Увидевшие Свет

Очнувшись от раздумий, седой старец ощутил голод. «Перекусить пора, однако», — подумал он. Высыпав из банки мелочь — ровно на булку хлеба, — он вышел сначала из квартиры, а потом из подъезда. Ни на кого не обращая внимания, он шёл через двор, миновал арку и оказался на шумном проспекте. Старик по-прежнему ничего и никого не замечал, но всё, что шумело, двигалось и происходило вокруг, прекратило шуметь, двигаться и происходить. Все смотрели только на старика, да и то недолго: глаза не выдерживали — до такой степени сильное свечение исходило от него. Поэтому все, склонив головы, замерли в почётном поклоне. Всё встало: и машины, и пешеходы. Казалось, только светофор не мог понять, что происходит, и продолжал менять свои цвета, отчего создавалось впечатление, что красный, жёлтый и зелёный, каждый по-своему, пытаются осознать, что же такое случилось.

Склонившие головы люди радовались. Кто радовался оттого, что в прошлый раз, давно, когда он мельком видел Свет, то находился далеко от Него, а теперь — рукой подать. Поговаривали, чем ближе к Свету, тем лучше результат Его влияния на человека. Оттого и радовался, что теперь-то уж точно облучён. А кто радовался оттого, что впервые увидел Свет. Только слышал, что в том-то году, в том районе Свет видели, а теперь и сам увидел. Плохо, когда Свет видишь редко, а когда совсем не видишь — прям беда. От этого и мысли всякие нехорошие, и сомнения в сердце. А тут! Вот Он, Сам ходит, сияет весь, как солнышко, только маленькое. Какие уж тут сомнения, вся жизнь становится как на ладони понятной: живи и достигай! Никаких вопросов, необоснованных надежд, только одна вера своим собственным глазам: ты — видел, ты — знаешь, Свет — действительно существует, и, что самое главное, Светом стал человек.

Многие, склонив головы, плакали. Наверное, эти слёзы радости можно сравнить со слезами прозрения. Когда увидишь какой-то образ целиком, прослушаешь мгновенно весь его смысл в его собственной музыкальной тональности и, поняв, что это действительно образ-странник, плачешь и плачешь, провожая его, не забывая благодарить, что в своём Пути он позволил себе остановиться у тебя.

Забегая вперёд, стоит сказать, что очень многие из тех, кто видел, как Старец ходил за хлебом, не доделали тех своих дел, которые планировали изначально. Кто на работу не доехал, а кто на учёбу так и не явился. Многие, бросив машину прямо там, где она и стояла, вылезли из неё и ушли туда, куда их давно тянуло, но они всё никак не могли оторвать рук от баранки. Поэтому огромную пробку ещё долго разбирали, в прямом смысле, чуть ли не руками.
«Увидевшими Свет» так и называли «куда-нибудь не явившихся». Все уже слышали о таких явлениях. У кого у соседей кто, а у кого и в своей семье уже были Увидевшие. Считалось, что такую семью ожидает счастье.
— А что, Иваныча нет? — спрашивал директор.
— Да, Свет увидел, сами понимаете, — отвечали ему.
— Понимаю. Счастливый. Мне вот не довелось, — с глубокой душевной грустью отвечал тот. — Вы тут справляйтесь, а я замену подыщу, — поразмышляв, говорил он.
В семьях Увидевших Свет тоже была радость.
— Мой-то, может, теперь тоже засветится. Сердце у него доброе, душа — последнее отдаст. Хорошо бы и сам засиял первым в своём роду. Как жалел, что сам ни разу не видел. Увидел, всё-таки, Свет-то.
Более же всего в тот день недосчитались молодёжи. Ведь молодость видит иначе. Это нам — свет, а для них — сияния. Когда увидишь что-нибудь настоящее, то ничего другого уже и не хочется. Фальшивку-то молодой глаз сразу определит. А над настоящим бы, как мухи, «почемукали»: а почему сюда?, а как ногу поставить?, а спину держать так же? Поэтому многие из молодых пересмотрели свою жизнь в одночасье.

А старец, сжимая мелочь в кулаке, шёл и думал, какого бы ему хлеба купить? В прошлый раз, когда выходил, «Бородинский» брал. До этого, года три не выходил, так тогда «Украинский» брал. А теперь-то чем себя побаловать? С такими мыслями он подошёл к дверям супермаркета. Двери, «увидев» его, открылись и, как в прошлом году — раньше их тут не было, — так и остались стоять открытыми. У них опять полетел фотоэлемент.

В магазине старец произвёл точно такой же переполох, как и на улице. Продавцы, кассиры, покупатели — кто плакал от радости, склонившись, а кто от страха. Сами понимаете, современные магазины никто не проверяет — продавай что хошь, — а тут, мало ли.

