, чтобы помогать им, тем более  один за другим, родились двое внучат.  Потом получила разрешение на проживание в Италии «по семейным мотивам». Младшую дочь, естественно, привезла с собой и она тоже в универ поступила. Мы с ней сняли квартиру и стали жить отдельно от «молодых».
Так вот, эта самая формулировка – «по семейным мотивам» - освобождала меня от необходимости при очередном обновлении  документов доказывать властям на что я живу, где работаю, плачу ли налоги государству. Для тех же, у кого мотивы «рабочие», обновление документов  – головная боль. Всякий раз необходимо  предоставлять в квестуру кипу официальных подтверждений. И тут уж, поверьте, бедным женщинам не до выбора. Главное, побыстрее найти семью, где оформлят контракт, вовремя заплатят контрибуты, сделают прописку и так далее.  Короче, сплошной стресс.
Когда заканчивалась очередная работа (боже мой,  даже имен-то всех, кого проводила в мир иной, сейчас не припомню), я в отличие от женщин, приехавших на заработки, устраивала себе передых. Могла, например, махнуть на недельку в Бордигеру, где летом оздоравливаются внуки...  Бесцельно, глазея на витрины, побродить по улице Гарибальди...  Просидеть ночь над  мудреным пазлом или отправиться с подружкой в один из парков, где в теплое время года каждый вечер звучит допоздна музыка и танцуют пожилые парочки.
Синьоры в фирменных ботиночках сигары курят не спеша
И ждут: когда же выйдет Зиночка?  А вышла – смотрят не дыша.
Ну, а подружка моя Зиночка сегодня чудо хороша!
Скажи, с какой сошла картиночки? Куда летит твоя душа?...
Да, наши женщины умеют не только работать до одурения, но и лихо на танцах «зажигать».
Но проходила в праздной суете неделя и я начинала обзванивать знакомых: нет  ли для меня какой-нибудь симпатичной старушки или спокойного старичка? Но обычно работу находила через семьи знакомых итальянцев, которые могли поручиться за меня. Да, большинство сиделок здесь передают от семьи к семье словно эстафетную палочку. Репутация – понятие, которое  в Италии многое значит.
Свое трудовое крещение вспоминаю с содроганием. Удружила знакомая, подрабатывающая  в госпитале: «Посидишь в палате, делать ничего не надо; ну, за ручку погладишь, если больной беспокоиться начнет, в крайнем случае медсестру позовешь. Зато денежки гарантированы». И я, окрыленная, понеслась на ночное дежурство.
Пациент оказался здоровенным мужиком, пострадавшим в дорожной аварии.  А пострадал потому, что находился в нетрезвом состоянии. Наркоз, который получил во время операции, плюс изрядная доля принятого на душу спиртного превратили его в необузданное существо.  Больной сотрясал  металлические перегородки, ограждающие  кровать, пытаясь сломать их и рискуя  свалиться на пол. Он выкрикивал матерные слова, на что я даже внимания не обращала.  Главной задачей было  – не дать ему вырвать  катетер, сломать капельницу или еще что-то ужасное сотворить. Так всю ночь и простояла, сгорбившись  над кроватью, силой удерживая его руки.  А утром буйного пациента следовало подмыть и поменять памперсы. Желательно и постельное белье поменять.  И вот когда я попыталась осторожненько повернуть  эту здоровенную тушу на бочок, у меня в затылке что-то хряснуло,  а  из глаз посыпались звезды.
Вот таким образом  я заработала в Италии свои первые семьдесят евро и получила первые сплющенные диски позвоночника.
К сведению любопытных: десять лет назад за ночное дежурство в госпитале сиделке платили сто евро, такая была такса. В этом году, слышала, некоторые соглашаются дежурить и за 35 евро.
