1. Со дна

I'm sorry I can't steal you
I'm sorry I can't stay
So I'll put band-aids on your knees
And watch you fly away

I'm sending you away tonight
I'll put you on a bird's strong wing
I'm saving you the best way I know how
I hope again one day to hear you sing

© Ingrid Michaelson - A Bird's Song


6 октября 2006 года. Прайд Стрит. Иниас.

      Мамы уже нет всю ночь. Я помню, как она сказала бить тревогу, если она будет отсутствовать больше десяти часов. Мама никогда так долго не задерживалась на работе. Надо только вспомнить, как её описать.
- Анатан, что мне делать? - вырвался всхлип, и я посмотрел на своего друга, сидевшего рядом. Он был взрослее и умнее меня. Мама думает, что я выдумываю, и Анатана нет. Ничего, теперь-то она точно поверит, ведь Анатан мне поможет её найти.
      Анатан склонил голову к телефону и показал на него пальцем.
- Позвони в полицию. Уже пора, - он грустно вздохнул и положил руку на плечо.
- Я не хочу верить, что с ней что-то случилось.
- У нее очень опасная работа, Иниас. Она же не просто так сказала тебе, что ты должен делать, если её нет больше десяти часов.
- Ты прав, - я закусил губу и набрал номер.
      Тянущиеся гудки, один за другим. Может, стоило позвонить дяде Дереку?
- Полиция Вудбриджа, мы вас слушаем, - холодный голос женщины на том конце провода.
      Я всегда боялся полицейских, хоть и дядя Дерек тоже полицейский. Наверное, я боюсь их, потому что они более сильные и отважные, чем я и многие другие жители нашего города.
- Здравствуйте, я хочу заявить о пропаже своей матери: Ивоны Брайс Шелтон, - за трубку я держался мёртвой хваткой.
- Скажите, кем вы для нее приходитесь и свои данные.
- Кто? Его... Её сын, простите. Иниас Марк Шелтон, 1994 года рождения.
- Хорошо, опишите пропавшую.
      В голове всё смешалось, и я снова заикаюсь. Собрать мысли вместе. Собрать. Анатан держит в руках её фотографию, показывая её мне. С обратной стороны данные. Мама будто знала, что такое может произойти.
- Она... Белая, блондинка. Невысокая, около метра пятидесяти ростом. Глаза серо-голубые. Из дома вышла около пятнадцати часов назад, сказав, что если она не вернётся через десять часов - с ней что-то случилось. У неё очень опасная работа, поэтому она и сказала так.
- Кем работает ваша мать?
- Я... - осечка.
      Она так и не сказала мне. Так и не сказала, кем она работала.
- Послушайте, я говорю, что знаю.
- Хорошо, вы можете сказать, в какой одежде вы её видели в последний раз?
- Голубая блузка, красная юбка немного выше колена, - мой взгляд застыл на чайке, что села на окне со стороны улицы. Какая большая.
- Сколько лет вашей матери?
- Тридцать пять.
- Особые приметы у вашей матери есть?
- Нет, вроде бы.
- Татуировки, родимые пятна, шрамы?
- Нет.
- Хорошо, ваш звонок зарегестрирован. Мы вам позвоним, если появятся новости.
- Спасибо, до свидания, - я очень старался не реветь.
      Как страшно. Снова шмыгаю носом и кусаю губы.
      И только Анатан спокоен. Анатан всегда такой. Вот сел в кресле, согнув колени, вот почесывает затылок. У него очень белые волосы, будто сделаны из снега. И брови такие же. Он очень похож на призрака. Иногда даже жутко, хорошо, что он не привидение. Я слышал, они злые.
      Мы с ним знаем друг друга с тех пор, как мне исполнилось семь лет. При нашей с ним встрече он мне показался очень растерянным. Но самое главное, так это то, что первое, о чём он меня спросил было то, единственный ли я, кто ещё его видит. Мама его не видела. Его не видели ребята со двора. Его видел только я, и это было чем-то особенным. В конце концов это начало называться "у Иниаса появился воображаемый друг". Я боялся говорить об этом еще кому-то. Я не говорил даже дяде Дереку. Он иногда приходил к нам и помогал маме.
      Дядя Дерек очень добрый. Анатан хмурился каждый раз, когда он приходил. Так странно, Анатан ведь тоже добрый, они могли бы подружиться. Дядя Дерек был очень похож на него - они будто были одного возраста. Мама очень радовалась, когда он приходил, поэтому мне всегда было хорошо и радостно, когда дядя Дерек заходил к нам. Мама часто плачет, и я не знаю до сих пор из-за чего.
      Иногда мне кажется, что как раз из-за её опасной работы.
      Я поднял окно вверх, и Анатан протянул руку к чайке. Чайка будто тоже его видела и никуда не собиралась улетать. Рут мне как-то говорила, что животные и птицы всегда знают больше, чем мы. А еще она пыталась понять кошачий язык, и мы с ней часами сидели возле соседского забора, подзывая кошек на кошачьем языке. В итоге мы подозвали старушку, которая сильно на нас ругалась.
