Упущенный танец

И вот я в темноте стою после всего этого дерьма перед входом на кладбище, весь мокрый насквозь и с лопатой в руке, со старой, ржавой лопатой. Пять минут я боюсь пересечь эту почти финишную черту моего пути, не боясь того, что я в розыске, точнее говоря, позабыв уже об этом напрочь. Я стою в стопоре, размышляя о словах, которые хочу сказать, но тут же опоминаюсь - кому сказать? - мурашки прошли по всей моей коже. Мой разум уже забыл, что это вход на кладбище к мертвецам, лежащим под землёй, а не к живым людям, бодрствующим на ней.
Сделав глубокий вдох, я приоткрываю врата в место мрака. Это место встречает меня со скрипом дверных петель, а за тем окружает молчанием. Я продолжаю идти по сырой земле. Многие боятся, что мёртвые могут ожить, но я, поверьте мне, надеюсь на обратное.
Так, я запомнил то место, куда я должен прибыть, но во тьме приходится всегда блуждать больше, ибо дневная дорога кажется иной, а особенно по мало знакомым местам. Я по привычке, спешу, будто куда-то опаздываю. Но куда мне опаздывать? Теперь у меня много времени. Но оно теперь совсем другое. Существование вновь переломлено, как было переломлено почти полтора года назад. Но теперь всё моё стремление того прошедшего времени напрасно. Вернуть то, что было и пропало по моей вине, не сможет никто. Как говорят: «Выхода нет только из гроба», но Вы только представьте, что именно по моей вине пара человек туда и попала.

Вижу нужным рассказать, что же произошло за эти самые без малого полтора года. Мне было двадцать два года, я был немного разбалованным, но не разгильдяем. Но как раз нехватка разгула в моём характере сделала такой поворот в нескольких жизнях, а так же расставила тупики. Странно, не правда ли?
И вот, однажды, тёплым, уже устоявшимся летом, когда моя финальная сессия и пора дождей позади, я шёл по улице среди уймы людей. Я не помню в котором часу это произошло именно, но где-то днём, а так же не могу припомнить куда и откуда я шёл. И не с проста. Просто в один миг прогулки я наткнулся взглядом на очаровательную незнакомку, на несколько лет младше меня. Верьте, не верьте, но эта была почти любовь с первого взгляда. Она затуманила все мои мысли, повернув свой ангельский лик в мою сторону, правда, смотря не на меня. Ух, какая это красотка! Глаза большие, но в меру, тем самым они были прекрасны, меня прям как-то к ним притянуло; её губы расплылись в тот момент в жизнерадостной улыбке, открыв моему взору её блестяще белые зубы. Не знаю как и остальное описать, но меня в ней тянуло всё: её румяные щёки, её золотистые волосы, её рост, фигура, ноготок на правом мизинце, родинка на шее, редко показывающаяся из под волос - вообще всё.
Тут толпа стала разделять нас, но я стал пробираться к ней изо всех сил, отталкиваясь в порыве чувств от людей. Но тут выползла моя застенчивость, чёрт её побери! И я опомнился, что не знаю что сказать ей, когда дойду. Я растерялся и она ушла из моего взора. Одни серые люди окружали меня. А я стоял и опять, забыв о застенчивости, выискивал прекрасные черты.
Я до сих пор не понимаю почему, но сразу после того, как я потерял незнакомку из вида, мой организм начал как-то ныть, страдать, болеть. Сердце сжималось, укалывая меня с каждым стуком. Какой-то явный знак.

Знак... Да уж, как же я облажался с ним. Возможно, судьба требовала другого подхода? Возможно. Но к чему эти размышления, когда всё то уже давным давно позади, а сейчас я уже стою у могилки с лопатой в руке? Слёзы наворачиваются при виде этого каменного креста, возле которого лежат цветы и красуется венок. Да, я не ошибся местом: два дня назад, я его уже видел, но не мог к нему приблизиться. Вернее мог бы, но пользы бы было меньше, нежели сейчас.

А вот тогда, после этой, так сказать, встречи с красавицей, и последствий поведения организма от красоты внеземной, я чётко поставил себе цель: найти эту незнакомку.
Я пришёл на то же самое место и встал на небольшой подъём к подъезду одного из стоящих там домов - чтоб обзор был шире. В первый день результата не было. Так же и во второй, и в третий, и в четвёртый, чёрт подери! Каждый день я там стоял с часу дня, когда серые люди заполняли всё пространство улиц, до одиннадцати вечера, когда их не было уже вовсе, приходил домой без сил в полночь, но я знал к чему я иду и знал, что мне это надо. Я не мог и не хотел бросать это дело, да и душа с каждым днём ныла всё сильнее.
Как я был рад, что где-то через почти два месяца, когда уже погода изменилась и вновь начались дожди, когда я уже почти потерял надежду на встречу с ней, я вдруг всё-таки увидал её. Увидал её прекраснейшее лицо, её милейшие глаза, её божественные губы и каждую примечательную черту лица. Я пошёл за ней на расстоянии таком, чтоб и она пока не заметила меня, и чтоб толпа нас не разделяла. Я думал, что б ей такое сказать, но был абсолютно потерян, смотря только на неё. Ох, видели бы Вы её, Вы, наверное, меня хоть немного поняли. Вновь вылезла проклятая застенчивость, мне стало немного не по себе. Я даже остановился на одно мгновение из-за чего столкнул сзади идущего человека с ног. Я слышал, что он бранился, пока поднимался и отряхивался, но не думал над его словами. Я видел только образ незнакомой девушки. Тут я опомнился, что она отдаляется и пустился вдогонку, невежественно пробиваясь сквозь всех серых людей, к единственной цветной для меня личности.
Но вот она зашла в подъезд. Я рассудил, что это, возможно, и не её квартира здесь, поэтому посчитал нужным подождать её. Найдя скамейку у этого дома, я уселся. Прошло около получасу времени и на балконе над моей головой зазвучали голоса двух девушек. Они хохотали, болтали о чём-то и смотрели в даль улицы. Я был в раздумьях и мечтаниях и не сразу догадался посмотреть наверх. Оказалось, что эта была та самая красотка со своей подругой. Я разинул рот и, получается, выглядел смешно немного: поднятая чисто взором вверх голова и открытый рот. И долго я так просидел. Но самое плохое, что они меня заметили в таком виде, а я не сразу осознал того, что получилось в этом моменте, и резко опустил голову только секунд через десять, поняв со стыдом, что вышло. Незнакомка со своей подругой зашептались, что я уловил краем взора, потом захохотали, что я уже явно услышал, потом начали немного спорить с улыбкой на лице (по интонации это было понятно), а потом подруга крикнула с балкона мне:
- Эй, красавчик, ты кто? Давай познакомимся!
Всё это разбавлял ехидный смех двух, но обернувшись на миг я заметил, что красивая незнакомка стеснялась, то есть, испорченной не была. Я встал и ушёл.
- Эй, ты куда? - кричала мне её подруга вслед. - Мы не кусаемся!
И смех, смех, смех...
Когда они разговаривали, я приметил ещё одну вещь - ангельский голосочек красотки. Ах, как легко и сладко любое слово летело из её уст! Слушал бы я так её вечно. Отныне я ещё больше привязался к ней.

