Погост 3

Докурив, старик стал подниматься:
- Ну что расселся-то, словно памятник? Пошли дальше! Нам ещё лет триста отмахать надо успеть, – Зосимыч посмотрел на небо и продолжил, показав для убедительности пальцем вверх: – Не видишь, заволакивает как? Дождь, похоже, будет.  Так что, может, и хорошо, что собаки домой ушли. Боятся  они этого места. Не любят. Заяц и тот сюда забегает уж только когда собаки совсем на хвост сядут.

- Почему боятся? – я шёл за Зосимычем чуть ли не след в след, словно по минному полю, стараясь не наступать на временами едва приметные холмики. – Приметы какие или мистика?
- Откуда я знаю, какая у собак мистика, – удивлённо пожал плечами старик, отчего сидор на его спине приподнялся. – Место больно чистое для зайца, вот и нет его здесь. А что собакам в пустых деревьях делать? Это нам с тобой - красота. Как же: сосновый бор, мох, воздух, как говорят твои горожане, чистый, а зайцу здесь уши спрятать негде…

- А ты, парень, обращал внимание, что, где только можно, погосты в бору делали, но никак ни в ельнике или березняке?
- Почему это? У нас на кладбище много берёз растёт, ели голубые аллеей посажены… - начал, было, я, но Зосимычу мои рассуждения показались наивными:
- Так то - городское кладбище. А тут - погост сельский. Ели у вас рядком посажены для красоты, а берёзы наросли сами, но хватите вы с ними горя.
- Это ещё почему?
- Недолговечное это дерево. Быстро вымахает, быстро упадёт. На могилы. Поломает кресты да оградки. Листа опять же много, – сказал старик. – Уборки-то сколько… А здесь? Природа! Аж дух захватывает! Не зря бабка моя так говорила: «В сосновом молиться, в берёзовом веселиться, в еловом удавиться». Вот на этом погосте душа сама на молитву настраивается. А у вас? Ёлки какие-то… – вздохнул старик. - А сосны эти стоят уже не первый век. Многих из жителей погоста пацаньём помнят… – добавил он так тихо, что я его едва расслышал.

- Вот такая, парень, мистика, – он повернулся ко мне. – Смотри, - впереди, потревоженные корнями могучих деревьев, наклонились друг к другу два кованых креста. - Теперь уж они почаще попадаться будут. Видать, житьё человеческое в ту пору стало малость полегче. Стали появляться грошики на память. Не только на жизнь беспросветную. Ведь кованый крест тогда, как и сейчас, стоил дорого.

- Ну так ручная работа… - начал, было, я.
- А другой тогда и не было, – усмехнувшись, перебил Зосимыч. - Правда, труд почти и не ценился. Всю стоимость железо забирало, кузнецу гроши доставались. Мой дядька Василий кузнецом в колхозе был. За трудодни молотом махал зимой и летом в жаре горна с раннего утра до ночи, а потом - дома по хозяйству до утра. И что за жизнь заработал, кроме болезней?
- Ничего…

- Это тебе - ничего, а ему пятерых детей Бог дал и сохранить помог. В ту военную пору. Это тебе не фунт изюму. Тут важно не ошибиться, чем мерить.
- И что с того? – пожал я плечами. – Его точно так же правнуки не вспомнят. Ну, или праправнуки. Не велика разница.

- Дурак ты, Славка,… хоть и умный, – Зосимыч посмотрел на меня с укором. – Правнуки его детей будут помнить, праправнуки – внуков. А в их лице - и Василия. На Руси ведь как поминать принято? Всех усопших родственников. Всех! Вот попы поют «вечную память». Потому она и вечная, что всех пращуров поминают. До Адама или до обезьяны – это уж кому как нравится. Представляешь, через двести лет его сколько раз на Троицу помянут? То-то! Опять же - фамилия останется. А это тебе не хухры-мухры. Это - род. И дядька в нём, пусть, и не первое звено, но и не последнее, а, значит, без него никак обойтись не могло.  И поминать его будут до скончания веков. – Зосимыч внимательно посмотрел мне в глаза. – Вот тут, глядишь, и нам гранитный монумент сгодится: может, заглянут когда правнуки, увидят свою фамилию и поклонятся нам с Марьей…

Зосимыч умолк, но решив, что сказано ещё не всё продолжил:
- Хотя, мне и деревянного хватит – я не гордый, – и снова посмотрел мне в глаза, решая, говорить дальше или не стоит. Но решился: – А тебя кто поминать будет? Твоя диссертация, кот ты учёный, на могилку венок не принесёт и в Радоницу не помянет. Ставишь ты на своём роду точку, Славка…

Я молчал, пытаясь и так и эдак приложить слова эти к себе самому, к своей Ленке, к нашей жизни, и ничего хорошего из неё не выходило. Действительно, обрывалась на мне фамилия по самый конец мира и скончания веков. Большая и жирная точка! У Ленки-то хоть была сестра, у которой уже подрастали две девочки, наши племяшки. Она-то, можно сказать, - всего лишь запятая.  А я? Я…

Зосимыч курил и смотрел на меня. Во взгляде его не было ни осуждения, ни сочувствия, ни назидания. Он просто ждал. Не зная как оторвать себя от тяжёлых мыслей, я решил перевести всё в шутку:
- Зосимыч, а откуда ты про Дарвина-то знаешь?

