Сквозь камни прорастёт трава. Часть 2

Инара выдергивает руку.
Стас резко ударяет по струнам. Пауза.
Эльвира (глядя на часы). Вот и поокали... На свежем воздухе. Говорила
— не слушали. Когда теперь электричка, кто знает...
Инара (несколькоразвязно приближается к женщине). Издалека?
Женщина. А хоть издалека...
Инара (не дослушав). Оно и видно... Небось и не первый раз?
Женщина. Бывала...
Инара. Вот я и спрашиваю: не надоело? Зачем вы шляетесь все?
Что вас сюда носит?
Женщина (медленно обводит глазами всех, укоризненно). Я вот
смотрю на вас... Одеты красиво... Сыты, обуты... Откуда в вас
этой черствости, злобы столько?
Надя (старой женщине). Ради Бога, извините! (Инаре.) Инарочка,
хватит. Свет велик, поедем отсюда. Ничего не произошло. Саша!
Саша (снова пытается образумить Инару). Пошли.
Инара (вырывает руку, старой женщине). Нет уж, дай мне с ней
поговорить. Да, я злая. Злая! Собаку на цепь посади — на всех
лаять будет. Я тоже... дворовый пес, ясно? (Обвела рукой
пространство). Вот мой двор. А этот памятник, как кол. Я к
нему привязана! Цепью.
Саша. Инара, это твои заботы... чего к чужому человеку?..
Инара. А что? Мы уже их слушали! Уже двадцать лет их слушаем!
Пускай и они нас.
Эльвира. Так... Проблема отцов и детей. Тургенев, Базаров. Препарирование
лягушек. Что там еще? (Инаре.) Успокойся. Все
это так не ново.
Инара. А мне без разницы! Хватит, достали! (Показав на женщину.)
Что моя бабушка, что эта... (В сторону женщины.) А я,
сколько себя помню, по этим дорожкам ходила. Сначала на
руках носили, потом сама... ножками. «Инарочка, к тете на
могилку». Потом не меня — я водила: вдруг в дороге сердце откажет!
А может, хватит? Где та могилка, которой поклоны
бьют? Голые камни. Я, считай, выросла на этих плитах. Так мне
что — возле них и состариться? А может, в поводыри к вам записаться?
Ну нет уж! Хочешь — поклоняйся! А я танцевать хочу!
Жить хочу! Может у меня быть своя жизнь, я вас спрашиваю?
Хотя бы как у вас.
Эльвира. А у нас что?
Инара. Ты уж помолчи! (Женщине.) А вы мне «братское кладбище
»! Знаю! (Всем.) Ладно, пошли! (Снова останавливается.)
Нет, а все-таки я спрошу. (Женщине.) Вот вы скажите: что же
это за хобби такое — прогуливаться по могилкам? Что вас гонит
сюда? Ну, что?
Женщина (тихо). Память... Память гонит.
Инара (оглянувшись на ребят.) Память! Видите, у них память, а у
нас ее, конечно же, нет! У них могилы, а живых они не видят
в упор.
Надя. Саша, да останови ты ее!
Эльвира. Ты что, Инару не знаешь?
Инара (не обращая внимание на реплики). Правильно, мы без войны
выросли. Под радиоактивным дождиком, правда, но это
ничего. Мы этим не потрясаем воздух.
Стас. Сотрясаем...
Инара (Стасу.) Переменил бы профессию, пока не поздно, все
учишь.
Стас. Ради тебя готов на все, Инарочка!
Инара. Господи, и тут пошлость! Кругом одна пошлость и бредни.
(Женщине.) Пожалуйста. Нельзя ведь жить одним прошлым!
Катаются, ходят, ползают на старости лет, делать нечего. На
пенсию вас рано отпускают, вот что я скажу!
Эльвира подошла к Стасу, шепчется с ним.
Надя. Ой, ребята, давайте не будем. У каждого свое. (Женщине.)
Ведь правда?
Женщина (обращаясь к одной Наде). Правда, дочка, у всех свое.
Сидела я здесь, в лагере...
Саша удивленно присвистнул, Стас и Эльвира переспрашивают
другу друга о сказанном женщиной.
Надя (простодушно). Ой, мамочки, первый раз живого человека
вижу!
Стас. Вообще!
Надя. Да нет, из лагеря.
Саша. Вы что, здесь?..
Женщина. Здесь военнопленные были. (Показывает рукой). А
нас там, за лесом...
Неловкая пауза. Женщина прошла вперед, к памятнику.
Эльвира (глядя ей в след). Ребята, а может она того (выразительный
жест)... на колени встала.
Стас. Все хватит, сматываемся!
Эльвира. Сразу надо было. Гуд бай, тетенька!