Сложно сосредоточится на воспоминаниях, которые с одной стороны не хочешь вспоминать, потому что они наводят мертвецкую грусть, но с другой стороны их хочется вспоминать, чтобы припомнить сладкие моменты жизни.
Мои глаза уже привыкли к тьме и я видел лопату, которая скрежетала о землю, когда я копал, но нервы мешали сосредоточится. Я не хотел делать передышку. Я ведь так близок к цели, которую себе недавно наметил, но лопата так и валится из дрожащих рук.

Вернусь к моему рассказу. В то время я понял, что немного упустил ситуацию из рук: так и не узнал настоящего жилища ангельской натуры. Но я продолжал приходить затем к дому подруги её и сидел там подолгу. Таким образом для меня закончилось лето, и наступила ранняя осень. Однажды, в первые дни сентября, подруга её вышла. Я думал: спросить или нет? В конце концов неуверенно решился. Я подошёл к ней за её спиной.
- Извините пожалуйста, - откашлявшись, начал я.
- А? - повернулась она со взглядом недоумения.
Я промолчал некоторое время, потом начал собираться с мыслями, по привычке издавая «А-а-а-а-а», «Ну-у-у-у», «Э-э-э».
- Тут такое дело, - наконец начал я. - Как вам только, блин, объяснить.
- Да ё-моё, сударь, говорите уже, - разъярённо сказала она.
- Понимаете... Эх, - растерялся я, но тут же продолжил, - К вам около пятнадцати, двадцати дней назад приходила подруга. Кто она?
- А вам зачем?
- Нужно. Кто она? - сказал я, наклонившись к ней.
Подруга немного отскочила. Выглядел я немного как сумасшедший, теперь и сам понимаю. Так резко задавать вопросы, приближаться к лицу, в растерянности тереть руку об руку и судорожно подёргивать ногой.
Подруга божественной незнакомки молчала.
- Кто она? - опять повторил я голосом голодного хищника.
Не знаю на сколько я был страшен, но девушка бросилась наутёк. А я растерялся и не начал погоню. Да и как бы это смотрелось
- Кто она? - повторил я шёпотом автоматически свой дурацкий вопрос, смотря вдаль убегающей.

После таких нелепых неудач я поступил, как подобает мне - как трус. Я решил сдаться. Я подумал, что не достоин тех небесных высот, о которых замечтался. Терпел я сначала месяц. С каждым днём я становился нервознее. Меня начинало всё больше раздражать всё окружающее: серые люди, машины, шум, суматоха, тикающие дома часы, цветы стоящие в вазе, трещинка на кнопке телефона. С каждым днём, с каждым грёбанным днём я находил новые мелочи моего раздражения. Кого будет раздражать прищепка лежащая на его столе, когда там и так бардак? Меня!
И вот, через месяц, из-за какой-то мелочи я начал ссориться с мамой. В конце я разозлился стукнул кулаком по столу и вышел из квартиры. Будучи слепым от адского гнева, я оступился на лестничной клетке и покатился с неё. Рука у меня застряла между перекладинами перил, а головой я сильно ударился о ступеньку. Я потерял сознание.
Очнулся я уже, когда меня грузили на носилки, а рядом стояла мама и закрывала себе лицо, которое было в слезах. Сколько ж я доставил бед с этим своей маме. Она и так воспитывала меня одна, ей и так было сложно, а я по каким-то пустякам психовал. Допсиховался, дурень.
В больнице я всё же решился, что не надо вести себя как трус, а надо найти ту незнакомку. Но с переломом руки, трещине в коленной чашечки и разбитым черепом меня никуда, естественно, не пускали. Я даже устраивал побеги несколько раз, но моя нарушенная от пролома черепа координация движений и колкая нудная боль в колене мешали мне в моих бредовых планах.
Таким образом я провёл в больнице около трёх месяцев. Даже Новый Год я справил там, да без всяких подарков и празднеств, а только со своей сердечной тоской и нытьём больных детей через стенку. Как Вы, наверное, понимаете, маму ко мне не пускали. Ах, как она там волновалась. Слёзы матери - это худшее, до чего может довести ребёнок. Я ужаснейший ребёнок.
Ведь я уже мог устроится на работу, помогать матери финансово, а получаюсь сынком у неё на шее. Но тогда я эгоистично не думал о том, сколько проблем доставляю.

