Две недели верхом на катамаране...

               
                1
     Я краем уха слышал про туристов-водников, но подробностей не знал, и особо не интересовался ими. Однажды мой знакомый, Лёня Добряков, с которым мы постоянно пересекались на почве фотографирования, сделал мне заманчивое предложение…

     - В августе месяце, мы собираемся в бассейн реки Онеги ехать, на две недели. Есть одно место свободное, не желаешь присоединиться?

     За окном стоял конец июня, впереди - больше месяца на подготовку, и я согласился. Стал узнавать подробности, вникать в детали.

     Первый этап пути предстояло проделать по железной дороге.  Потом, навьюченные  рюкзаками, мы должны были добраться пешком до речки, протекающей в полутора километрах от станции.

     На берегу речки надо было построить плавательное средство, именуемое катамараном. Две надуваемые резиновые колбасы, парашютные стропы, отожжённая  стальная проволока, плоскогубцы, топорик  - всё это ехало с нами в рюкзаках, всё остальное росло на берегу.

     Многодневные  движения  по воде не исключают ни незапланированных  купаний, ни опрокидываний, ни ливневых дождей, поэтому весь багаж запасной одежды  должен быть в водонепроницаемой оболочке.

     Катамаран не только несёт нас, своих пассажиров, вместе с багажом на себе. Когда, местами,  становится мелко, мы, бывшие пассажиры, становимся движителями катамарана. Идя по дну речки ногами, направляем катамаран руками, а если от речки остаются лишь журчащие между валунами ручейки (бывало и такое), весь груз и катамаран просто обносим по берегу до чистой воды. Как правило,  по частям. Отдельно - груз, отдельно - катамаран. Маршрут безлюдный, поэтому, что бы ни случилось, надо полагаться только на свои силы, умение, опыт.
               
                2
      Подготовка началась с похода в аптеку.  За детской клеёнкой.  Тридцать пять лет назад  она была толстой, прочной, эластичной, розового цвета, и вполне годилась для изготовления изделий, нужных в нашем будущем путешествии.

      Сначала я изготовил тройку  водонепроницаемых мешков. Нужного размера клеёнка складывалась пополам.  Две стороны склеивались резиновым клеем с шириной склейки в один сантиметр... После просушки склейки прострачивались на швейной машине. Простроченные швы промазывались потом  резиновым клеем. 

     В одном мешке предполагалась запасная сменная одежда, этот же мешок служил потом и моим сиденьем, привязанным  к катамарану. Второй - для фотоаппаратуры. Третий - для продуктов. Поскольку на речке магазинов нет, ничего купить было нельзя, харч, на всю поездку, пришлось каждому тащить в рюкзаке. И даже сухие продукты: крупы, макароны, сухари, сахар, соль – делали рюкзаки почти неподъёмными.

     Для путешествия, в обязательном порядке, требовались резиновые сапоги. Но высоты их голенищ явно не хватало. Идеальный вариант высоты  –  сапоги охотничьи, до паха, но они литые и очень тяжёлые. Туристы-водники придумали свой вариант. К лёгким резиновым сапогам приклеивался длинный раструб из детской клеёнки. Сотворил себе такое и я.

     Сбросились деньгами. Купили билеты на поезд. Купили необходимые продукты, разделили по весу для каждого, кому что нести. Закупили лекарства и укомплектовали походную аптечку. Практически всё было готово,  а до отхода поезда оставалось лишь десять дней…
               
                3
     И тут, по закону максимальной паскудности, меня  «тюкнуло» в поясницу.  В своё время я «сорвал» спину и был знаком с радикулитом не понаслышке.  Диклофенак  и индометацин были мне уже достаточно хорошо знакомы. Финалгон  и пояс из собачьей шерсти были постоянными спутниками. Я в то время работал в медтехнике, ремонтировал аппаратуру в больницах, и сумел пристроиться на десять дней в одну участковую больницу, где меня лечили родоновыми  ваннами,  делали ежедневный массаж спины. Удивительно, но после этого у меня целых четыре года не было обострений. И вот надо же, именно теперь, за десять дней до отъезда, меня скрючило. Я ходил, как лом проглотивший, очень расстроенный, и понимал, что для меня поездки теперь не будет.

     На моё счастье, Господь меня не оставил в моей беде. На улице, случайно, встретился со знакомой женщиной, врачом-физиотерапевтом. Увидев  мои зажатые телодвижения, она, сама периодически страдающая радикулитом,  поинтересовалась:

- Спину опять прихватило?

Я невесело кивнул и коротко рассказал, что срывается очень интересная поездка, к которой уже всё готово.

- Когда надо уезжать? – переспросила она.

- Через десять дней… - ответил я, уже ни на что не надеясь.

- Давай сделаем вот что, - неожиданно предложила она, - я тут курсы по иглоукалыванию окончила, мне уже и кабинет выделили, уже лечу людей. Десять дней, конечно, маловато, но можно попробовать по ускоренной методике. Походишь ко мне каждый оставшийся день?