Надя. Тише... Пусть она пройдет.
Женщина приближается. Компания примолкла выжидательно,
Инара снова села на ствол.
Женщина. Хорошо, что не ушли! Спросить хотела... Может, кто
знает...
Стас. Нет. Мы из города. (Показывает на Инару.) Вот она если...
Женщина (подходит к Инаре). Здесь деревья стояли... Старые...
Не могла ошибиться.
Инара. Спилили давно.
Женщина. То-то смотрю: пусто. Может, в музей?
Надя. Что - деревья?
Инара пожимает плечами.
Стас (с иронией). Музей бревен.
Женщина (взволнованно). То разве бревна? Никакой памятник
столько не скажет. Тут, помню, тоже стояло... У кого рука поднялась?
Стас (раздраженно, ему явно надоело торчать на площадке). Так вид
портили.
Женщина (все больше волнуясь). Какой вид! Разве можно... Память
это. (В волнении прижимает руку к груди, оглядывается
куда бы присесть).
Саша. Да при чем тут вид?! Засохли без коры. Могли упасть, а тут
люди к электричке с утра.
Инара (встает, уступая место). Вы присядьте!
Женщина (присела на ствол). Сейчас... (Достает из сумки таблетку,
кладет под язык, сидит молча). Вот не станет нас... Память
уходит. Люди душой черствеют, когда забывают. Народы
целые гибнут... Вы здесь танцуете. Нет-нет, я к тому — вы молодые.
Другое время. А я когда-то мечтала сюда совсем перебраться.
Одна ведь. Только денег таких так и не накопила — домик
купить... А ведь тут — своя могилка... После войны пионервожатой
была. Все мечтала детей той дорогой, где нас гнали,
провести. Чтобы знали, как все было. Не собралась. (Кивает
в сторону памятника.) Им должна осталась.
Инара (задумчиво). Всегда понять хотела. Ведь тысячи... Вот вы —
в лагере были. Скажите, почему они... вот вы, заключенные...
Стас. Заключенные — в тюрьме. Узники...
Инара. Узники. Почему так безропотно шли на смерть? Тот же
крематорий. Ведь догадывались? Не могли не знать? Не
представляю, что бы сделала... На проволоку бросилась! Пусть
бы расстреляли! Только не так: толпой, молча, ожидать очереди
на смерть.
Стас. Так, с Базаровым покончили. Не слишком ли много проблем
для одного вечера?
Надя. А что, правда, ведь тысячи погибали?!
Женщина. У нас крематория не было. Все больше расстреливали. И
в лагере, и в ближних лесах. Чего я — знаете, раз здесь живете.
Инара. Нет, не знаю. Значит, стоять и ждать! Глупо! Все бы кинулись,
навалились — все равно умирать — глядишь, кто-то и
спасся!
Стас. У-тю-тю, какая у нас Инарочка решительная! Умница наша.
Фрицы ж дураки! Правда, у них собаки, пулеметы, но если
Инарочка навалится, да с голыми ручками — ох, страху будет!
Надя (укоризненно). Стас!
Женщина (суховато). Заговорила вас, ребята... Вы идите.
Инара. Кому скучно — не держим.
Надя. А вообще-то, конечно, ждать смерти — хуже всего, лучше
сразу.
Женщина. Жить хотелось. Каждый выжить надеялся... Нам еще
повезло — в швейную мастерскую определили. Все-таки не
бревна из ледяной воды таскать. И Таня моя при мне. Детей
когда отбирали, ее не приметили — рослая, в отца, хоть и годочков
только одиннадцать. Хотя... не знаю, что лучше.
Эльвира. А деток, извините, куда?
Женщина. А кровь брали. На фронт, в госпитали. Самым малым
— и тем шприц в вену — и до конца...
Надя. Ужас какой!
Женщина (согласно кивнула головой). Иногда думаю: неужели с
нами было? Как жить после этого? А вот — живу... Им ведь что
важно было? Человека сломить. Я вот думаю: смерть принять,
страха не выдать — человеческое в себе не потерять.
Гаснет свет. Из темноты косой луч выхватывает ряд женских
фигур. На всех на них одинаковые темные одежды и лагерные платки
на голове. Швейная мастерская. Слышен стрекот машинок, сидящие
имитируют движения рук швей. Ближе всех сидит Мать, за нею дочь
— Таня, еще дальше — Лайма и Света, остальных узниц не видно.
Луч прожектора выхватывает фигуру старосты лагеря В иду ж а.
Одет в штатское, на руке повязка со свастикой, в руке плетка, которой
он постоянно играет. Видуж проходит вдоль ряда, скрывается
в глубине мастерской. В дальнейшем женщины говорят между собой
приглушенно, не поднимая головы.