Видящая

Она видела птиц.
Всегда. Даже в дождь или метель. Птицы кружились вокруг нее, хлопали крыльями и щебетали. Птицы всегда были рядом. Она не могла вспомнить ни одного дня, когда перед глазами не мелькали бы яркие разноцветные крылья. Она не знала, почему птицы так упрямо за ней следуют. Почему показывают ей то, что неведомо и непонятно другим. В ней, право, не было ничего особенного, кроме вечной холодной пустоты внутри. В этой пустоте медленно, неторопливо билось сердце. Такое же замерзшее и одинокое, как и она сама.
Птицы еще с детства приучили ее к мысли, что два совсем разных мира тесно между собой связаны. Первый мир был «реальным», построенным на понятных ей законах. Им руководили деньги, оборот которых был вечным. Казалось, от них невозможно избавиться. Слишком многое можно было продать, даже здоровье и собственную жизнь.
В этом мире она боялась всего. Людей, каждый день спешащих куда-то ради денег. Машин, слепо мчащихся по дороге — иногда даже на встречу со смертью. Домов, в которых было тесно и казалось, что потолок вот-вот упадет на голову, а стены сойдутся и не оставят от тебя ничего, кроме крови и осколков костей. Городов, озаренных электрическим светом — светом ненастоящим, бессмысленным, словно кто-то понадеялся, что в отсутствие солнца этот фантом его спасет.
Второй мир был настоящим, хоть его никто больше и не видел. Иногда ей казалось, что он существует только ради нее. И рев, вой, странные существа, яркое сияние белых слепых светил, — все это принадлежит только ей одной. Она хотела навсегда уйти в этот мир, и неважно, как бы там все сложилось. Хотя, наверное, хорошо. Он так часто ей снился, что она не хотела просыпаться, лишь бы еще немного побродить по бесконечным вересковым пустошам и посмотреть на тысячи бледных лун, неспешно ползущих по небу. Вот только «реальность» все равно вырывала ее из сна, заставляла брать наушники и идти туда, где, по мнению родителей, она должна была поумнеть. И хоть немного отвлечься от своих рисунков. Пусть они были хороши, пусть от них сквозило чем-то настоящим, живым, — рисунки все равно оставались жутковатыми, не такими, какие должны рисовать нормальные люди.
Ей было все равно. Ее не волновало то, что окружающие боятся ее ничуть не меньше, чем она — их. Когда она шла по улице — невысокая, стройная, но неуверенная, оступающаяся на каждом шагу, — чужие голоса вокруг заставляли ее панически бояться, хотеть исчезнуть, убежать, скрыться. И было не так важно, что они говорят. Даже если люди просто обсуждали бытовые проблемы, их слова все равно казались ей лишними и до одури фальшивыми.
Вот и сейчас, шагая по скользкому из-за дождя тротуару, она горбилась и смотрела только себе под ноги. Правый наушник приказал долго жить, и голоса людей, частично перекрытые завыванием «Арии», казались ей нелепой пародией на недавний сон. Там тоже были голоса, но совсем не такие. Что-то в них было... особенное, мелодичное... певучее. А эти грубые, торопливые. Неправильные.
Мимо проходили ботинки. Иногда — туфли. Она не любила смотреть на лица людей, но в наблюдении за их обувью находила что-то забавное. Вот прошел кто-то, обутый в черные берцы. За ним последовали изящные ножки в туфлях на высоком каблуке. Друзья? Родственники? Влюбленная пара? Скорее всего, третье.
Она дошла до автобусной остановки, тоскливо посмотрела на мокрую лавочку, которой пренебрег даже местный бомж. Он сидел на земле, почесывая длинную грязную бороду, и пустыми глазами смотрел на дорогу. Казалось, человека не беспокоят ни холодный дождь, ни неприязненные взгляды окружающих. Даже на женщину, на ходу обозвавшую его лодырем, он не обратил никакого внимания.
Она проследила за его взглядом, но ничего интересного не увидела. Трамвайная колея, мокрый асфальт, низкий бордюр противоположного тротуара. Неработающий фонтан, покрытые желтой листвой клумбы. Судя по всему, бомж погрузился в свои невеселые мысли и вообще не интересовался окружающим миром. Он даже не заметил, что невысокая девушка в черном плаще с капюшоном пристально за ним наблюдает. А может, заметил, но побоялся поймать ее взгляд. Потому что не хотел увидеть выражение брезгливости и презрения, которого, впрочем, на самом деле не было. Только слабый интерес.
