Чужая тайна

Мы шли по перрону, словно по узкой дороге, забитой людьми. Но я, конечно, смотрел только на неё.
Она была одета в плотную белую юбку, такую же белую блузку и какие-то греческие сандалии с модной высокой шнуровкой из ремешков.
Всё это великолепие завершал конский хвост блестящих каштановых волос и очаровательная улыбка.
Сегодня мы на электричке прокатились загород, и были совершенно счастливы после прогулки.

Войдя в здание старого вокзала, мы прошли мимо бравого полицейского и его симпатичной напарницы-блондинки, спустились по мраморной лестнице с завитушками на перилах и вышли в просторный длинный холл.
Я издалека узнал этот звук с хрипотцой.
Почти как человеческий голос - мастерски сочный и живой - саксофон играл "What a wonderful world".
Правда, эта светлая и красивая мелодия звучала так, что неожиданно становилось грустно...
Но я держал за руку Марию! И радость от этого рвалась наружу.

Интересно, что звук саксофона мягко побеждал ровный гул голосов пассажиров и встречающих, а объявления об отправлении и прибытии поездов здесь и вовсе не слышны.
Однако Мария была совершенно равнодушной к музыке и даже не повернулась к музыканту, стоящему где-то у лестницы в тени.
Вот только что улыбавшаяся, она вдруг похолодела и стала серьёзной.

- Давай послушаем, - я потянул её легонько за руку. В этот чудесный день лиричный саксофон казался мне прекрасным развлечением.
- Нет, эта музыка разрывает мне душу, - неожиданно ответила она.
Я был сильно удивлён тем, как бесчувственно это было произнесено, но решил не сдаваться.
- Давай! Я попрошу, чтобы он сыграл  что-нибудь свинговое, или "I do, I do, I do", или "Ekh razz, jescho razz!" На худой конец - тему из "Титаника"...
Мария шла, не останавливаясь, и я даже испугался, что она сейчас выдернет свою руку.
- Ничего не надо, - сказала она бесцветным голосом.
Это меня так поразило: только что мы смеялись, вспоминая нашу бесшабашную прогулку.
Но я всё ещё пытался шутить:
- Давай вернёмся, и скажу, чтоб он сбацал в стиле "Гуляй, душа!" Я люблю "Lily was here". Ты будешь моей Лили.

Я цеплялся за всё подряд с непонятной для себя страстью.
Я словно боролся за то, чтобы не потерять радость нашей близости, которая осталась только в пожатии рук.
- У тебя ничего не выйдет! - отрезала Мария.
Она неотвратимо шла к дверям, из которых выглядывала залитая солнцем площадь. Как будто боялась остановиться или обернуться до выхода из вокзала.
- Когда-то он уже надорвал свою душу, -  сказала она тем же морозным голосом и вышла из зала на слепящий свет.

Я, всё же, не дал её руке выскочить. Несколько шагов мы прошли молча.
Напрасно я пытался заглянуть ей в глаза: она смотрела прямо перед собой - карими глазами в пушистых ресницах.
Тогда я пропел: "What a wonderful world!", но ответа не услышал.
После "настоящего" исполнения мой голос прозвучал неуклюже, и я примолк.
Всего через три шага Мария толкнула меня локтем и засмеялась.
Она снова стала тёплой и весёлой, но на мои вопросы о сцене на вокзале только отшучивалась.

В тот день я понял, что в жизни Марии есть закоулки, в которые она меня никогда не пустит.
В полумраке у лестницы я так и не разглядел лицо музыканта.
Но не забуду, как он играл...