В надежде найти хорошую работу  я когда-то записалась на курсы домработниц, которые регулярно организовывала одна из католических церквей.  Чему там учили? Ну, например, как готовить «веселую пасту» (это макароны с большим количеством разноцветных овощей и копченым мясом), как пользоваться пылесосом и  утюгом... Среди нас были девушки из африканских племен, которые, действительно, не знали этого.  Еще в церкви хорошо кормили. В принципе, занятия проводились  не для того, чтобы чему-то особенному научить будущих служанок. Да и чему за неделю можно научить тех, кто с трудом понимает  несколько фраз по-итальянски? Монашки просто «приглядывались» к иностранцам, а  помогали лишь тем, кто на занятиях молчал, как рыба, или на все вопросы с заискивающей  улыбкой отвечал «Си, си...» То есть, со всем соглашался или просто других слов пока не знал. Самым активным же и презентабельным, кто, казалось бы, идеальнейшая кандидатура в любой богатый дом, монашки не хотели помогать. Они считали, что такие и без их помощи «пробьются».

НАША ЛИЛИЧКА ВЛЮБЛЕНА

Мне они нашли работенку на три часа в день. У синьоры Лили – больной  муж. Меня взяли ухаживать за ним с оплатой 5 евро в час,  но  загрузили и хозяйственными делами.  Пока синьор дремал в инвалидном кресле под звуки классической музыки, я  мыла полы и окна, чистила серебро, готовила семейству кушать, мыла посуду и бегала закупать продукты.  Лили ко мне не придиралась, только всегда поторапливала. За водой посылала в супермаркет «Эконом» - это  далековато от дома, но там все на несколько центов дешевле. Тащить две упаковки «Вальморы» (18 литров) для меня вообще-то тяжеловато, но что делать... Потом я начала хитрить: покупала воду в ближайшей лавочке, доплачивая свои деньги.
У Лили работать было физически тяжело, но интересно.  Это потом я поняла, что она – самая типичная итальянка, а поначалу всему удивлялась. Восхищалась: надо же, синьоре 75 лет, а она каждое утро с пробежек вдоль реки По начинает, трижды в неделю в спортивный клуб для богатых бегает... Надо же, думала я, Лили худая словно тростинка, а кушает как мужик...  И даже осуждала: муж – владелец частного банка, отец адвокатом служил, квартира – словно царская палата, а Лили просит меня старые носочки ей заштопать, футболку носит  старую, всю в дырках, словно моль погрызла... 
А еще у моей хозяйки такая забота была: осенью со своей подругой, тоже небедной синьорой, ездить далеко за город  и собирать в заброшенном саду падалицы с яблонь. Обычно она привозила два-три здоровенных мешка. Потом  я из этих падалиц червоточины вырезала и шарлотку готовила...  Так вот, непонятно каким образом  Лили и ее подружка управлялись в саду с тяжеленными мешками - их же надо поднять и в багажник затолкать. Но когда машина подъезжала к дому, хозяйка звала меня и я волокла эту тяжесть через весь двор, потом по лестницам до лифта, от лифта -  на балкон. Лили – жилистая, ей хоть  бы что, а я тогда здорово надорвалась, пришлось даже к докторам обращаться.
Перед тем, как синьор умер (а умер он довольно спокойно, как и жил), произошло одно пикантное событие, приведшее всех членов этого семейства в удивление, а меня, провинциальную недотепу, - в шок. Моя работодательница преобразилась, заискрилась, расцвела!  Сестра умирающего синьора, вдова, тоже довольно пожилая женщина, шепотом мне сказала: «Представляешь, наша Лиличка влюблена, она сейчас такая счастливая...» 
 А влюбилась темперментная  старушка в медбрата, который приходил к ее мужу делать уколы и брать анализы. Парень, действительно, очень хорош собой и ко всем внимателен, любезен. Было ему не больше тридцати или слегка за, в любом случае – разница шокирующая. Да и не  ко времени оказалась эта страсть  – у постели-то умирающего. Но, как говорится, чувствам не прикажешь.  А началось все с традиционных в Италии поцелуйчиков: при встрече, при расставании и просто так, без повода, ну и закружилась у женщины голова, стала она зазывать красавчика в свою спальню...  Медбрат испугался такого явного напора  и сбежал, но перед этим (я слышала!) еще и нотацию прочитал: «Синьора, у вас есть муж...  Да, я понимаю, он беспомощен, вы устали, но это же – ваш муж!».