Кстати, возможно, некоторые задумаются о друзьях моих: как они повели себя в такой странной ситуации со мной.
Сразу скажу - к ним холодеть я стал первый, увы. Сначала они начали высмеивать моё состояние души, что меня злило ещё больше, но потом им стало не смешно, а раздражительно до чёртиков. Как-то постепенно они стали меньше меня куда-то звать (иногда я до того момента сам не приходил на прогулки), стали меньше общаться, а потом забыли почти. Пару раз звонили, но я сам не брал трубку, чтобы и им жизнь не усложнять, и мне. Так что я их не виню в таком отношении ко мне, ибо сам такой подлец.

Но вернёмся к основной линии моего повествования. Выйдя из больницы, я молился, чтоб незнакомка и её подруга куда-нибудь не переехали. Была зима в самом разгаре - снега по бокам дороги по пояс, и он ещё идёт и идёт с неба. К счастью, любящая меня мать снабдила меня зимней курткой заранее. Но я не направился домой, как подобает приличному человеку, а пошёл к дому той подруги и сел на лавку, но уже напротив, боясь, что меня она узнает. В этот же день, я увидел её в окне. Значит пронесло, не переехала она.
Пришёл домой я опять в полночь и лёг спать, не слушая маминых претензий, которые у неё лились рекой горячих непониманий.
Вновь мои дни обрели то же расписание: проснуться, поесть, уйти на ожидание ангела в человеческой коже, прийти в полночь, отрубиться. Только теперь это подправлял жуткий мороз, но я терпел. Я заболевал, но приходил к дому подруги небесно красивой незнакомки вновь и вновь, не обращая внимания на жар и кашель.
Вновь я её увидел, когда январь подходил к концу. Боже мой, я не видел её пять месяцев. Как у меня забилось сердце, когда я только увидел её чудесный лик! Она пошла к подруге, а я стал ждать.
Ожидание тянулось долго. Вышла она через часов пять-шесть, но мне показалось я провёл на лавке недели своего существования. Я встал и пошагал своими заледенелыми ногами за незнакомкой на безопасном расстоянии. Я прорывался опять через серую толпу людей и в конце концов пробрался к её дому. О как я был рад, когда наконец нашёл тот пункт, от которого теперь было узнавать её тропы легче. Я ушёл домой уже радостный.
На следующий день я решил прийти уже к её дому, чтобы узнать, куда она может пойти. Я сидел на лавочке у её подъезда уже в десять утра. Так пролетело всё утро, а затем день. Вечером, когда уже темнело и я дрожал от холода, она пришла домой. Оказывается её уже утром там и не было. Значит надо было приходить раньше. Один день был потерян.
Вот новое утро. На часах недавно было девять, а я уже сидел у её подъезда. Проходит всё утро. Проходит вновь весь день. Опять, когда я грел свои руки, в темноте красивейшая незнакомка прошла мимо меня в дом. Опять надо было приходить раньше, опять день потерян.
Не думайте, что я не брал в расчёт учёбу, потому что я приходил к ней как раз на выходных.
На третий день я пришёл в шесть с лишним утра. Я ждал и надеялся, что она не ушла ещё из дома своего. О, чудо! Она вышла в пол девятого и пошла лёгкой походкой по тропинке от подъезда. Я так на неё загляделся, что разинул рот ещё шире и глупее, чем при первой встрече, но к счастью она не оглянулась. Я встал и осторожно пошёл за ней. Ух, в этот день мне очень повезло - я смог постоять рядом с ней в автобусе.
Через неделю я уже знал обычные её маршруты: как в магазин, как на учёбу, как на прогулку одной. Каждую остановку, каждый номер автобуса и каждую дверь, куда она ходила я узнал.
Некоторые дни я так и ходил повсюду за ней, но однажды решил, что пора действовать. Всю ночь я не спал, придумывал речь, вставал, записывал на бумагу, вновь ложился, потом перечёркивал всё и начинал заново. Адская ночка! Но всё для того, чтобы приблизится к ангельскому воплощению человека.
Это был будний день и она должна была ехать на учёбу в институт. В восемь утра я стоял на остановке с розой в руке. Вот она идёт, но сразу я не смог решиться и она прошла меня. Я стоял у неё за спиной и потел, собираясь с мыслями и боясь сделать этот почти последний шаг.

Дурак я! Дурак, чёрт возьми! Теперь я совершаю другой последний шаг перед могильным крестом и с лопатой в руке! За что я такой нерешительный слабак?!

Но вот я подошёл к ней и начал свою пламенную речь. Но она не оборачивалась. Я недоумевал, но продолжал признаваться во всех чувствах к ней, говоря столько ласковых слов, что, я уверен, растаяло бы любое культурное сердце. Тут, через две минуты, она обернулась, посмотрела, что я гляжу ровно ей в глаза и вынула наушник. Чёрт возьми, злосчастный, грёбанный наушник! Она не слышала из-за него ни единого моего слова. Она вынула его, посмотрела на меня и на розу недоумевающим, раздражённым взглядом и сказала:
- Чего вам?
А я стоял, улыбаясь, как памятник. Но тут приехал автобус, она, оглядываясь вопросительным взглядом на меня, вошла в него и уехала.
Чёрт! Из-за этих наушников я перед ней выступил каким-то извращенцем, хотя всячески старался не выглядеть таким.
Я выкинул розу в ближайшую урну и с лицом неприятия ситуации и растерянности пошёл прочь оттуда.
Пришёл домой, закрылся в комнате и улёгся на кровати, направив широкий взор в потолок. Я ещё раз вдумался в ситуацию и тут психанул. Я подпрыгнул с кровати, заорал, взял подушку, запустил её в висящую полку с книжками. Полка отвалилась, а я схватил стул и пульнул его в дверь, потом пнул подушку туда же, схватил полку, распинал ей все книжки и улёгся вновь на кровать. Хорошо что мамы не было.
Когда гнев прошёл, я навёл примерный порядок и старался вести себя спокойно с приходом мамы. На счастье это, хотя бы, получилось.