- Конечно! – В моей душе затеплилась надежда.
     Ольга Михайловна назвала мне адрес и время.

- Начинаем сегодня, жду…
               
                4
     Мне никогда до этого не приходилось делать иглоукалывания. Слышать об этой процедуре, конечно, приходилось.  В назначенное время, в одних плавках, я лежал на кушетке, на белой хрустящей простыне и, повернув голову,  следил за приготовлениями. Первое, что меня поразило, это были сами иголки. Длинные, сантиметров по восемь тонкие стержни, оканчивающиеся цилиндрической головкой с накаткой, серебряные.

- Зачем такой  длины? – поинтересовался я.

- В ягодицу глубоко вводятся – ответила Ольга Михайловна, приставив иглу к мочке моего уха.

Слегка прижимая, производя лёгкие вращательные движения в одну и другую сторону, ввела иглу на нужную глубину. Потом другое ухо, поясница, ягодицы, ноги. И я стал похож на облысевшего ежа. Меня накрыли ещё одной простынкой,  велели лежать спокойно и не шевелится. Процедура длилась двадцать минут.

     Через десять дней, я был как огурчик. Правда, на всякий случай, я до конца нашей поездки принимал индометацин. Всё прошло гладко, обострений ни разу не было, не смотря на незапланированные купания.
               
                5
     Знакомство экипажа катамарана, состоялось в плацкартном вагоне поезда дальнего следования. Поезд уже уносил нас из Москвы, пятерых человек, объединившихся на две недели.

     Старшим группы, её организатором, был брат Лёни Добрякова, Михаил, живущий в Москве. С Михаилом отправился в путешествие его друг,  Николай, профессиональный моряк, находящийся в отпуске. Из Дмитрова были Леня Добряков, его шестнадцатилетний сын Женя и я.

     В поезде старались отоспаться и набраться сил. На место прибыли рано утром, до рассвета. Выгрузили свои неподъёмные рюкзаки на землю. Братья Добряковы огляделись, они здесь были не в первый раз, сориентировались, и стали навьючиваться сами и помогать нам.  Вот тут, принимая на спину рюкзак, я и услышал, и почувствовал,  как в моей спине что-то громко хрустнуло. Сначала испугался, но боли не последовало. С каждым шагом, убеждаясь, что боли нет и радуясь этому,  влился в нашу цепочку.

     Шагать пришлось достаточно долго. Рюкзаки становились всё тяжелее, гнули к земле, но останавливаться и снимать их для передышки, было опасно.  Потом могло не хватить сил их снова поднять. Михаил подбадривал, осталось идти совсем немного, но речки всё не было. Пот ручьями тёк по спине, заливал глаза, иногда всё виделось не резким, а через розовую пелену. Эта часть пути оказалась самой тяжёлой и изматывающей.

     Начало светать, воздух засерел.  Дорогу под ногами стало лучше видно. Наконец, справа  появилась излучина небольшой реки. Трава на берегах была скошена и собрана в небольшие копны. Вот в эти копны мы и попадали рюкзаками вперёд. Отдышались, зашевелились, освобождаясь от рюкзаков. Достали инструмент,  два топора  и ножовку. Лёня и Михаил, с топорами,  пошли в подлесок  рубить деревца диаметром пять-семь сантиметров для обрешётки. Потом эти деревца отпиливались нужной длины, ошкуривались и собирались в жёсткий каркас. По две жерди вдоль каждого резинового поплавка, с расстоянием между ними сантиметров пятнадцать, итого четыре жерди вдоль будущего катамарана и на них дюжина поперечных. Крепление каждого элемента к другим  – очень важная и ответственная работа. Гвозди применять нельзя. Их концами можно повредить надутые гондолы. Поэтому только скрутки стальной проволокой. Скрученные концы обязательно наверху, подальше от баллонов. Поскольку при движении каркас разбалтывается, каждую точку крепления приходилось закреплять дважды, крест-накрест.

     Под готовый каркас, подложили наполовину накачанные баллоны. Между деревом каркаса и баллонами – брезентовые широкие ленты. Парашютными стропами  (они плоские) баллоны крепко прикрепляются к каркасу, после чего баллоны накачиваются до звона. Всё, катамаран готов.

     Катамаран спустили на воду, по углам, в качестве сидений для гребцов,  привязали водонепроницаемые мешки с запасной одеждой.  Ещё одно сидение соорудили посередине правого борта для шестнадцатилетнего Жени. Весь оставшийся багаж сложили посередине каркаса и накрыли большим куском толстого целлофана. В привезённые с собой четыре алюминиевые лопасти байдарочных вёсел вогнали подходящие черенки с  небольшими поперечинами на концах. Получились вёсла, как у гребцов каноэ.

     Позавтракали, приготовленной на костре едой. Распределили места гребцов. Впереди справа сел Михаил, впереди слева – Николай.  Леня Добряков сел справа сзади. Мне досталось последнее, заднее левое.

     Взгромоздились на импровизированные сидения. Согнутыми ногами упёрлись в ближайшую поперечину. Сидеть оказалось достаточно удобно. Выгребли на середину, поставили нос катамарана против течения, и налегли на вёсла.