Вместо красавчика-медбрата  стал приходить очень серьезный перуанец со своей женой, они на пару работали.  Лили страдала, но из близких ее никто не осудил, все только жалели... 
И таких историй  предостаточно. Бывали очень сложные ситуации, когда, например, человек страдает,  а ты не в состоянии ему помочь, ведь ты не бог и даже не врач,  а обыкновенная сиделка. Порой накатывала элементарная усталость, раздражение, желание все бросить и уйти.  Но говоришь себе: спокойствие, только спокойствие! И продолжаешь нести свою печальную вахту. Каждый  подопечный для меня, как, наверняка, и для любой другой сиделки –  словно новая страница, новая история для книги под названием «Жизнь». Вот только жаль, что истории эти всегда так грустно обрываются...

МНОГОДЕТНЫЙ СИНЬОР АНТОНИО

Синьор Антонио  был многодетным папашей, воспитал четырех сыновей и двух дочек.  Все они  закончили институты, создали семьи и все без исключения интересовались Россией,  изучали русский язык. Антонио  развелся двадцать лет назад, потому что много путешествовал, подолгу жил в Африке. Жена нашла старенького доктора-вдовца и с ним сожительствовала.  А вот папу детки «пасли», ни с кем не разрешали встречаться. Когда отцу исполнилось 84 года, решили взять для него служанку – и только русскую! Выбор пал на меня. Это была моя первая официальная работа (то есть, с контрактом, с контрибутами - все, как положено). Волновалась:  справлюсь ли? Но волнения оказались напрасными. Мой синьор, весьма достойный, образованный  и воспитанный человек, не придирался и не «лапал», как некоторые.  Когда я принималась за уборку,  каждый раз мне выговаривал: «Ты слишком много работаешь, это неправильно...»   Вот только на питании  экономил, говорил: «Баста! Кормушка кончилась, с сегодняшнешло дня готовим исключительно  макароны. Мне семьдесят грамм, тебе восемьдесят, довольна?» Я пожаловалась детям: нельзя пожилому человеку так скудно питаться, нужны не только углеводы, но и витамины, протеины, жиры и прочее. Короче, полноценное сбалансированное питание. Дети посовещались и стали мне выдавать на «семейные расходы» каждый по 50 евро, итого – 300 евро в месяц. Этой суммы оказалось предостаточно не только для «правильного питания», но и для всевозможных деликатесов, которыми я с  удовольствием баловала пожилого человека в последний год его жизни. Каждый раз, смакуя какую-нибудь тарталетку с креветками в желе или ягоды в ликере, он уточнял, на какие  деньги это куплено.  Я разъясняла синьору, не привыкшему к изыскам, мол,  на деньги, которые предназначены  на питание служанке. Так отвечать меня научили его дети. А я, мол, просто тебя угощаю. Это его вполне устраивало.
Вскоре в поведении Антонио начались странности. Сначала в его голове сместилось представление о времени. Он просыпался в час ночи, шел в ванную и, раздевшись догола, принимал ледяной душ. Потом одевал смокинг и отправлялся  на кухню варить кофе. Красиво  сервировав серебряный поднос,  стучал в мою комнату со словами: «Синьора, уже утро, кушать подано!»
Бесполезно было доказывать, что сейчас – глухая ночь, все спят и ему положено возвращаться  в кровать «баюшки». Антонио спорил, что я не права, уже давно утро. Мол, просто часы сломались,  а за окном темно, так как облачно. И вообще, нужно спешить в пошивочную мастерскую за джинсами. С этими штанами тоже история была. Однажды купила себе у китайцев дешевую подделку под какой-то бренд. Антонио захотел себе точно такие же джинсы – женские, за пять евро. Я убеждала, что почтенные синьоры не носят китайское барахло, что в его гардеробе  полно прекрасной фирменной одежды, но он оказался упрям. Пришлось и ему покупать джинсы,  а потом нести их портному для кардинальной переделки, за которую тот запросил 27 евро. «Папа, - удивлялись  дети, - зачем тебе женские брюки?» «Потому что у моей баданты такие же!» - С гордостью  отвечал он.