Дурак! Слабак я! Не надо было тогда мне на незнакомку смотреть улыбаясь, а догнать в автобусе и повторить ей всё там. Поздно.

Опять я решил о ней забыть, но теперь из-за стыда. Я её так хотел увидеть, но так стыдился попасться ей на глаза. У меня были какие-то истерики, и я, как бы ни боролся, не мог без неё. Ведь до этой встречи я таких чувств даже не ощущал.
Я, протянув месяц с лишним, вновь решился её увидеть, чтобы хоть нервы успокоить, чтобы хоть полюбоваться её чертами. Была середина марта, наступила небольшая оттепель - таял снег, повсюду была слякоть, и холодный ветер гулял по просторам. А я не надел шапку. В этот день я не застал ни её ухода, ни прихода. Я заволновался. Досидел там до часу ночи, чуть не уснул, но решил вернуться домой. Я был злой, но сонный, так что, пробормотав что-то маме в ответ на её ворчание, уснул.
Проснулся, но проснулся не просто так, а от боли в ухе. Ах, какая жестокая боль была! Да ещё звон и писк. Сначала я спокойно терпел, потом начал корчиться, потом закричал на всю квартиру. Было семь утра, мама ещё не ушла на работу. Она сразу рванула ко мне. Начала проверять всё, спрашивать:
- Родненький ты мой, где болит?
- В ухе, - сквозь стоны и агонии выдавливал я.
- Сильно? - заволновалась мама.
- Да, - протянул хрипло я, держась за очаг моей агонии.
Мама закапала какие-то лекарства, но легче не становилось. Вызвали скорую. Ох, эта паршивая скорая помощь! Приехали через два с половиной часа, хотя им до нас ехать меньше часа.
По приезду в больницу сначала поставили диагноз - тяжёлый отит. Но потом, когда облазили всё больное ухо, прибавили к этому гниение мозговой кости.
Вскоре мне назначили операцию, но всё откладывали на потом. Поганые врачи! Тормозили, коряво коля обезболивающее, чем ещё больше боли и доставляли. Прошла неделя, за ней потянулась вторая, третья, месяц минул мимо глаз. И вот неделю на шестую мне сделали операцию с наркозом. Хорошо, небольшой участок кости черепа заменили пластмассовым протезом, но, чёрт возьми, гной не до конца убрали. Через неделю я опять ерзал по кровати в мучениях от боли. Проверили: да, гной идёт вновь, из-за него разлагается кожа вокруг. Точнее говоря, она там уже красная вся от крови, из ушей время от времени идёт красный водопад, а они вновь тянут со временем.
Прошло ещё полтора месяца, я уже «справил» свой День Рождения, и меня повели в операционную.
- Простите, но операция будет без наркоза, - сказал без чувств сожаления хирург, натягивая перчатки.
- Как?! - вскричал я. - Да вы охамели все тут!
- Успокойтесь, - протянул хирург и тут же повернулся влево, - Сестра! Обезболивающее!
Да, обезболивающее то вкололи, но оказалось как-то криво, ибо часть боли я чувствовал, а когда рылись внутри моего уха, я уже совсем закричал.
- Тише, пожалуйста, - сказал немного разозлённый хирург, капнув мне в глаз с перчаток моей же кровью.
Короче говоря, эти сорок пять минут были девятью вратами Ада, если не десятью, блин.
Ещё два месяца с лишним я пролежал там на «восстановительном курсе», где врачи ничего вообще не делали, но этот курс был «очень важен».
Когда я вышел, то в этот раз меня забрала мама и повела домой, так что побежать проверять незнакомку я не мог.
Ох, у меня в больнице было то, что болело больше уха - сердце. Полгода я не видел эту незнакомку, а забыть не мог. Я помнил все её черты от положения зубов при её волшебно-прекрасной улыбки до родинки на шее. Она мне и там снилась, а агонии будили меня и отрывали меня от блаженных мечтаний.

Вот, на следующий день августа месяца, подходившего к концу, в восемь утра, я сидел у её дома. Часы для меня тянулись долго, а сердце неугомонно стучало. Десять часов наступило после тягостных ожиданий, затем тяжело было до одиннадцати, но тут стрелка перескочила через тридцать минут двенадцатого. И вышла она. Да, опять так же великолепна, как и до этого. Я нагнул голову, чтоб она меня не припомнила. Когда она утопала своими прекрасными ножками на безопасное от меня расстояние, я пошёл за ней. В этот раз она просто сходила в магазин. Я так же проводил её великодушный образ до дома и сел вновь на лавку. Я успокоил сердце, я увидел её. Улыбка сама рисовалась у меня на лице. Всё вернулось на свои места и я был счастлив, как бы безумно это не смотрелось. Я задумался о её облике, вдумался в каждую черту и не заметил как наступил поздний вечер. Тут я вышел из задумчивости и понял, что пора домой.

Эх, то блаженное чувство. Как тогда я был счастлив. А сейчас, вспоминая ту радость, еле-еле сдерживаю слёзы и успокаиваю дрожь в руках, а то лопата выпадает часто.