Подъехал автобус, и девушка вместе со всеми втиснулась в тесный салон. Песня «Арии» в наушнике оборвалась на полуслове, телефон упал, и на него тут же кто-то наступил. Она передернула плечами, представив на его месте крохотного электронного человека, и покрепче вцепилась в поручень.
— Ой, — спохватился наступивший, — Блин! Это чей?
Он поднял мобильный, и девушка подняла голову, чтобы посмотреть на его лицо. Это был высокий парень, согнувшийся, чтобы не задевать головой потолок. Короткий ежик рыжих волос, пухловатые губы, голубые глаза. Он поймал ее взгляд, недоуменно нахмурился:
— Это твой?
Она молча протянула руку. Взяла телефон, посмотрела на треснувший экран. И, по-прежнему не говоря ни слова, спрятала его в карман.
— Вот растяпа, — буркнул рыжий, отворачиваясь.
Девушка и бровью не повела. Только поежилась, будто от холода, и стала смотреть в окно. По стеклу ползли крупные капли, оставляя за собой широкие чистые полосы. Автобус проехал мимо главной городской площади, свернул на проспект. Через три остановки она вышла, и парню показалось, что от тонкой женкой фигурки холодом веет больше, чем от ветра, прошмыгнувшего в открытую дверь.
Она не знала, куда идет и зачем. Просто проснулась и поняла, что не хочет оставаться дома. Поэтому, понадеявшись, что в городе найдется хотя бы одно уютное место, прошла через несколько улиц, поплутала во дворах многоэтажек и вышла к широкому мосту. Черный цвет, в который были выкрашены поручни и столбы фонарей, показался ей странно гармоничным на фоне холодного осеннего дня.
На мосту никого не было. Шутка ли,  гулять в такую погоду! Холодный промозглый ветер радостно набросился на одинокую фигурку, но, смущенный ее безразличием, отступил. А девушка его даже не заметила. Холод, живущий у нее внутри, словно не позволял ей чувствовать ничего, что было хоть немного на него похоже.
Она дошла до середины моста, остановилась рядом с поручнем. Серая река, покрытая рябью, не собиралась бушевать вместе с этим днем, не выходила из берегов. Она просто была. Как и девушка, которая стояла и пристально на нее смотрела.
На поручень рядом с ее рукой села большая красная птица. Вцепилась черными когтями в холодный металл, повела крыльями, устраиваясь. Девушка улыбнулась и погладила ее по голове, не реагируя на хищное пощелкивание клюва. От птицы исходило приятное тепло, которого так не хватало хмурой осенней погоде.
Птица посмотрела на девушку удивительно мудрыми черными глазами. Мелодично присвистнула, как будто интересуясь о чем-то. Позволила еще раз себя погладить, а затем сорвалась вниз, распахнув крылья только у самой воды. Поднялась над темной рекой, промелькнула ярким красным пятном у берега и стремительно полетела обратно. Снова села на поручень, подставив голову падающим с неба каплям.
Неправильная птица, ненастоящая. И вместе с тем очень живая. Разумная. Девушка нахмурилась, оглянулась и, убедившись, что вокруг по-прежнему никого нет, сказала:
— Знаешь, я бы тоже прыгнула. Если бы знала, что взлечу в последний момент.
Птица серьезно на нее посмотрела, кивнула. А затем выгнула шею, заглядывая девушке за спину, и издала непонятный бормочущий звук. Склонила голову, будто в приветствии, и снова повернулась к реке.
Девушка растерянно оглянулась и наткнулась на чужой, вроде бы дружелюбный взгляд. В трех шагах от нее стоял, улыбаясь, золотоволосый юноша со свинцово-серыми глазами. На его щеках красовалась россыпь веснушек, из кармана куртки торчал уголок маленькой книжки в мягком переплете. Казалось, человека совсем не смущает то, что книжка давно промокла, волосы липнут к лицу, а капли так и вовсе ползут по ушам, сережками накапливаясь у мочек, а потом падая на плечи.
— Красивая птица, — сказал золотоволосый. — Феникс, если не ошибаюсь.
— Не знаю, — подумав, ответила девушка. — Может быть.