Однажды ночью я проснулась от рыданий. Спрашиваю, что случилось? «Почему ты меня не предупредила, что сегодня контрольная по математике? Я не сделал уроки, не готов к занятиям...»
«Так сегодня же выходной, - тут же сорентировалась я. – Школа закрыта, не переживай, успеем выучить уроки!»
Кризис продолжался целый месяц. Покоя не было ни днем, ни ночью. То синьору казалось, что мы в Африке и нужно срочно возвращаться домой,  то неведомый голос звал его  непонятно куда и зачем. Необходимо  было постоянно оставаться начеку, чтобы Антонио  не ускользнул  из дома и не потерялся. Иногда часами бродили мы по ночному городу, заходили в бары подкрепиться чашечкой капучино...  И, конечно, я всегда была на связи (на всякий случай!) с кем-то из его сыновей.
Когда  кризис стих, Антонио прилип к компьютеру, рисуя какое-то схемы. Поинтересовалась: что это значит? Оказалось,  делит наследство. Кстати, после кончины отца одному досталась вилла с бассейном в Кении, другому – старинный фамильный особняк на границе с Францией, третьему – квартира с мансардой в центре города, четверному – рабочий офис ну и так далее. Никого из детей не обидел.
Рядом с домом, где в достаточно скромных условиях жил Антонио, находилась уютная кафешка типа нашей «Лакомки». Мы повадились ходить туда по той причине, что в кафе  работала приятная латышка, от которой старенький Ромео был без ума. Он не столько смаковал пирожное, сколько поглядывал на  девушку, краснел и бледнел, любуясь ею.  Та же, зная его диагноз, относилась к синьору высокомерно, холодно, с какой-то боязнью что ли... Мне это было неприятно, обидно даже, потому что я хозяина очень уважала за ум его и интеллигентность.
Возвращаясь домой, Антонио садился к компьютеру и писал очень трогательные грустные стихи, посвященные прекрасной блондинке.
Однажды ночью синьор  начал задыхаться. Утром его увезли в больницу, где через два дня он тихо-тихо умер. В газете появился некролог, из которого и я, и высокомерная девица с удивлением узнали, что за важная персона был наш скромный Антонио, где он раньше работал и какую высокую  должность занимал. И тогда в голосе прибалтийки  послышались запоздалые заискивающие нотки...
Прощаясь, дочка синьора протянула мне листочек с расчетом, где кроме заработной платы за последний месяц значилась еще и баснословная на мой взгляд сумма (2 тысячи евро!), уже перечисленная на счет. Я своим глазам не поверила, начала благодарить Вирджинию,  а она спокойно ответила, что не за что. Мол, это деньги, положенные по закону.
 
А ЕЩЕ В ЖЕНИХИ НАБИВАЛСЯ

Зато в  другой семье мне при расчете большую свинью подложили. А начиналось все мило. Меня пригласили позаботиться о синьоре 67 лет, у которого был дигноз «звездночная карцинома» и сын-сатанист. Больной оказался чрезвычайно спокойным и послушным, маленьким и толстым словно колобок. Сынок – добродушным, рассеянным, вялым, не проявляющим к девушкам интереса, короче - никаким. Когда раз в неделю Беппе уходил на свои шабаши, отец плакал, да и мне становилось жутковато. Казалось, такую безвольную персону ведьмаки запросто могут принести в жертву.  В комнате Беппе, в шифоньере, куда я вешала его наглаженные рубашки,  висела черная мантия  и колпак, на книжных полках теснилась эзотерическая литература,  на столе в определенном порядке стояли странные фигурки людей и животных плюс какая-то сатанинская  символика.
Хозяйка дома  умерла пятнадцать лет назад и я по доброте душевной заботилась не только о больном отце (меняла памперсы, делала уколы, кормила, словно маленького ребенка...), но и для Беппе готовила покушать, стирала и гладила его вещи, убирала во всем доме.