     Река называлась Икса. Она была неширокой, всего метров пятнадцать-двадцать и, как правило, неглубокой. Вода коричневатая,  вяло текущая, поэтому поверхность  зеркальная. Берега покрыты свисающей к воде травой. В воде точно такое же отражение травы. Сфотографируй берег с отражением, переверни фото вверх ногами, и не увидишь никакой разницы. Так же зеркало воды разделяет мир надводный и отражённый. А где какой – неведомо. Только при внимательном рассмотрении, по листочкам, плывущим по воде,  можно разрешить эту загадку.

     Берега с травой, деревца с кустами, и их отражения, медленно, как в замедленной съёмке, уплывали назад. Река плавно петляла, иногда сужаясь, иногда расширяясь. Вся прибрежная панорама, как сказочная, непрерывно движущаяся, плавно разворачивалась перед нами.
               
                6
     Сколько мы проплыли за полдня, сказать трудно. Перекатов и всевозможных трудностей с обносами не было, была чистая вода. Полагаю километров  десять - пятнадцать.

     Стало вечереть. Пристали к правому берегу, установили палатку, насобирали дров, развели костёр. Вскоре в котелке забулькала вода. Костровой засыпал крупу, постоянно помешивая, чтобы не пригорело.      

     Чем больше темнело, тем больше нас окружало жужжащих и жаждущих нашей крови тварей.

     Вампиры были мелкие, но в неимоверно огромном количестве. Так я впервые познакомился с гнусом. Надетая ветровка с опущенным на голову капюшоном, несколько прикрывала голову, а от лица отгонять гнус нужно было,  постоянно махая руками.

     - Давайте миски, – наконец сообщил костровой радостную весть.
Я протянул ему видавшую виды алюминиевую спутницу всех моих путешествий.
Большой черпак нырнул в котелок, вынырнул оттуда и быстро вытряхнул своё содержимое в мою посуду. Я сделал пару шагов назад от костра, чтобы не мешать другим  получать свой паёк. Сунул ложку в кашу, понёс ко рту…  Каша, на глазах, стала менять цвет. Её светлая желтизна быстро серела, как будто покрываясь пеплом.  Гнус почуял тепло и теперь просто кишел вокруг миски и ложки. По своей наивности  я попытался отмахиваться от него, но безуспешно. Чем больше времени я отбивался от него, тем более толстый слой гнуса покрывал кашу. И я понял одну простую истину. Хочу я или не хочу  есть кашу вперемежку с гнусом, но мне это всё равно придётся делать. Разница лишь в том,  сколько гнуса придётся съесть. Чем быстрее ложка из миски будет попадать в рот, тем меньше на неё успеет сесть гнуса. И я прибавил обороты.

      Как-то уж так получилось, что я до дрожи, до судорог, ненавижу всю кровососущую братию. Клопов, комаров, слепней, оводов, мошек и прочих тварей, посягающих на моё тело…

     Давясь и заглатывая приправленную гнусом кашу, я последними словами ругал самого себя:

- Ну чего тебе,  дураку,  дома не сиделось?

- Чего ради, ты сюда попёрся?

- Две недели кормить собой гнуса?

- И днём и ночью?

     Настроение было испорченное  и очень гнусное.
После ужина забились в палатку, намазались «Дета-20» и понемногу угомонились, и  провалились в сон.
               
                7
     Утро было холодное, росное, туманное. Гнуса почти не было.  Завтрак был без бесплатного приложения. Наскоро перекусив, выпив чая, замахали вёслами, согреваясь.

     Вокруг места безлюдные, и вдруг вижу перекинутый над речкой неширокий пешеходный мостик, метрах в пяти от поверхности воды. А на мостике, на середине, стоит человек в защитной зелёной форме,  с автоматом Калашникова в руках. Человек внимательно нас изучает и становится как-то неспокойно на душе…

     В полном молчании, проплываем под ним. Когда мост остаётся позади, поворачиваю голову. Краем глаза замечаю, что человек повернулся и настойчиво продолжает смотреть нам вслед.

     Отплыв на значительное расстояние, когда меня не будет слышно на мостике, в полголоса интересуюсь:

- Это что было??? – на что получаю спокойный ответ:

- Так кругом лагеря…

     За день продвинулись вверх по течению километров на двадцать. Делали в районе обеда привал, готовили еду.  Вода пока «чистая», без перекатов, которые будут отнимать силы для их преодоления.

     На берегу иногда встречаются грибы и ягоды. Но во время движения никто катамаран останавливать не будет.  Насобирать что-то можно лишь во время стоянки или остановки. На ночь, для готовки обеда, либо с утра, до общего подъёма. Но это только если ты не дежурный по кухне.
Через дежурства прошли все взрослые. Дежурство начинается вечером, когда выбрано место для ночёвки. Катамаран притянут к берегу и привязан. Пока все остальные ставят палатку, отвязывают багаж и переносят его в палатку, дежурный собирает дровишки и разводит костёр. Подвешивает над огнём большой котелок для каши и пристраивает сбоку меньший котелок для чая. Вода – прямо из речки. Жаркое пламя быстро доводит её до кипения. Каждый костровой был одновременно и кашеваром. Надо сготовить ужин, накормить всех, не забывая и о себе. Вымыть потом посуду, запастись  дровами на утро. Завтрак и обед следующего дня тоже за этим дежурным. А вот ужин уже за следующим.