Дальше опять длились дни так же: я сидел у её дома, ждал когда она выйдет (иногда напрасно), ходил за ней от дома до пункта, от пункта до дома и был счастлив. Так долго продолжалось: уже закончился август, начали желтеть листья, пошли дожди, прошёл сентябрь.
Вот я её провожал к какому-то дому. Туда она ещё не ходила. Через часа два она вышла с радостным лицом. О, её ослепляющая улыбка! О, внеземная красота! Она быстро зашагала, я быстро подскочил за ней. Она взяла телефон и начала звонить. Мне стало любопытно. Я подгребал к ней всё ближе, ближе, ближе и остался на расстоянии, где отчётливо мог расслышать её.
- Привет, привет! - поспешно заговорила она своим идеальным, женственным голоском. - Да, я это, да. О, отлично просто, сама как? Ага, ага. Слушай... Не, не, не! Постой! У меня важные новости!
Тут мне стало совсем окончательно любопытно до головокружения.
- Короче, прикинь, - продолжала она, - я тут нашла то, о чём давно мечтала. Нет, не это. Почти. Близко. Короче, стой! Сходить на танцы. Да! Не на твой паршивый дискачь. Уж извини, но такая тусовка явно не по мне. А здесь другие танцы. Да, медленные. Вальс всякий, танго и прочее. Не «да ну», а «ну да»! Что спрашиваешь? А? Кто посоветовал? А-а-а-а! Друг один.
По моему телу прошлись мурашки от ревности, а зубы сомкнулись в ядовитый оскал.
- Ну ты со мной, подруга? - говорила она по телефону дальше - Ну блин! Ну это недалеко от нас. Ну к центру поближе, - начала она потихоньку отчаиваться и с каждой новой репликой всё более грустно и громко рубить короткие предложения.
- Билет недорогой. Да. Всего две с половиной. Дорогуша, это другой уровень! Здесь цены должны быть такими. Через месяц будет. Ну пожалуйста. Ну один разочек, пожалуйста. Не, ну мне на колени перед тобой вставать? Не буду! Решайся. Пока, - она положила трубку.
Я отошёл подальше, чтоб она не замечала меня и дальше и проводил её до дома. Дойдя до её подъезда, я тут же рванул домой.
Дома я быстро забежал за компьютер и начал искать информацию об этом мероприятии. Я понял, что это мой реальный шанс познакомиться с ней поближе, в отличии от слежения за ней взглядом. Да, о таких мероприятиях я не знал: что во времена Пушкина и Гоголя обычный бал, то в наше время - редчайшая диковинка. Да, билет стоил две с половиной тысячи, да было немного к центру Москвы от её дома. Я тут же заказал по телефону билет туда и мне привезли его через день. Последующие несколько дней и ночей я проводил в раздумьях о том, как ей признаться в любви, что именно сказать. Потом пару дней я за ней понаблюдал, опять для вдохновения. Она бегала по разным магазинам в эти дни и выбирала наряд для бала. «Да, она прийдёт» - ликовало моё внутреннее «я». Насмотревшись на её облик, я придумывал новые слова. Она служила мне музой, которой у меня в делах обычно не было.