Ежедневно по два-три часа мы с хозяином гуляли. Сначала я вытаскивала во двор его инвалидную коляску, закрепляла  ее на тормоза,  затем спускала на лифте напичканного гормонами синьора, который с каждым разом становился все более увесистым и неуклюжим. Мы с ним не просто прогуливались  вдоль его родного «Фиата»,  куда он сорок лет назад приехал из Калабрии на заработки, не просто кормили белочек к  парке, но и закупали продукты. Причем, Беппе, как и миллионерша Лили (помните?) поручал нам это делать не в соседних магазинчиках, а в дешевом немецком «Лидле», до которого было километра три.
Вы думаете, я жалуюсь? Совсем нет, я была счастлива, что у меня такая замечательная работа, и мечтала только об одном: чтобы она  подольше не кончалась.  Я даже стихи тогда стала писать.
Уже не верится в сказку, когда отступает боль,
Но он в инвалидной коляске словно на троне  король.
В глазах его столько света, веры и доброты.
Он хочет дожить  до лета. Помочь должна ему ты...
До лета синьор не дотянул. Перестал есть, отказался гулять и за несколько дней под капельницами, которые прописали ему доктора,  заснул вечным сном. Сыночек тогда еще попросил меня переодеть  отца, хотя для этого в Италии существуют специальные бригады, но парень, видимо, решил съэкономить. Я выполнила эту просьбу.
А после похорон работодатель начал избегать меня. Стала ему названивать , упрашивать, чтобы побыстрее сделал расчет. Дело в  том, что я тогда впервые решила воспользоваться правом на получение пособия по безработице, а оформлять  его надо было срочно. Беппе наконец все подготовил  и дал мне подписать.  Текст показался странноватым (к сожалению, я до сих пор слабо владею итальянской терминологией), но парень заверил, что сейчас такая новая форма и, якобы, он ее заполнял вместе со своим коммерчиалистом (это что-то среднее между бухгалтером и юристом).  И я подписала... Когда заявилась  с той бумажонкой к специалистам по выдаче пособий, они меня ужасно расстроили. Оказывается, в увольнительной было написано, что я, такая-то, самовольно оставила работу, бросив больного человека на произвол судьбы... Естественно, в таком случае сиделка заслуживает полного презрения и никакое пособие ей не светит. 
Какой смысл был в подсунутой мне липе?   А такой, что в  случае самовольного ухода работника работодатель не обязан выплачивать тому  какие-то денежки,  вроде бы за десять дней вперед.  То есть Беппе решил съэкономить в свою пользу евро двести – не более,  лишив при этом меня возможности получать государственное пособие в течение всего года.  Какого вам это?!...  Причем, деньги-то он платил мне не из своего кармана. Социальная структура перечисляла на его банковский счет определенную сумму целевым назначением  для баданты.
Такие вот разные семьи, разные люди. Беппе после смерти отца уехал на международный  симпозиум сатанистов, но когда вернулся,  ему пришлось переделывать всю практику моего расчета. Пособие я получила. Но дело даже не в деньгах и не в том, что я оказалась лохом. Обиднее всего было, что такой вот мелочный человечик еще и в женихи к моей дочке набивался...

«ЭТО КРИЧИТ МОЕ ОТЧАЯНИЕ!»

Я могла бы еще рассказать много интесного о своих подопечных в Италии. Например, о столетней синьоре Нелли, которая уверяла меня, что спасти мир можно только путем глобальной экономии на всем; однажды она показала мне зубочистку, которой пользовалась уже десять лет... О Джованне,  которую распространенная в Италии душевная болезнь превратила  из властной  женщины  в безмолвное растение, но которая всегда (при любых условиях! – так требовала ее дочка) должна была быть элегантно одетой... О Флавии, что часами заставляла меня молиться вместе с ней... О директоре завода, который сначала имя свое забыл, потом забыл, как ходить, и наконец – как дышать...  О профессорше Маргарите; она до последнего своего часа мечтала о создании в городе русской школы для взрослых и даже готова была предоставить  для этого свой дом...
Могла бы подробнее рассказать и о  том, как я устала, стала чувствовать себя выжатым лимоном,  и наконец решила, что нельзя работать так много. Зачем? У меня нет необходимости копить, потому что я этого делать не умею. Ничего не строю (кроме иллюзий, разумеется). Даже детям помогать не надо – они сами всегда готовы  мне помочь.  Зато возникла потребность отдохнуть, расслабиться. Но тут позвонила моя лучшая подружка: «Выручи! Сохрани мои «часы»,  а то накладка получается».