     Речка иногда сужалась. Из-под воды тогда  появлялись камни, валуны. Подплыв к ним, решали, что делать дальше. Иногда удавалось найти место между камней, где можно было проплыть. Иногда приходилось самим идти по дну, проводя облегчённый катамаран вручную. Иногда весь багаж обносили по берегу до чистой воды, оставляли на берегу, а сами возвращались за катамараном. Тут тоже было два варианта. Облегчённый катамаран протаскивали поверх камней или обносили,  как и багаж, по берегу.  В любом случае, все действия были направлены лишь на то, что бы, не повредить резиновые гондолы.

     Восемьдесят километров вверх по течению, мы преодолели.  Утром пятого дня причалили к левому берегу и отцы-командиры объявили:
- Здесь, дальше, будет волок. Примерно три километра в один конец. За один раз всё не унесём, придётся пройти этот путь трижды.  Дважды с грузом, один раз налегке…
               
                8
      Вытащили на берег и частично разобрали катамаран. Спустили воздух из поплавков,  размотали парашютные стропы и отделили поплавки от каркаса. Набили рюкзаки своим и общим имуществом. Каркас и вёсла оставили на второй рейс, а сейчас запрятали их в кустах и хорошенько замаскировали. Мало ли что…?  Места, конечно, пустынные, но  бережёного и Бог бережёт…

     Слегка протоптанной лесной тропой углубились в чащу. Массивные рюкзаки оттягивали плечи, ноги, обутые в кирзовые сапоги, иногда скользили на мокрой от росы траве. Ветки, от впереди идущего человека, норовили стегануть по глазам, приходилось держать дистанцию.

     Часа через полтора вышли на берег огромного Поч-озера. Братья Добряковы выбрали место для стоянки. Дежурный костровой, Женя, стал разводить костёр для приготовления обеда, Михаил ставить палатку, а трое оставшихся путешественников, и я в том числе, развернулись и потопали в обратный путь. Три километра без груза прошагали легко и за час. Я и Николай нагрузились тяжёлым каркасом, Лёня в охапке нёс четыре весла.

       Когда возвращались к месту новой стоянки, ещё на подходе, учуяли одуряющие запахи приготовленного обеда. Явно пахло тушёнкой и ещё чем-то вкусным. После девятикилометровой прогулки аппетит явно разыгрался. Пообедали, с наслаждением напились горячего чая. Чай, приготовленный на костре, с дымком  – это тоже большое удовольствие, особенно когда никто не пытается отсосать у тебя некоторое количество крови. Если не считать  первую ночёвку, москиты, слава Богу, больше не встречались, а небольшое количество комаров  было вполне терпимым.

     После обеда собрали катамаран и объявили, что будет днёвка. День отдыха. Есть возможность постирать и высушить одежду на одном месте. Я прошёлся немного по берегу, чтобы ознакомиться с окрестностями. Недалеко от палатки, метрах в тридцати, среди чахлых кустиков, моё внимание привлекла какая-то кочка, слегка поросшая мхом. Зайдя сбоку, я обомлел… На земле лежала огромная рыба. Вернее не рыба, а только то, что от неё осталось. Похоже, что на берегу не водились хищники, крысы или даже мыши. Скелет сохранился и «держал форму». Огромная голова смотрела на меня пустыми глазницами, из-под мха  выглядывали чудом сохранившиеся кусочки рыбьей кожи с чешуёй. По бледной раскраске чешуи  и удалось определить, что когда-то это был окунь. Огромный окунь. Просто монстр какой-то. Я даже не представлял, что окуни могут вырастать до таких размеров. На глаз, это было чудище килограмм на шесть-восемь. У меня даже руки зачесались от желания поскорее поставить жерлицы…

     Вернулся к палатке, поделился известием о находке. Видел, как в глазах слушающих появился интерес. Они заблестели, из них стал излучаться азарт.

- Готовь снасти, - скомандовал Михаил, - а мы пока спустим катамаран на воду. Здесь недалеко есть заводь.

     Я заготовил несколько рябиновых удилищ, оснастил их леской с поплавками, крючками и грузилами. Костровой остался готовить ужин, а четверо остальных  торопливо расселись на своих местах и погребли в заводь. Глубина была метра два.

     Клёв был плохой. За час, еле-еле, поймали три небольшие плотвички. Поверхность большой заводи была основательно покрыта кувшинками. Идеальное место для щуки. И щука там была, что доказывали редкие всплески невдалеке.

- Ставь жерлицы и поедем на берег – это не рыбалка..,  -  сказал Михаил.