Близился тот день, а я уже волновался, радовался и грустил одновременно. Я каждый день выбирал пиджак, рубашку, галстук, который всё время менял с бабочкой и наоборот, выбирая, что лучше мне к лицу.
И вот, тот день настал. Я стою в чёрном пиджаке, в чёрных костюмных брюках и в белой рубашке, чей воротник обвивает галстук, с билетом в руке перед зданием. Вдох, выдох и я вхожу в это помещение, где должен встретить незнакомку. Вдох, выдох и я показываю билет, прохожу на второй этаж, где происходил бал и вижу это место. О, это ослепительное место. Дамы кружили в вальсе со своими кавалерами под классическую музыку, которую наигрывал реальный, хоть и не большой, но умелый оркестр. Я будто провалился во времени на два столетия назад. Реалистично, не поспоришь. Но я и так знал, что незнакомка чувствует что-то настоящее, что-то великое и прекрасное и может отличить подделку от реальности. Откуда знал? Понятия не имею. Хотя, наверное, от шёпота собственного сердца. Слух наслаждался, взор наслаждался, а я нет. Всё было красиво вокруг меня, но всё это мне не нужно, ведь пока не видно главной цели - той незнакомки. Я её всюду выискивал, тщательно бегая глазами по всей территории, вставая на носочки и иногда даже по детски, как последний идиот подпрыгивал, прикусывая нижнюю губу, будто она мешает и тормозит мои прыжки. Нет, пока её не было. Придётся ждать. Я увидел барную стойку и уселся за неё.
- Вам что-нибудь угодно? - сказал подошедший бармен, протирая стакан, который и так блестел.
Я понимал, что алкоголь мне сейчас явно не нужен, но во рту пересохло, поэтому я ответил:
- Воды, пожалуй.
- Как вам угодно, - сказал он и ушёл.
Через минуту я уже опустошил весь стакан и жадно смотрел на входную в зал дверь. Ну где же ты, где? Минуты тянулись как вязкая смола с дерева. Тик-так, тик-так… А может она всё бросила и не прийдёт? Нет, нет, нет! Я верил, ждал её, я точно знал, что она сюда прийдёт. Ну она же так тщательно выбирала наряд, не может она всё это в пустую оставить. Верить, нужно верить! Вдох, выдох… Вдох, выдох…
И тут, о Боги, входит она, она в белом, лёгком вечернем платье. Ах, как смотрелась её фигура в этом наряде! Она и так была небесно красива, но тут она возвысилась ещё выше, хотя я не думал, что такое вообще возможно. Я уже, встал, чтобы подойти к ней, но меня опередил один мужчина и затеял с нею вальс. Ревность пробрала меня от головы до пяток, я стал немного злее. Я ждал когда они прекратят, но они двигались и двигались в плавных движениях. Меня это раздражало, но я терпел. Они разошлись, и мужчина вслед послал незнакомке воздушный поцелуй, от чего та застенчиво улыбнулась, поджав плечики и отвесив благородный реверанс. Красавица пошла летящей походкой, постукивая каблучками на своих тоненьких ножках, к скамейке и уселась. Я пошёл медленно туда. Ноги у меня задрожали, сердце забилось, на лбу выступил пот. Я подошёл, и встал недалеко от неё, собираясь с мыслями и отбиваясь от стеснений. Наконец я шагнул к ней и сказал, сглотнув слюну:
- Могу я позвать Вас на танец, милейшая?
О Боже! Она обернулась на меня! Я был рад тогда уже этому и улыбнулся, но тут она взглянула на меня искоса, как будто вспоминая: видела ли она меня раньше, но не могла точно определиться с этими догадками. Неловкое молчание. И тут её зовёт другой мужчина потанцевать, а она улыбается и тут же соглашается, будто бы старается побыстрей забыть всё плохое в лице меня. Чёрт возьми! Как я был зол. Мужик тот так хорошо вальсировал, что я уже боялся облажаться потом (я искренне верил в это «потом»), и в моей голове под музыку шли мысли: «Раз, два, три. Раз, два, три». Я стою весь в нетерпении и гляжу только на эту пару. А они всё танцуют и танцуют, танцуют и танцуют. И вот вроде уже заканчивают, но тут мужчина вновь подхватывает. Прошло пять минут, затем минуло семь и уже переваливает за десять. Я уже сидел у барной стойки рядом с болтающими людьми, пьющими вино из бутылки. И тут мужик с ангельской незнакомкой останавливаются. Расходятся, но мужчина хватает её за руку, подводит к себе и... целует! Целует в губы. А она на это усмехнулась и покраснела чуть-чуть. Этот наглый ловелас покусился на прелесть мироздания так легко и ненавязчиво, будто она была легкодоступной девахой с улицы!
Я окончательно разгневался, глаза забегали, нос зафыркал, зубы оскалились. Я увидел рядом с собой бутылку вина, схватил и, несмотря на возгласы купивших и распивающих её людей, разбил её рванным движением о бурную стойку. Многие услышали это и остановились в танце, обернув недоумевающий, испуганный взгляд в мою сторону. Так же сделали и незнакомка, и тот мужчина, поцеловавший её. А я заорал диким рёвом и кинулся с горлышком бутылки на него. Он растерялся и никуда не побежал, только слегка дёрнулся. Я ударил его под самый глаз, дамы завизжали, мужчины в страхе издали «ох», жертва моя тоже всхлипнула; мой следующий удар был в живот, куда горлышко сильно углубилось, снова визги, но теперь и ор, и суматоха, и музыка перестала постепенно играть, так как и оркестр заметил что-то неладное; затем я пнул этого развратного козла в коленку, он свалился, а я безжалостно (О, чтоб была проклята слепая ярость!) со всей силы ногой вдарил ему в грудь, благодаря чему дал выплеснутся из его пасти брызгам крови, а потом быстрыми движениями той же ноги я начал стучать в его голову. Тук-тук, хозяин дома? Всё это дело сопровождалось хаосом сзади, моим рёвом, а продолжалось почти минуту.
Я опомнился и поставил ногу на землю. Я увидел уже не двигающегося человека, у которого вытекала кровь изо рта и из под глаза, его череп был смят в районе мозга, а рядом с ним лежали некоторые его зубы. Меня никто не остановил, но я понимаю почему: здесь было слишком много интеллигентных неженок, которым видеть такую дикость было в новинку, и они ей не могли сопротивляться и противостоять. Я ещё не пришёл в себя от гнева и повернулся, выискивая ангельскую незнакомку.
Она стояла почти у угла барной стойки и, держась за голову, визжала, чуть не плакала, но была в шоке, что мешало слезам выйти наружу. Я подошёл к ней во всём своём зверском обличии. Я тогда и на неё был зол из-за того поцелуя, но как жестока свирепое безумие. Тут я толкаю её от себя. Она тут же на своих каблуках спотыкается и падает, ударяется затылком об угол барной стойки а потом падает на пол, где лежали осколки от бутылки, разбитой мною. И только тогда я осознал, что натворил. Поменяв своё выражение лица на испуганное, подбегаю к ней, поднимаю её голову и замечаю, что она, ровно виском наткнулась на самый большой осколок донышка бутылки, я поднимаю голову до конца этого осколка, а он постепенно и плавно вываливался из неё, обрамлённый мясом мозга. Он проник ровно внутрь её головы на сантиметров почти десять! Оттуда безостановочно текла кровь, моментально образую алую лужицу на полу. Я пощупал пульс, но его не было вовсе. В недоумении я смотрю на неё, на её открытые глаза, которые устремились безжизненно куда-то в сторону, на её жалостное выражение лица. Тут за мной рванула охрана сквозь суматоху в толпе, а я тоже побежал от неё к окну и прыгнул в него, разбив стекло. Больно упал на асфальт, но поднялся и убежал прочь.

Что я наделал? Чёрт, как я так мог? Я и сейчас не понимаю этого, расчищая крышку гроба от земли.