Юноша приблизился, приподнял крыло красной птицы. Та неодобрительно на него покосилась, сделала резкий выпад — и клюв щелкнул в миллиметре от поспешно одернутой руки. Золотоволосый нервно улыбнулся:
— Злой. Значит, совсем скоро сгорит.
— Сгорит?
— Да. Смотри.
Птица снова подняла голову к небу. Вздохнула — грустно, совсем по человечески, — и обернулась ярким огненным шаром.
Девушка смотрела на него, но ничего не чувствовала. С ее птицами часто происходили странные вещи. Иногда они превращались в крылатых ящериц, дышащих огнем, иногда — в маленькие тонкие прутики с прозрачными призраками крыльев. Фениксов девушка еще не видела. Но почему-то была уверена, что для них это нормально — сгорать.
Золотоволосый сложил ладони чашечкой прямо под огненным шаром, и тот осыпался в них серыми комьями пепла. Юноша поднес его к лицу девушки, и она увидела, как пепел шевелится, превращаясь в маленькую птичью голову.
— Забавно, — тихо сказала она, заглядывая в серые глаза человека. — Ты тоже их видишь. Тоже к ним прикасаешься.
Он не стал ничего отрицать или спрашивать. Просто кивнул, помолчал около минуты и ответил:
— Да. Я долго тебя искал.
— Меня? — Она не удивилась и не испугалась. Просто уточнила. — Зачем?
— Здесь осталось совсем немного Видящих. И не все они идут на контакт.
— Видящих?
— Ну да, — удивленно подтвердил золотоволосый. — Разве птицы не сказали тебе, почему ты их видишь? Не сказали, что за мир приходит к тебе во снах?
Девушка виновато покачала головой. Юноша нахмурился, заправил за ухо упавшую на глаза прядь. Почесал нос, снова улыбнулся и предложил:
— Может, сходим в кафе? Выпьем чего-нибудь теплого. Я угощаю.
— С тобой? — рассеянно спросила девушка, глядя на его ладонь. Феникс, маленький и серый, быстро обрастал красными перьями.
— Да. Со мной.
— Ладно, идем, — равнодушно согласилась она.
Он кивнул и пошел дальше по мосту. Девушка, дав ему фору в десять шагов, направилась следом, поглядывая на все такую же спокойную реку.
Она не любила людей и боялась их. Но этот юноша был на человека совсем не похож, и страх так ни разу и не дал о себе знать. К тому же золотоволосый видел ее птиц. Птиц, которых до сих пор никто больше не замечал.
За мостом кафе было только одно, грязное, но просторное. Искать другое под холодным дождем юноша поленился. Он прошел в зал, придержал дверь. Девушка бросила на него тяжелый взгляд, и он в первый раз внимательно к ней присмотрелся.
Она не была ни красивой, ни некрасивой. Единственной запоминающейся деталью на ее лице были глаза: черные, с множеством серых прожилок, смутно напоминающих вязь кровеносных сосудов. Короткие светлые волосы липли ко лбу, резко контрастируя с угольно-черными бровями. Не нарисованными, настоящими.
— Садись, а я пойду закажу что-нибудь, — сказал золотоволосый, закрывая за ней дверь.
— Не надо что-нибудь. Лучше кофе. С молоком. Я люблю, — ответила она, и на ее лице впервые промелькнуло что-то вроде улыбки. — И феникса отдай, а то уронишь.
Он послушно пересадил птицу на ее подставленную ладонь. Феникс оплел когтями пальцы девушки, и она отправилась выбирать столик. Устроилась у окна, глядя на ползущие по стеклу капли, и тоскливо вздохнула.
— Он настоящий? — спросила она у птицы, указав на золотоволосого. Феникс серьезно кивнул. — Вот и хорошо.
За окном виднелась пустая парковая аллея. По обеим ее сторонам стояли каштаны, озябшие и как будто даже побледневшие без листвы. Стоящие под ними скамейки казались лишними, чужими. И тем не менее рядом с одной из них кто-то сидел. Девушка присмотрелась — и с содроганием узнала того самого бомжа, которого видела на остановке.
Феникс бросил на него равнодушный взгляд и несильно ущипнул девушку за палец. Она убрала руки со стола, спрятала ладони в карманы и постаралась больше в окно не смотреть. Птица это полностью одобрила, моргнув светлыми полупрозрачными веками.