Поясню. Моей лучшей подруге возможность  расслабиться пока только снится. Она работает день и ночь, потом ночь и день, и снова - сутки. Я не представляю, когда она спит и спит ли вообще. Иногда получается так, что одновременно ей необходимо быть в двух местах.  Одним словом, не девушка, а веник с пропеллером! Конечно, я обязана ей помочь.
...Аппартаменты, куда меня привели, столь огромны, что потом, в течение недели, что сюда по утрам приходила, я так и не смогла сосчитать, сколько же тут комнат.  Дом богатый – и это для меня минус. Мне нравится работать в бедных семьях и там, где не очень чисто: что ни сделаешь – сразу виден результат.  А здесь ни соринки, ни пылинки – какой интерес?..  Мне выдали форму и я стала походить на уборщицу.
 Иду  в опочивальню к синьоре. Патриции 67 лет, на вид – сорок с хвостиком. Хорошенькая. Умные карие глазки, лицо без морщин. Вкусно пахнет. Миниатюрные ножки затянуты в специальные медицинские чулки, на руках – черные пятна. И живот торчит как у беременной на седьмом месяце. У Патриции – рак, причем какой-то особенный, скоростной. Месяц назад она, казалось, была здоровой женщиной. Но закружилась голова,  упала в обморок. Вызвали скорую, отвезли в больницу. Здесь ее просветили насквозь, взяли анализы, поставили диагноз. В Италии нечего не принято скрывать от больного; считается, что человек должен подготовиться к смерти и закончить на этом свете какие-то свои дела. Сказали как есть: готовьтесь, жить осталось полтора месяца. Если хотите, сделаем  химиотерапию, но надежды - никакой. И выписали домой.
Полтора месяца – это, получается, шесть недель. Три недели уже прошло... У Патриции «волчий аппетит», просто булемия какая-то. Ей постоянно хочется кушать и абсолютно все равно – что. Главное, чтобы  острее, пикантнее.  Меня отсылают на кухню «что-нибудь» приготовить.  Видимо, я понравилась хозяйке – возможно, за искреннее восхищение ее картинами, развешанными по всей спальне. Чем-то похоже на творчество Мане, такое же трогательное, нежное. Патриция – искусствовед, живопись – ее хобби.
На кухне муж Патриции, мужчина  с лицом Джорджа Клуни, показывает мне, какой тряпочкой выпирать  кафель над плитой, какой – саму плиту, какой – раковину. Вот полотенце для рук, для посуды, чашечка для Патриции, ложечка для кота. Я, конечно же, ничего не запоминаю.  Переходим в ванную. Синьор  не в духе: моя предшественница приготовила для Патриции  не те трусики, полотенце повесила в клеточку, а надо со цветочками. «Пятнадцать человек за ней ухаживают,  а порядка в доме нет», - произносит он шепотом.
- Бастарда! – Раздается вдруг истошный вопль. Клуни несется в спальню. Пока супруги выясняют отношения, я пытаюсь «что-нибудь» приготовить. Задумчиво открываю холодильник. Морозильник забит, но нет времени размораживать продукты. Впрочем, есть вариант на все случаи жизни, который всегда меня выручает: диетический супчик, легкий, вкусный и питательный. Могу его приготовить из ничего, но обязательно - с любовью. Ага, что нам для этого необходимо?.. .Через полчаса снимаю пробу: суп готов! А супруги все лаются, выясняют отношения...
Накрываю на стол. Подружка меня предупредила: у хозяйки  нет расписания, все делается экспромтом. И вот синьора в инвалидной коляске, словно царица на троне, появляется в столовой. Сначала она требует мороженое! Затем  пробует зефир в шоколаде, что я ей  принесла. Наконец очередь доходит до горячего. Первая порция съедается с похвалой «очень вкусно», требуется добавка. С ней также расправляются достаточно быстро. А потом начинается допрос с пристрастием: из чего я суп готовила? Синьора начала в буквальном смысле трястись, когда услышала, что морковка - из морозильника. Оказывается, все, что из морозильника – «вон для того», то есть для Клуни. Для синьоры же необходимо все самое свежее, никаких заморозок!.. А почему это я зелень в суп не положила? Надо немедленно добавить туда и шпинат, и серделей, и рукколу.   А также «звездочки» бросить и подольше все кипятить. Я беспрекословно выполняю приказания.