Я не побежал тогда домой, а побежал куда-нибудь скрыться в приступах ярой паники, откидывая все мысли. Знаете как в каком-нибудь банальном страшном кино актёр дрожит и шепчет себе под нос: «Это всё сон, это всё сон!» - убегая от каких-нибудь монстров или приведений? Так вот, если бы я в тот момент пробежался мимо отборочного жюри на подобном кастинге, то меня бы взяли в фильм, пообещав Оскара, серьёзно… И это ни капли не смешно! Это страшно, потому что это не долбанные актерские игры, это самая настоящая проклятая реальность сдавила меня, вскипятила мне все нервы, повернула рычаг моей обыденной жизни, переключив с режима «нормально» на «саморазрушение» и, мне кажется, сидит там в сторонке, смотрит на меня и попкорн наворачивает, стерва такая. Я забежал в какой-то уголок, где не было ни единого окна, спрятался как последний трус и бомж в мусоре и, не знаю почему, вероятно меня очень сильно морально вымотало, я почти моментально уснул, даже быстрее чем успел отдышаться.
Проснулся я так, будто и не спал. Ещё раз в мою голову прилетела фраза, посланная надеждой: «Это всё сон?» - но от этого я быстро отмахнулся, поняв как сильно затекла моя шея и болела моя голова. Удивительное чудо, что никакой души в радиусе моего поля зрения не было. Понимаете, какая-то часть меня хотела, чтоб меня уже обнаружили, засудили и посадили в тюрьму. Ну ведь правда, чёрт возьми, я совершил двойное убийство, а меня будто и не разыскивают! Алло, правосудие, ку-ку, я не ошибся номером? Уверен, что это, мною провёрнутое происшествие, даже не покажут по новостям, ведь общественности интереснее слушать про всякие сплетни вокруг мира шоубизнеса. А моё двойное убийство наверняка закрывает «неимоверно важная сенсация», например, прыщик на заднице какой-то обаятельной голливудской актрисы! Да-да! Простых людей считают верхние слои за мух, а информацию, которую им выкидывают, за, пардон, дерьмо, которым эти жужжащие насекомые лакомятся. А что, похоже, очень даже.
Вот так и получается всё: геморрои звёзд в центре внимания, а убийцы ангелов на свободе. Но тут я опомнился. Ведь есть на свете один человек, который меня точно будет разыскивать. Я судорожно полез в карман, вытащил телефон. Сумасшедшее число пропущенных вызовов от мамы. Я смотрел на это число долгое время, а потом написал маме сообщение: «Прости за всё», отправил и выключил телефон.
Бедная она, моя мама, сколько я доставил ей боли из-за этого влечения девушкой.
Позже я подумал, что вскоре незнакомку должны похоронить. Я постарался рассудить, какое кладбище ближе к её дому. Мои месяца, проведённые в её районе позволяли мне ориентироваться там, как рыбе в кристально чистой воде. Так что вспомнить что там и где, не залезая даже в навигатор на мобильнике, мне не составило особого труда. Добирался я туда опаской, не спускаясь в метро (ведь там не попасться на глаза стражам порядка гораздо сложнее), а распутываясь в паутине автобусных путей, а иногда быстрым шагом рассекая кварталы. Мне вечно казалось, что сейчас меня поймают, скрутят руки, закинут в машину и увезут в участок за решётку, а может даже я встречу свой портрет на каком-то столбе. Но нет, никто не торопился с этим делом. И страх быть пойманным, и вера в оперативность правосудия увядали вместе в моих мыслях.
 Вот и оно - кладбище. Буду очень надеяться, что незнакомка не завешала хоронить себя в другом месте принципиально. Я даже мысленно обратился к небесам с этой просьбой, но тут же отпрянул, ощутив свою некую наглость. Я уверено шагнул внутрь и, свернув с тропинки, пошёл искать место моего житья на ближайшее время. Вот небольшой холмик, огороженный кустами и парой деревьев. Вокруг никаких могил и чудесный обзор. Грязно, да, но стоит ли мне желать лучшего? Нет, я и этого не достоин. Всё и так складывается слишком мне на руку. Я залез внутрь куста, раздвинул руками ветки - то будет моим окошком с обзором на ворота единственного входа.
И тут из меня полились слёзы. Я будто вновь только-только осознал, что вчера я отобрал жизнь той дорогой особы, чьего сердца так долго я хотел добиться. Я был так близок. Словно альпинист, я карабкался к вершине моральной горы под названием Счастье, но на последнем подступе, у меня рвётся трос и я падаю в пучину проблем, которые погубят меня, там, на равнине Жизни. Открываю глаза и в моих мыслях представляется убитая она, с кровью, что хлыщет из виска. Она даже не успела понять, она просто падала и тут - бум! - ей открылась дорога в вечность, отрезав пути назад. Так, безуспешно стараясь отвлечься, я проводил время, пару раз отлучаясь ради того, чтобы поесть из палатки неподалёку от кладбища каким-либо дешёвым пирожком. Повезло что у меня ещё были деньги в кошельке.
Вот, через четыре дня, после моего проживания на кладбище, в часа три дня приехал автобус «ПАЗ», который, как известно россиянину, часто выполняет обязанности гробовозки. Я осторожно прокрался за ним по всему кладбищу к могилке, у которой он остановился, и затаился за бугорком. Вытащили открытый гроб. Да... я не ошибся, это была она. Она лежала в белом платье со спокойным видом, сложа руки на груди. Всё, теперь я точно знал, что она умерла. Умерла по моей вине. Я видел как плакали вокруг её родственники, как грузили гроб, и как потом все кинули в неё горсти земли, как подобает обычаю, и перекрестились. Крышку закрыли. Все, посвятив слёзы утрате, уселись обратно в автобус и уехали прочь, а гробовщик остался, чтобы закопать умершую. Я удалился с кладбища в полном шоке и непонимании: как жить теперь дальше. Ведь теперь только один законный путь: в тюрьму за убийство.
Я шёл прочь, не зная куда направляюсь, уже не первый час, ведь уже темнело. Завернув в какой-то дворик домов с гаражами напротив, я наткнулся на неухоженную, забытую лавку, окружённую деревьями от чужих глаз, и без сил на ней уснул. Я встал утром и стал сидеть наполовину в дрёме, наполовину в раздумьях. Так я провёл и этот день и вновь уснул. Потом опять проснулся и опять так же сидел. Так, в этой неизвестной подворотне я потерял счёт времени. Не знаю, сколько раз я спал, сколько прошло дней, но тут было тихо, безлюдно, ни чей глаз я не мазолил, а если и попадал в поле зрения, то в роли обычного бомжа.
Вечерело вот уже в n-ный раз, а я всё думал одну и ту же мысль. Думал о том, как было бы хорошо, вернуть тот вечер и упущенный танец. И тут, у гаража, где мужчина ковырялся со своим «Жигули» падает ржавая лопата. Назовите меня суеверным или спятившим, но я подумал, что это очередной знак, и тут же подбежал к мужчине у этого гаража, ляпнув сходу:
- Продайте мне лопату, пожалуйста.
Мужчина, покуривая сигарету и вытирая руки грязной тряпкой, от которой ещё больше грязи наводил, не понимая меня, посмотрел сначала на лопату, а потом уставился мне в лицо. Я открыл кошелёк и посмотрел, что у меня там есть.
- Три тысячи пятьсот восемьдесят заплачу, - сказал я, - и кошелёк впридачу.
Мужчина от такой сумы за ржавый кусок железа только сигаретный дым от удивления пустил прямо мне в глаза. Затем посмотрел вновь на лопату, а затем на меня, протянул руку и прохрипел:
- Давай деньги, бери её и вали, чертёнок.
Я так и сделал и пошёл медленно в сторону кладбища. Удивляло меня то, как я смог ничего не заметив подпрыгнуть к тому неизвестному мужику, будто во мне был запас энергии, который ждал только этого момента. Но голод сразу после набросился и начал валить меня с ног, ибо я не ел уже вечность, а нормально не ел - вечность и примерно неделю. Наскрёб мелочь в кармане, купил дешёвый пирожок, полегчало, двинулся дальше. Пока шёл, нахлынул ливень, но я продолжал идти, не обращая на него никакого внимания. И вот так я примкнул к началу рассказа - к входу на кладбище, у которого я стоял минут пять, не решаясь войти и по привычке придумывая слова.