     Я сменил крючки на тройники, насадил плотвичек и воткнул три удилища в дно. На поверхности торчали лишь полуметровые рябиновые макушки, да постоянно шевелились от насаженных плотвичек поплавки.

     Возле палаток место стало обретать приметы осёдлости. Одни, зайдя в воду по колено стирались, другие уже вешали выстиранное на протянутую верёвку, третьи намыливались и плавали, смывая с себя пот сухопутного перехода.

     После ужина, в начинающихся сумерках, поплыли проверять жерлицы. Над водой торчали только две макушки. На одну жерлицу попалась щука около килограмма, вторая была без живца, а третья просто попала. Скорее всего, щука попалась крупнее и вырвала удилище из дна.

     Неплохо было бы снова снарядить жерлицы и поставить их на ночь, но живцов больше не было. Пришлось собрать снасти, а рыбалку на этом и закончить. С утра я попробовал покидать спиннинг, но безрезультатно.
               
                9   
       А потом начались совсем другие хлопоты. Предстояло выйти в открытое озеро и переплыть его поперёк. «Всего-то» каких-то сорок километров…

     Снимали лагерь, упаковывали вещи, навьючивали ими катамаран. Позавтракали и отчалили. Со свежими силами гребли хорошо. Берег, на котором мы ночевали, медленно уплывал  вдаль. Мельчали подробности его ландшафта. Справа и слева расступались берега, открывая бескрайнее царство воды. Вчерашний солнечный день, за ночь, сменился  пасмурным. Серая облачность висела низко, морально придавливая нас сверху. Появился заметный  ветерок, а с ним пришла и рябь. Ветер был попутный и Николай с Михаилом, сидевшие впереди, взяли кусок целлофана, и соорудили из него парус, примотав  краями к двум вёслам. Ветер вцепился в целлофан, выгнул его дугой. Держать вёсла приходилось крепко, но скорость катамарана заметно прибавилась. Мы, задние, тоже перестали грести.

     Воспользовавшись  неожиданной передышкой, я достал спиннинг, прицепил самодельную вращающуюся блесну из нержавейки и опустил в воду. Крылышко завертелось, посверкивая белым блеском. Отпустил блесну метров на пятнадцать от катамарана, поставил катушку на трещотку и пристроил спиннинг к каркасу. Катамаран плыл сам собой, подгоняемый ветром, а блесна, от его движения по воде, бойко вращалась. Следить за спиннингом было не нужно. Сработавшая трещотка сама позовёт, когда надо…

     И вскоре она позвала, с визгом разматывая катушку. Я схватил спиннинг в правую руку, одновременно пальцами остановил катушку и сделал подсечку. Хлыст спиннинга изогнулся дугой, вращать катушку не хватало сил, пришлось крикнуть, чтобы опустили парус. Только после этого удалось понемногу подматывать леску, причём непонятно было, то ли к катамарану подтягивается рыба, то ли катамаран подтягивается к месту зацепа. И только тогда, когда конец лески, уходящий в воду, вместо того, чтобы идти к спиннингу , пошёл сам собою вокруг катамарана, стало ясно, что на блесне кто-то сидит и упорно сопротивляется.

       Под истошные крики братьев Добряковых: «Смотри!!! Тройник в баллоны катамарана не засади!!! Утонем!!!», я осторожно подматывал леску,  держа конец спиннинга подальше от катамарана. Рыба уставала на глазах. Рывки становились тише, слабее, короче. Над водой появилась голова,  медным отливом сверкнул полосатый бок.

- Окунь!!! – завопил я в азарте.  Плавным  затяжным  рывком выдернул его из воды и в полёте прижал к своей груди левой рукой.

     Пока я боролся с окунем, Михаил снимал происходящее на восьмимиллиметровую плёночную кинокамеру «Кварц».  Лёня потом рассказывал, что  Михаил, приехав к нему как-то в гости,  показывал эту проявленную плёнку, и он видел весь эпизод.  А меня никто не догадался тогда позвать в гости, и я его так никогда и не увидел…
 
    Странное это было плавание через озеро. Мы отплыли от своего берега так, что он скрылся за горизонтом.  А никаких других берегов не было видно. Вокруг нас была одна вода до самого горизонта. И справа, и слева, и позади, и впереди. Наверно так же одиноко было и Ною, во время Всемирного Потопа.  Единственной путеводной ниточкой, связывающей нас с будущим берегом, была стрелка обычного школьного компаса.

      Опять поставили парус и заскользили по поверхности. Низкие облака темнели, становились массивнее и толще. Ближе к обеду, невесть откуда, справа показался остров. Причалили, развели костёр, стали готовить обед. Мне пришлось чистить пойманного окуня.

- Сам поймал – сам и чисти, - философски изрёк Михаил.