Клуни тем временем узрел на плите пятнышко и бросился его вытирать. Патриция заметила, что кастрюля не «той» крышкой прикрыта и ринулась на своей коляске «ту» крышку искать.  Я хватаю не «ту» тряпку, бросаю не «туда» мусор,  а синьоре даю «кошкину ложку». Дурдом! Меня обзывают самой глупой из всех матрешек, которых, оказывается, здесь уже побывало невидимо.
Суп, конечно же, переварился и стал, на мой вкус, несъедобным, но хозяева наконец-то удовлетворены.
Слегка споласкиваю посуду, но мыть ее мне запрещают: это обязанность Клуни. Хватаюсь за швабру, чтобы подмести  пол, но на меня кричат: это тоже не моя работа! Отвожу синьору в спальню, делаю ей легкий массаж и бедняжка засыпает. А я вываливаюсь на улицу в состоянии переваренной картошки.
 Вечером по телефону интересуюсь у подружки, почему Патриция так на мужа орет. Почему нервничает, кричит так, что стены трясутся? Мне объясняют: из-за бриллиантов все это. Дело в том, что Клуни драгоценности жены хранит в сейфе своего банка. Патриция знает, что скоро умрет, и хочет передать семейные реликвии  брату – для своих  племянниц. Ее бесит мысль, что бриллианты, которые еще ее бабушка носила, могут достаться дочке мужа от его первого брака. Своих-то общих детей у супругов нет. Клуни не спорит, но драгоценности не отдает.
Утром следующего дня, осторожно массажируя ножки, усеянные отвратительными черными пятнами,  слушаю печальную исповедь о любви. Патриции уже около пятидесяти было, когда она встретила, как ей показалось, героя своей мечты. Она, успешная богатая женщина, гордая и независимая, не на шутку увлеклась мужчиной не «своего круга». То есть бедным, а судя по его чистым, но заштопанным рубашкам – совсем никудышным, безденежным. Дарила ему дорогие подарки, даже в круиз за свой счет повезла. Знакомые ахали: какой моветон, Патриция и нищий! Да он тебя за денежки полюбил. Будь с ним поосторожнее. А она не могла совладать с нахлынувшими чувствами и согласилась с нищим под венец. И лишь перед свадьбой выяснилось, что возлюбленный ее – миллиардер, несмотря на рваные рубашки. Вот такая история. Двадцать лет прошло с тех пор, а Патриция все не может успокоиться.
-Того, нищего, я  любила. Не только деньги, но и сердце свое готова была ему отдать.  А этот человек, которого ты видела сегодня на кухне, - мэрда! Два года водил меня за нос, испытывал, проверял самым позорным образом.  Не доверял мне, а значит и не любил. Да, вместе живем, но я так и не смогла простить обманщика...
На следующее утро  я приготовила для синьоры (приготовила с нежностью и любовью)  свое коронное блюдо - паровые куриные котлетки. Заранее купила филе, накрутила дома фарш, чтобы быстренько и аккуратно их пожарить. Она эти котлеты все утро ела, ела... А перед моим уходом вдруг начала кричать, чтобы я не смела больше покупать ей курятину! Что она, синьора, из-за меня сама скоро в «галину», то есть в курицу, превратится! И начала меня обзывать теми же словами, что и своего Клуни.  Мне стало очень обидно. Я сказала Патриции, что больше к ней не приду, не привыкла, чтобы на меня кричали.
Синьора замолчала. Испуганно посмотрела на меня своими огромными  темными глазами и тихо-тихо  промолвила: «Не обижайся на меня,  Матрешка! Это ведь не  я кричу на тебя. Это кричит мое отчаяние».


Статья частично публиковалась в газете "Моя семья"