Вернулся золотоволосый, поставил на стол две чашки. В одной был кофе, в другой — чай,  в котором сиротливо плавала лимонная долька. Девушка пронаблюдала за тем, как юноша обхватывает свою чашку ладонями, пытаясь согреться, и поинтересовалась:
— Зачем ты позвал меня сюда?
— Хотел поговорить, — спокойно ответил он.
— О чем?
— Как тебя зовут?
Она нахмурилась, сжала губы в тонкую линию.
— Оля. Или Юля. Не помню точно.
Золотоволосый задумчиво кивнул.
— Будем считать, Юля. А я Виктор.
— Приятно познакомиться, — пожала плечами девушка, придвигая к себе чашку.
— Так вот, Юля, — медленно, словно взвешивая каждое слово, сказал золотоволосый. Выловил ложкой лимонную дольку, отправил в рот, съел, даже не скривившись. — Ты — Видящая. То есть человек, способный видеть другой мир или улавливать его суть.
Юля промолчала, глядя на юношу ничего не выражающим взглядом. То ли ей было все равно, то ли она просто не знала, верить ему или нет. Виктор терпеливо ждал, поглядывая на феникса. Тот сидел на столе с таким непринужденным видом, будто не понимал, о чем говорят люди — хотя золотоволосый прекрасно знал, что это не так.
— Допустим, я тебе поверила, — наконец сказала девушка. — Но мне не хватает подробностей. А еще я хочу узнать ответы на два вопроса.
— Ну?
— Почему я тебя не боюсь? И почему ты видишь моих птиц?
— О, — улыбнулся Виктор, — Тут все просто. Я не человек.
— А кто?
— Таких, как я, называют привратниками, — пояснил он. — Обычно мы стоим на границе между двумя мирами и следим за тем, чтобы никто ее не пересекал. Потому что если в этот мир попадет существо из соседнего, будет катастрофа.
— А если в тот?
— Почти то же самое. Исключение составляют Видящие. Такие, как ты. Они могут без труда переходить из одного мира в другой, не мешая ни там, ни там. Но есть одно условие.
В глазах девушки впервые вспыхнул искренний интерес.
— Да? Какое?
— Ради того, чтобы научиться путешествовать между мирами, Видящий должен позволить превратить себя в птицу, — тихо сказал Виктор. — И после превращения его восприятие этого мира изменится. Он больше никогда не увидит людей — только пустые города, села, трассы... Птицы-Видящие видят только других Видящих и стараются держаться к ним поближе, чтобы указать привратникам путь.
Юля ничего не ответила, задумчиво глядя в окно. Но золотоволосый знал, что она согласится — слишком боится людей, слишком чужой чуствует себя дома. И удивлялся, что она так просто ему поверила. Будто с самого начала знала, что отличается от других, и это ее отличие вовсе не психическое.
— Какой он? — спокойно спросила девушка, продолжая смотреть на дождь.
— Кто?
— Тот, другой мир. Который мне снится.
Виктор снова улыбнулся:
— Он отражает этот. Таким, каким он был бы, если бы в нем никогда не было людей. Нетронутые леса, равнины, горы, холмы. Тишина и покой. Немного странные, но разумные звери — ты быстро к ним привыкнешь, если захочешь.
Юля молчала, задумчиво нахмурившись. С одной стороны, родители могут расстроиться. С другой, ее все равно ничего не ждет. Жизнь сложится так, как это выгодно кому-то другому, а не ей. Если вообще сложится. В конце концов, сколько можно изо дня в день бродить по городу в надежде на чудесное спасение? Может, это оно и есть — навсегда исчезнуть из жизни семьи, получив возможность больше никогда никого не видеть. Не бояться. Не горбиться.
— Хорошо. Я согласна, — кивнула она, вставая из-за стола.
— Недолго же ты думала, — удивился золотоволосый, подавая ей руку.
Девушка не ответила, и он закрыл глаза, пытаясь сосредоточиться только на ней одной. Они уже подходили к двери, когда ему это удалось, и ее облик стал быстро меняться. Так, будто тело исчезло, и осталось только сердце — да и то почти сразу превратилось в неприметную серую птицу, неуверенно взлетевшую и растаявшую в пелене дождя.
...Девушка, обслужившая Виктора, недоуменно посмотрела ему вслед. Юноша еще стоял в дверном проеме, а вот девушки рядом с ним не было — только на столе осталась нетронутая чашка кофе и вязь крупных птичьих следов.