Эсфирь. Глава 28

Стрельчатые окна в галерее теперь были занавешены. Кристиан не хотел, чтоб заря искажала ненужным отсветом его холсты. Многочисленные пришедшие посетители (такие же, как мы с вами)  чувствовали себя здесь немного странно. С обоих сторон – водопады занавесов, от чего пространство кажется давящим.

Белый электрический свет добавлял галерее мертвенности и холода. Гости желали скорее увидеть картины. Они молчали и терпеливо ждали. Безликий человек, которому де Снор доверил очень важное, стоял перед ними. От лица Кристиана он читал громко:

«Хочу сказать слова горячего приветствия всем пришедшим. Данная выставка – особенная. Во-первых, потому что она последняя, что я лично могу учредить. Во-вторых… Нет, я  повременю с оглаской. Просто послушайте меня. Я прошу. Для вас же не секрет, что очень сложно быть услышанным?..»

У гостей создавалось впечатление, что голос самого художника звучит в этих строках. Это глубинный тембр, произносящий:

«В то время, как вы находитесь в мраморном зале перед портьерой, что скрывает мои холсты, я уже наверняка считаю последние минуты своей жизни. Я сижу на крыше своей башни, ощущая ядовитый запах бензина, что разлит везде. Признаться, мне немного жаль, что я умру в пиджаке, что загажен этой зловонной дрянью. Мне немного жаль ваших нервов, что будут заметно подпорчены, когда занавес упадёт. Но отчасти я вам завидую. Вы первые, кто узнает правду. Мидиан уже восемь лет ломает голову над загадочными пропажами юных девушек. Мидиан не знает, куда они уходят, когда белая дверь за ними захлопывается. Я дам ответ на сей вопрос. Они уходят в Искусство. В моё проклятое Искусство. Я творец в образе Каина, чьи дары неугодны Богу.

Я прощаюсь. С вами, мне неизвестными. Но я читаю сквозь расстояние и время на ваших лицах растерянность. Я влюблён в ваши лица сейчас. Так же я был влюблен в моих безмолвных натурщиц, что источали благоухание нездешних цветов. Вы не знаете, что вы освещены неземным багровым отсветом – так История помечает тех, кто становится свидетелем Явления Эпохи. Наш век – Лихорадка перед исходом всех времён. Я прощаюсь с вашим миром и с собственной жизнью. Я прощаюсь с Мидианом – с тем городом, что решил мою судьбу.»

И безликий закончил чтение и потянул за шнурок, чтоб открыть занавес…
Люди кричали от ужаса. Они роняли слёзы, закрывая судорожно глаза руками в истошном рыдании. Они познали неведанное до нынешней минуты чувство. На них пристально смотрела Смерть через зрачки трупов, изображённых в пышной, отвратительной изысканности.

…Когда те люди придут домой, то обнимут своих детей, понимая, что давно не были с ними ласковы. Они перестанут думать о себе, как о богах, которые могут всё, которым всё подвластно. Они поймут, что гибель гораздо ближе, чем им казалось. Что она может лёгкой поступью прийти на торжественный вечер и пристально взирать с полотен, на которых – увядание и разложение, от которых не уйдёт никто. Они испытали священный ужас, сверженные со своих мнимых высот и увидевшие единственную правду. Что ты оставишь, с чем ты уйдёшь туда, когда она явится и к тебе?

И те люди будут презирать Кристиана де Снора, как убийцу. Они будут его любить, вряд ли сознаваясь в этом окружающим или себе. Любить – потому что так много в нем было одиночества и надрыва, слишком человеческих, слишком знакомых всем, у кого есть сердце. Рябь телевизионных экранов заменится его отвратительной и пронзительно печальной историей жизни. О нём будут говорить почти шёпотом, но его не забудут никогда. Коллекции его полотен займут места в самых знаменитых музеях, а возле них будет постоянная толпа зрителей. Постоянная, как зыбь на воде. Волны будут появляться и исчезать, уступив место новым. Так поколение за поколением люди не утратят интерес к этому живописцу, чудовищу, безумцу, гению, потому что он способен им напомнить о том, что ничто не вечно. И кто-то пожалеет его исковерканную и изуродованную жизнь, поскольку он поставил на кон слишком много и невыразимо многим пожертвовал. Вот, что станется в будущем.

А сейчас он сидел на крыше своей высокой башни. Он издали приметил приближающиеся к нему полицейские сирены. Он меланхолично кинул зелёный, абсентный взор в их сторону...

Даниэль наблюдал, как Эсфирь, что осторожно и плавно подошла к нему, проводит по своим запястьям лёгкими руками, словно освобождаясь от невидимых кандалов. И в этот момент железные оковы, что приковывали Еву к стене, открылись сами собой, и она услышала пронёсшийся возле неё шёпот женского голоса: «Спасайся!..»
Мой герой увидел перед собой совершенно другую Эсфирь: снега таяли, лёд истончался… Как и тогда, они вдвоём слышали «Вальс цветов». Мелодии, казалось, витали в воздухе. Они закружились в танце, как и годы назад, но всё было иначе. В осознании дурного деяния уже скрыто зерно его искупления. Эсфирь осознавала всё.
Кристиан привычным для себя движением поправил цилиндр, спокойно взял мундштук в зубы. Полицейские сирены близко… Он прикурил. Насыщенные пары бензина воспламенились.

«Ты же простишь меня?.. Простишь?» - звучал в сознании Даниэля её голос, умоляющий и раскаивающейся. А губы её улыбались слабо, дрожа уголками. И она окуналась в небо его взгляда. «Я прощаю тебя», - прошептал он. Они были на балконе. И они обнимали друг друга и роняли слёзы, но не от боли. К ним спустилась та единственная настоящая Любовь, без которой мир не мог бы быть создан и без которой не мог бы существовать. Даниэль увидел, как на её лице изобразились безмятежность и покой. Она растаяла пеплом через его пальцы. Вселенское дыхание, пришедшее из-за горизонта, подхватило её...

Полицейские увидели лишь башню де Снора, охваченную огнём. «Вот оно, завершение!» - разочарованно подумали те люди. Нет, это было только начало. Кристиан унёсся вслед за Эсфирь - на север, куда дул ветер. В ночи среди полярных сияний, в запредельном холоде, где звёзды вспыхивают голубым адовым пламенем, он будет её искать и останется с ней – навечно.