      Пристроился на камнях, на берегу. Обычно чешуя у окуня мелкая, чистится
плохо, плавники острые и колючие. Этот окунь был крупным.  Чешуя была размером с ноготь большого пальца руки. Отложил на камень в сторонку несколько чешуек, пусть обсохнут. Не хотелось мокрые в карман класть. Да так за суетой и забыл их, высушенные, в карман взять. Вспомнил, когда уже отплыли от берега, да поздно было. Не возвращаться же…

      Пока готовился обед, попытались обследовать остров. Он весь был поросший плотными кустами. Попытки продираться сквозь них  быстро утомили и отбили желание. Нашли только несколько непонятных могильных крестов, да обвязанные ленточками окружающие деревья. Остров стал навевать какое-то беспокойство, ощущение неуюта и, пообедав,  мы с радостью поплыли дальше.

      Ветер усилился, сменил направление, вода заволновалась, пошли волны. Высота их постепенно увеличивалась, а гнало их теперь на катамаран, спереди-справа. Пришлось убрать парус и активно работать вёслами, так как нас сносило назад-влево.

      Волны были высотой около метра. Помост катамарана скрипел и трещал, обещая недолго сопротивляться их натиску. Стихия испытывала нашу посудину на прочность, пытаясь ломать её на волнах.

      Наверное все помнят картину Айвазовского «Девятый вал». Я никогда раньше не задумывался над её названием.  Девятый,  десятый – какая разница? А разница, оказывается, действительно существует, и весьма значительная. На первый, непосвящённый, сухопутный взгляд кажется, что череда идущих друг за другом волн одинакова по высоте и по форме. Но всё не так. Восемь волн идут как близнецы, а девятая заметно выше других,  и более крутая. Потом опять восемь одинаковых, а девятая опять выше.

      Пришлось опасаться именно девятых волн. Пока шли восемь первых, мы гребли изо всех сил в направлении, определённом по компасу. С подходом девятой волны катамаран резко разворачивали так, чтобы встретить волну носом, а не боком. После прохода, на следующие восемь волн, плыли по компасу, опять встречая девятую носом. Выматывающий силы ритм… В довершении всего, полыхнула ослепительная молния, небо над нами разломилось от страшного громового удара, и начался длительный, оглушающий ливень.

      Как наш штурман в таких условиях вывел нас к нужному месту берега, одному Богу известно. Мы вышли на берег насквозь промокшие, вымотанные греблей и дрожащие от холода.  Похоже, сверху за нами следили. Как только мы оказались на берегу, наверху закрыли кран и ливень прекратился.

      Надо было немедленно переодеться в сухую одежду. Первым делом мы поставили брезентовую палатку и, по очереди, в ней переоделись. Для профилактики простуды каждому была выдана столовая ложка неразведённого спирта. Удивительно, но назавтра никто даже не чихнул.

      Принялись разводить костёр для приготовления горячей пищи. Всё вокруг было таким сырым и мокрым, что даже береста не зажигалась. Добряковы сложили костёр, подсунули в основание его бересту, а под бересту поместили горящий кусок оргстекла. И чудо произошло. Костёр загорелся, стреляя дымом, кашляя сыростью, нещадно дымя паром из мокрых дров. Через полчаса мы метали ложкой  горячую кашу, обжигались кипятком чая и, осоловелые, заползали в палатку, чтобы упасть там до утра.
               
                10
      Утро было солнечным. По промытому и ярко голубеющему небу плыли редкие облака. Солнце уже пригревало, и над землёй лёгким туманом стелились испарения влаги. Собрали вещи, позавтракали, навьючили катамаран и, взгромоздившись на него, взялись за вёсла. Вытекающая из Унд-озера река Ундоша была совсем рядом. Завернули в реку, и плавное течение реки подхватило нас, медленно развернуло и стало продвигать между берегами, разворачивая перед нами панораму берегов. Оказалось, что грести вёслами для того, что бы плыть, не надо, река сама несла нас на себе. Но расслабляться река тоже не позволяла. Она всё время норовила нас развернуть, и мы вынуждены были зорко смотреть вперёд и постоянно подрабатывать вёслами, чтобы двигаться носом вперёд. Где-то  впереди нас ждали каменные перекаты и одиночные валуны, поэтому приходилось постоянно быть начеку. Отцы- командиры, по едва заметным им понятным признакам, определяли опасные места и отдавали команды, как грести и куда.

      Встречающиеся каменные перекаты бывали разные по сложности прохода через них. Иные были понятны сразу, с первого взгляда. По команде мы прижимались то к одному берегу, то к другому. То шли посередине, выбирая место прохода без бурунов.

       В сложных и непонятных случаях приставали к берегу. Оставляли катамаран и пешком, по берегу, проходили и изучали перекат, намечая основной маршрут. Чем больше в перекате было камней, тем с большей скоростью неслась вода. Иногда просто не хватало сил справиться с течением и выгрести в нужную сторону. Тогда маршрут по ходу дел менялся на запасной вариант, тоже прикинутый заранее. К чести братьев Добряковых, благодаря их грамотному руководству,  никаких ЧП при плавании у нас не было.

      Вода в Ундоше, в отличии от Иксы, с её торфяной и мёртвой водой,  была чистой, прозрачной и в ней водилась рыба. Однажды сделали остановку на обед. До нас на этом месте тоже кто-то останавливался. Были видны следы костра. С двух сторон кострища вбиты в землю рогатины. Очевидно, на эти рогатины клали поперечину с подвешенным ведром или котелком, в котором булькала еда. На самой высокой части рогатины была одета огромная голова щуки, с растопыренной зубастой пастью.