- Как откуда? – старик удивился. - В селе нашем храм даже в двадцатые годы работал. Мы сызмальства с родителями по праздникам если уж не в церковь ходили, то отмечали точно. У нас престольный праздник был в Ильин день. На второе августа к нам гости из окрестных деревень собирались, а на Николу уже мы шли в гости к родне - в Булагино. В Запашке престольный праздник был в Успеньев день… а ведь нельзя! Религия – опиум для народа! Слышал такое? Вот так-то. На стариков рукой махнули - горбатого могила исправит, а из нас, молодёжи, представляешь как «попово мракобесие» бесовщиной советской выбивали?..

- Ты сам-то верующий, Зосимыч?
- Не знаю… - пожал он поначалу плечами, но потом нашёлся: – В обезьяну точно не верую. Так что, Бог есть! В этом отношении мы верующие. Другое дело, как заповеди Его выполняем…

- А это что там? – перебил я старика, всматриваясь в прогал между соснами.
- Кресты, о которых я тебе и говорил. Но не теряй время – надписи на них, если и были, давно выгорели на солнце. Пойдём дальше! Там будет ещё интереснее.

- Зосимыч, а если с религией боролись, то почему лес на погосте не спилили? – спросил я, второпях рассматривая крест, мимо которого мы проходили.
- Так ведь с религией боролись, а не с людьми. Пусть и мёртвыми. Хотя по мне – это самая что ни наесть религия и есть… А лес в войну взять пытались, да только вот… - старик остановился. В его возрасте уж и не каждый силы имеет по квартире ходить, а он до сих пор скачет по лесу, как лось. Мне, привычному к городским такси и маршруткам, за ним, бывает, и не угнаться, несмотря на солидную разницу в возрасте – нет привычки много двигаться. Горожанин я...
- … ничего не вышло, – продолжил Зосимыч, положив руку на крест. – Прости мил человек, - обратился он к могиле, – передохну малость.

- Так вот… дело было в войну. По разнарядке из района послал председатель колхоза баб на лесозаготовки. На погост. На старый, туда, где только кочки от могилок остались. Те - на дыбы. Председатель - за власть. И грозил - время-то военное, с такими вещами, как невыход на работу, не шутили - и умасливал: у него план лесозаготовок срывается, а тут такой лес прямо у околицы! Обещал трудодней сверх нормы каждой, зерна подбросить, вроде как за особо тяжёлые условия труда. Уломал-таки шестерых из восьми… А куда бабам деваться? У каждой дети. Нас вон у матери пятеро, я самый младший, года нет – отец, уходя на фронт, память матери оставил. Мужики на войне. Тут уж не о прошлом, о будущем думать надо. Бывают, Славка, и такие тяжёлые времена, что не до "сейчас", было бы завтра… - Зосимыч вздохнул...

- Ну вот, значит, вышли они вшестером, первый день бригадой поработали, вернулись домой, а там - каждой похоронка на мужа… - Старик замолчал.
Молчал он долго. Я смотрел на него и не мог понять, почему он оборвал рассказ на полуслове. Чувствовалось, что сказано не всё. И не сказано главное...

- В бригаде этой работала и моя мать, – спокойно, видимо, всё же уняв волнение, сказал старик, и, отпустив крест, тронулся в путь.

- Председатель больше не наседал,  – продолжил старик на ходу. - Не дурак, понимал, что теперь ни одну бабу на погост этот не загонишь. Отступился. Договорился в районе. Там тоже люди работают… а на следующую зиму пригнали сюда пленных немцев. В первый же день троих деревьями захлестнуло насмерть. И на второй - трёх. Вспомнили прошлогоднюю историю с похоронками… Так и отступились от этого места.

- Мистика, – сказал я, поражённый этой историей.
Впрочем, кто знает, насколько правдивы эти деревенские байки... Но Зосимыч, словно догадавшись, о чём я сейчас думаю, сказал:
- Немецкие кресты сразу увидишь. Каменные, не по-нашему сделаны. Все шесть в ряд стоят. Лет пять назад из их немецкого общества приезжали, устанавливали…

Продолжение: http://proza.ru/2015/08/25/1517