Одна из кассирш на входе в сам отдел узнала старца. Она и прошлый год сидела на кассе. Теперь она так сильно обрадовалась, что слёзы текли у неё по щекам ручьями, хотя старец прошёл уже мимо неё. То есть это были слёзы не оттого, что Свет появился, а, скорее, результат его появления. От радости и счастья плакала. Ведь говорили, огромное счастье ждёт того, кто увидит Свет, а увидевший дважды сам им когда-нибудь станет. Вот и она теперь думала: что ж это получается, и ей гореть?! Выходит, что так, — думала она, а оттого слёзы текли ещё больше.
Вдруг страшная мысль, долго не дававшая ей покоя, неожиданно вынырнула на поверхности сознания. В прошлый-то раз ведь это она отбивала ему булку «Бородинского». Она помнила всё, такое не забывается. Он подошёл к её кассе, она сидела и плакала от радости — это был её Перво-Свет, — склонив голову, не в силах смотреть на исходящее от него сияние. Он высыпал ей одну мелочь: десятикопеешные, полтинники, рубли — ни одного двухрублёвика даже не было. Но все монетки были какие-то светящиеся. Поэтому, когда старец ушёл, она собрала всю эту мелочь и оставила себе. Какие-то монетки раздала тут же подружкам-кассиршам, какие — друзьям, отдала соседям, родным — много мелочи было. Детям повешала на шею, продев ниточку в проделанные дырочки. И себе оставила рубль, он и сейчас на ней был. Может, это он, того, мысль-то, железный ведь, притянул, напомнил ей. Ведь когда она хлеб-то продала старцу, не понимала же, от счастья, что наделала. Это уже спустя какое-то время какая-то старушка у неё спросила: «А что, милая, хлеб такой чёрствый?» Её тогда как током от этого старушкиного вопроса ударило. Да как же она продала тогда самому Старцу такой же хлеб, да ещё и деньги взяла за это? И долго не давала ей покоя эта мысль: и ночью будила, и днём ни с того ни с сего всплывала. Это что же, старец опять купит такого хлеба? Простым-то людям, — думала она, — нельзя здесь продукты покупать. Ведь чем больше людей пройдёт между рядами с «добрым» сердцем, тем ядовитее становится продукт. А тут почти все "добрые", особенно когда с работы идут. Разве можно СвЕтовым тут покупать что-нибудь? Ладно, в первый раз продала, ослепла от счастья своего, а второй раз?
Она пулей выскочила из-за кассы и помчалась в сторону хлебного отдела. Старец так и не определился, чего бы ему. Кассирша обошла старца и встала сбоку, опустив голову. Она уже собиралась сказать: «Не надо бы вам покупать тут, мол, вы только скажите куда, так я сама поднесу», — как услышала:
— Вот этого предложи, касатушка. Сама пеку, с душой. Ох, и душистый.
У кассирши в руках оказался чуть тёплый хлеб, но исходящий от него аромат говорил о том, что он действительно самый что ни на есть настоящий. Не такой, какой теперь ветеранам и пенсионерам со скидкой продают, не «льготный хлеб». А такой, которого теперь ни в одном магазине не купишь.
Кассирша увидела бабушку, которая осматривала одежду старика и могла спокойно это делать с открытыми глазами. Она отряхнула какие-то пылинки с него, аккуратно сняла то ли нитку, то ли волосок со спины, а тот её словно не замечал. На этом осмотр закончился.
— Чего молчишь-то, предлагай, — сказала она, отходя от старца.
— Возьмите вот этот, Свет Дедушко, — тут же сказала она.
Старец взял буханку из её рук, вдохнул запах хлеба и прикрыл глаза от удовольствия.
— А что, пожалуй, можно и сдобным себя побаловать. Ну, пойдём к машинке твоей. Как время-то твоё проходило? Помню я тебя. Спектр волос у тебя приметный, ни с кем не спутаешь.
На кассе старец опять высыпал ей горсть светящейся мелочи и вышел через «удивлённый рот» супермаркета. За ним по-прежнему, как умная собака, его дожидавшаяся Тишина.

Кассирша опять собрала все монетки и только сейчас заметила старушку, которая одна смотрела вослед уходящему.
— А разве нельзя приносить им хлеб домой, и бесплатно? — спросила кассирша старушку.
— А кто ж знает, где его дом? Это когда они отвлекаются от размышлений, то светятся вот так, а когда уже сделают то, ради чего отвлекались, то опять возвращаются в интенсивный режим мышления. В общем, подходя к дому, он разгоняется до такой степени, что нейронные сцепки, задействованные в процессе мышления, их совокупные вспышки светятся так, что застят весь квартал. Поэтому невозможно определить не только подъезд, где он исчезает, но даже дом приблизительно узнать не удаётся. А потом душа его путешествует в других мирах, а тело словно впадает в анабиоз. Поэтому, если его найдут ваши врачи, его признают мёртвым и закопают. А бесплатно хлеб он никогда не возьмёт. Говорят, что у них есть прозрачные стеклянные баночки, в которых всегда появляется мелочь, которую теряют люди, и её там всегда ровно столько, чтобы ему хватило на то, что ему нужно. Но таким не нужно практически ничего, иначе мы бы видели их гораздо чаще. Сама скоро всё узнаешь, — сказала она и пошла на выход.

Кассирша, в своё Второ-Светье, казалось, стала мудрее. «А что если Он в следующий раз придёт, а старушки рядом не окажется?» — подумала она, сняла фирменный халат и пошла следом за старушкой.

Долго ещё в супермаркете рассказывали о кассирше, Увидевшей Свет.