- Килограмм на шесть щука была, если не больше, -  уважительно сказал Николай.

      Обед сегодня варил Михаил, а я, будучи свободным и ощутив прилив рыбацкого возбуждения,  схватился за спиннинг. Поклёвок не было. Свободные от поварских обязанностей кинулись искать червяков, чтобы пробовать ловить на поплавочные удочки. С большим трудом удалось найти пару червяков, но и на них клёва тоже не было. Решили, что щука сожрала в округе всю рыбу, а потом попалась и сама. Вот местечко и стало безрыбным. Призыв на обед положил конец дискуссии, но сама мысль, что здесь водятся щуки, засела в подкорке.
               
                11
      К вечеру выбрали место для стоянки. Речка впадала в расширение, наподобие небольшого пруда, решили заночевать здесь. Свободные от вахты опять взялись за удочки, ловить живцов, а я стал налаживать жерлицы. Ребятам попалась крупная плотва.

      Насадил её на тройник,  поставил жерлицу  на кустик, и все сели ужинать. Всё на виду. Видим поклёвка. Бросаю ужин, на животе подползаю к краю обрыва, свешиваю голову и вижу приличную щуку, держащую живца во рту. Между нами около двух метров. Не шевелюсь. Посмотрели друг другу в глаза секунду-другую, она выплюнула живца и ушла. Сели ужинать дальше. Опять поклёвка. Куст с жерлицей ходуном ходит. Леска круги нарезает. Потом тихо стало. Сидим, едим, никуда не торопимся и не бежим – пусть, мол, хорошо заглотает.

       Поели – а на жерлице лишь пустой тройник болтается  как неприкаянный. И так за вечер у нас объели десять жерлиц. Туристы-водники надо мной насмехаются. Меня заело...

      Встал раненько, начал работать спиннингом по заводи - тишина. То ли живцов щука наелась до сыта, то ли переместилась куда-то.
      
      Сместился я вниз по течению. А там сплошная трава, забросить блесну почти некуда. Нашёл узкий коридорчик на стремнине. Сделал заброс, но блесна-вращалка за леску зацепилась тройником и тащится как палка. На второй заброс блесна легла правильно, завращалась, как надо и тут же хорошо и мощно клюнуло. Подсёк и веду щуку по коридорчику к себе, с большим трудом.

      Спиннинг - в дугу. Коридорчик поворачивает вверх по течению, вижу - леска моя пошла туда же, несмотря на мои усилия. Понял - хана спиннингу, хоть он и металлический. Опустил конец хлыста спиннинга вдоль лески и стал выбирать снасть руками, как донку. Тяжело, еле-еле, но развернул щуку  и вытянул на пологий берег.

      Полено!

      На вибрирующих ногах, с трясущимися руками, оттащил трофей от воды. Еле достал блесну, застрявшую где-то возле хвоста. Леска почти пополам перепилена о зубы.

      Целый час потом сидел у палаток, весь в нетерпении, дрожащими руками курил одну за другой сигареты, ожидая пока проснутся остальные, чтоб предъявить им свой трофей.  Щука была весом около четырёх килограммов.

      Наконец  дождался, проснулись. Стали потягиваясь, позёвывая и почёсываясь выползать наружу. А я так гордо и непринуждённо, как бы промежду прочим и говорю:

- Вы вот вчера надо мной все ржали, а щука-то вчерашняя перед Вами!

     И аплодисментов жду. А никто что-то не восхищается и не удивляется размерам и говорят:

- Эта твоя щука и вовсе не считается. Мы ничего не видели. И откуда ты её взял – нам неизвестно. Может под кустом нашёл, лежащую и дохлую. Она вон даже и не шевелится.

     Я аж задохнулся от такой несправедливости:

- Так она же уже битый час на траве валяется, вас дожидается, пожарников… И отшевелилась и отпрыгалась уже, уснула.

- Нет, - говорят, - вот когда на наших глазах забросишь, зацепишь, вытащишь, тогда зачётная и будет…

      Настоящими  зверьми эти мои попутчики оказались…

               
                12

      Покидать блесну  удавалось лишь урывками. Утром - за счёт сна. Днём - во время кратковременных причаливаний к берегу.  Вечером -  после ужина и до отбоя. При условии, что ты не дежурный, что нет каких-то общих дел, а есть силы и желание.

       Пришлось работать спиннингом на всеобщем обозрении. Причалили, например, к берегу на пять минут. Ноги размять, покурить спокойно, дела свои малые сделать, передохнуть, так я потом сразу за спиннинг хватался и успевал до отплытия сделать хоть несколько забросов. В одном месте повезло, двух щук одну за другой вытащил. Небольшие правда, грамм по девятьсот.

      Во всё время путешествия мы были совершенно оторваны от цивилизации.
Сотовых телефонов тогда ещё не существовало. Радиоприёма практически не было совсем. Транзисторный карманный приёмник молчал и только шипел.  Начнись в это время война – мы бы так ничего и не узнали о ней.
 