Дождь так и не утихает, но такова поздняя осень. Поздняя осень - это, кажется то время, когда Земля грустит: все деревья остаются без листвы, мрачными, дожди не смолкают, как будто это плач, а дороги оказываются в таком безобразном состоянии, как будто это душа убитого горем человека. А я грущу теперь вместе с Землёй нашей, пока стою на этом гробу, где лежит та незнакомка, и отковыриваю гвозди от крышки. Эх, а я ведь даже имени её не знал по сию минуту. Теперь то я вижу, что звали её Перемирова Анастасия Сергеевна, как гласит надгробный крест. И шёл то ей восемнадцатый год, возраст, которого хочет достичь почти каждый подросток, чтоб ощутить жизнь во всём ключе. А я взял и этот ключ ей перекрыл.
Вот я вытащил последний гвоздь онемевшими руками, поломав все ногти и исцарапав пальцы. Лопатой поддеваю крышку и вижу её. Поганые черви уже начали её обгладывать, и поэтому у неё уже показалась нижняя челюсть и почти не было глаза. Но она всё равно ещё была красива. Я осторожно её достал на поверхность, тут же взял за руку и обхватил за талию, как подобает в вальсе. Она была холодная и посиневшая, а кости в некоторых местах уже выступали из под кожи. Она была холодна как ко мне, так и ко всему миру.
- Прости, что выгляжу нелепо, - сказал я, как будто она меня услышит.
И тут я начал с ней танцевать вальс, который упустил. Да, с мёртвой... но с ней! Я наконец-таки коснулся её рук и тела, хотя и поздно. Я посмотрел ей в лицо. Эх черви, ну как так? Как можно есть такое ангельское существо? Как можно было оставить её без глаза, который был так славно сделан Богом? Как можно было оставить её наполовину без прелестных губ? Ах вы дьявольские отродья! Чтоб вас всех!
Она, естественно, не стояла на ногах, но я её держал и продолжал кружиться в вальсе с ней. Ещё раз окинув всё её посиневшее тело взглядом, я посмотрел ей в лицо и сказал:
- Вы прекрасно выглядите.
После этих слов я зажмурился, и слёзы потекли у меня по лицу медленно, но густо.
- Спасибо, - вдруг почти сразу услышал я её самый настоящий прекрасный голосок.
Я резко разинул глаза и увидел, что я на том самом балу, в том самом здании, да и музыка вдруг зазвучала та же. А вот и та барная стойка, но нет ни крови, ни осколков, ни хаоса. Везде люди спокойно танцуют парами, и веет тут весельем и романтикой. Я поворачиваю голову прямо и вижу её, живую и улыбающуюся, а я с ней танцую вальс. О чудо! Я аж потерял дар речи и только смотрел на её улыбку и на то, как она понемногу начала смущаться и краснеть. Это было так прелестно со стороны наблюдать.
- Я Вам так много хотел сказать, - заговорил я, наплевав на всю нелогичность произошедшего. - Я Вас уже давно видел. Вы просто очаровательны и обворожительны. - Я и сюда пришёл именно ради Вас.
Она хихикнула и продолжила краснеть.
- Вы так ангельски смущаетесь, это так мило.
- Ой, ну что Вы, - ответила она, отмахнувшись и в растерянной радости улыбнувшись ещё шире.
- Да Вы сам идеал! Милейшая, Вы прекрасны, Ваши глаза просто очаровывают меня, а губы так и манят.
Незнакомка продолжила краснеть, а я вдруг решился на следующие слова:
- Простите за прямоту, но можно я Вас поцелую?
Ангельская красавица сделала одобрительный молчаливый кивок с жизнерадостным ликом и повернулась к моим губам своими. Я закрыл глаза и поцеловал её, но почувствовал, что губы её были мертвецки холодные и тверды. Не открывая глаз и облизывая языком всё вокруг моего рта, надеясь познать вкус красотки, я сказал:
- А губы то у вас замёрзшие, как будто.
С закрытыми очами я дожидался ответа, но вдруг резко исчезла вся музыка, которую играл оркестр, и я открыл свои глаза. Вокруг меня опять было мрачное кладбище, которое омывал дождь, а передо мной обглоданное червями лицо незнакомки по имени Настя, лицо холодного, посиневшего, бесчувственного её трупа, который уже не скажет спасибо за комплименты и не засмущается мило от ласковых слов...