     Мост, мимо которого мы в тот день проплывали, был тогда единственной ниточкой к местной цивилизации, находящейся в трёх километрах от реки, в деревушке...

     Поэтому мы сделали около него остановку на обед. Пока разжигали костёр и готовили уху из пойманных двух щук, отправили гонца в деревню, в магазин, за свежим хлебом, так как всё путешествие жили на сухарях...  Варили, конечно, и крупы, и макароны с тушёнкой, а вот хлеба купить было негде.  Пока готовили, вернулся гонец с ароматными буханками.  После обеда опять тронулись в путь...

      Река Ундоша, ближе к низовьям, расширялась, становилась полноводнее. Здесь по ней, в своё время, уже сплавляли лес, поэтому иногда встречались на нашем пути и «топляки». Иногда «топляки» просто лежали на дне, не мешая никому. Иногда их конец приподнимался почти к самой поверхности. Встреча плывущего катамарана с торцом такого бревна не сулила ничего хорошего и вперёдсмотрящие, с передних сидений, зорко осматривали поверхность воды, пытаясь заранее увидеть опасность. Нам повезло. Ни один «топляк», встретившийся на нашем пути, не остался незамеченным.

      Всё, когда-нибудь кончается.

      Прошли две недели нашего путешествия и наше плавание тоже закончилось. Река Ундоша привела нас в очередное озеро, широко раскинувшее свои воды возле какого-то села, с небольшой, покосившейся и явно не действующей деревянной церковью. Маковки куполов были тоже деревянные, покрытые топырящимися фигурными дощечками, потемневшими от дождей и времени.

      Разобрали катамаран, собрали и упаковали в рюкзаки вещи. Расположились у стены заброшенного здания, укрывшись от ветра и подставив себя ласковому солнышку. До отхода автобуса в сторону железной дороги было ещё пару часов. Всё наше путешествие в команде действовал «сухой» закон, но наличие полулитровой бутылки спирта у Михаила было обнаружено ещё в конце путешествия через Ундозеро.  Спиртом тогда немного подлечились, но его оставалось ещё достаточно много. На моё предложение -  отметить остатками спирта благополучное окончание нашего плавания, братьями Добряковыми был дан вежливый, но твёрдый отказ.

- Николай, может мы с тобой сходим в магазин,  да хоть четвертинку водки на двоих купим? – забросил удочку я.

      Под неодобрительными взглядами Добряковых, моряк торгового флота СССР распить на двоих четвертинку водки неохотно и вяло отказался.
               
                13
      Автобус ПАЗик,  загруженный пассажирами под завязку, как беременный таракан, тяжело переваливался на бесконечных ухабах и ямах сельской дороги, незнакомой не только с  асфальтом, но и даже с гравием со щебёнкой. Пассажиров при этом болтало из стороны в сторону как снопы при молотьбе. Наша трезвая компания расположилась на задней площадке автобуса, и, сидя на своих рюкзаках, резалась в карты, в «дурака». Путь до железной дороги, как оказалось, был долгим. Нас мотало из стороны в сторону два с половиной часа так, что можно было запросто заболеть морской болезнью.

      Мне в тот день очень везло, и братья Добряковы, по очереди, оставались то с кокардой, то с погонами, а то и в полном облачении. Добряковы хмурились, я хохмил и подзуживал их, похохатывая, а все пассажиры автобуса, от длительной утомительной езды и от нечего делать, следили за нашей баталией и улыбались…

     Проходящий поезд на Москву прибыл по расписанию. Мы загрузились и поехали. У меня ещё где-то в глубине души до сих пор не потухала малюсенькая искорка надежды коллективно «размочить» наше «сухое» водяное путешествие, как нормальным мужикам. Посидеть, поговорить, повспоминать моменты, посмеяться от души, улыбнуться,  сожалея, что всё уже позади, помечтать о будущем… Выпить не пьянства ради, а для общения, для узнавания тех с кем плотно общался две недели с другой стороны, ведь впереди ещё целая ночь в вагоне. Завтра, в Москве, разлетимся в разные стороны как биллиардные шары. И кто знает, встретимся ли ещё когда-нибудь…?

      (Будущая жизнь показала, что мы так и не встретились вместе никогда. Перефразируя классика: «Иных уж нет, другие так далече…»…)

      Но я напрасно ждал коллективной «размочки». Вскоре искорка надежды совсем потухла. Никому и ничего не говоря, я залез на вторую боковую полку и отвернулся от всех. Долго, невидящими глазами, смотрел в окно, на пролетающий неприветливый пейзаж, уносящий и хоронящий где-то там, позади, что-то хорошее и нежное, что только-только зародилось, но не смогло вырасти, воплотиться, безжалостно растоптанное действительностью.

      Интересное путешествие закончилось. Но мы, как это часто бывает в жизни, оказались в нём всего лишь случайными попутчиками, сошедшими  потом, не оглядываясь, каждый на своей станции…