- У этой чайки клюв в чем-то красном, - заметил я и приблизился к ней. Анатан улыбнулся и подставил свою руку как жердочку для нее. Я принялся рассматривать чайку, её изящные и большие сероватые крылья, белую грудину и яркий желто-оранжевый клюв, с запачканными красными кончиками.
- Она съела кого-то. Чего тут гадать, - Анатан впечатлённо улыбался. Чайка прикрыла свои черные глаза и снова распахнула их, внимательно глядя на меня.
- Фу, это же жутко, - я скривился и отвернулся от птицы.
- Это нормально, Ини, - чайка полетела прочь, и Анатан снова удобно расположился в кресле. - Все мы - это часть большой пищевой цепочки. К слову, далеко не факт, что мы с тобой и многие люди в том числе на её вершине, как многие думают.
- А воображаемые друзья разве могут быть в пищевой цепочке? Они же не едят, - подумал я, вспомнив, что ещё ни разу не видел, как Анатан ест. - Ты вот не ешь.
- Разве что нам нужна пища иного рода, - уклонился Анатан и посмотрел мне в глаза.
      Его глаза были не такими, как у других людей. Они были очень яркими. У взрослых они обычно тусклые. У Анатана они были светящимися огоньком глубокого синего цвета, а ещё они отливали тёмно-зелёным. Словно море. Наверное, здорово было бы иметь такой цвет глаз. Я слышал как девчонки во дворе обсуждали глаза мальчиков. Наверное, у Анатана не было бы отбоя, если бы его видели.
- Какая же? - меня распирало любопытство. Анатан никогда не говорил много, особенно о том, каково быть воображаемым другом. А ведь я бы про это однажды смог написать энциклопедию. Я люблю энциклопедии. Они интересные, там много картинок, и столько всего, что прочитаешь, и челюсть на пол падает от удивительных фактов.
- Тебе еще рановато об этом знать.
      Ну вот, опять. Все взрослые так говорят. Это разочарование. Когда слышу эту фразу хочется выпить сыворотку для роста или возраста, чтобы меня считали за взрослого и всё рассказывали.
- А ты вдруг пропадёшь и так и не расскажешь мне про это, - я обиженно уселся в другое кресло.
- А я должен пропасть?
- У Рут уже пропал её "воображаемый друг". Она говорит, у кого он пропадает, тот становится взрослее.
- Рут очень много знает тогда, раз знает даже о таких вещах.
- Да, Рут умная.
      Наступила молчаливая пауза. Я не знал, что еще могу сделать: пойти гулять, поиграть, посмотреть телевизор? Нет, слишком засела тревога за маму. Остаётся только говорить с Анатаном. Хоть не так страшно. Может, для этого и существуют воображаемые друзья? Чтобы не было страшно?
      Синее кресло подо мной старчески скрипнуло.
      У меня засосало под ложечкой. Я голоден и встревожен. Кажется, мама с дядей Дереком готовили позавчера лазанью: что-то же должно было остаться. Я выпрямился и окинул взглядом комнату. Потрепанный мамин диванчик, на котором она спала, ютился в углу комнаты, и рядом стояла шаткая тумбочка с кучей мелочей. Подранные желтые обои, под которыми виднеются остатки плакатов из журналов. Это досталось нам от прошлых хозяев. Старый ветхий ковёр, от которого, если сильно топать, появляется запах пыли, и поднимаются маленькие крошечки вверх. Мама сказала, что топать по нему нельзя, а я всё равно иногда тайком прыгаю на него с кресла.
      Анатан продолжал сидеть на кресле, а я решил встать и пойти на кухню. Кухня была ещё меньше, такая же желтая и унылая. Красные шторки закрывали небольшое окно.
      На столе ничего не было. Так я и думал. Открываю холодильник - пустота, только паук может свеситься на этих решетках. Я забыл совсем, что мы лазанью доели вчера за обедом.
      Молоко на дверце! Осталось найти хлопья, только придется полазить наверху.
      Стул тяжеловат, поэтому даже не стараюсь его поднимать. Я очень слабый, над этим постоянно смеётся пухлый и отвратительный мальчишка, который старше меня на пару лет и приходит во двор пугать девочек. Я постоянно заступаюсь, и в итоге меня валяют в земле.
      Со скрипом придвигаю стул и залезаю на него.
      Распахивая шкафчик, вглядываясь на содержимое полок. Не густо. А вот и хлопья!
      Высунув от усердия язык, тянусь к полке. Не выходит, стараюсь тянуть руку выше, она даже болит. Встаю на носочки.
      Взрослая рука легла на разноцветную коробку и вытащила её. В сердце ёкнуло и испуганно затрепыхало. Я обернулся и выдохнул. Я и забыл, что можно позвать Анатана. Он же выше.
- Анатан, ты напугал меня! - выхватил я коробку из его руки.
      Он улыбнулся и сложил руки на груди. Его белые волосы торчали во все стороны. Может быть он родственник призрака? Или что-нибудь подобное, сверхъестественное?
- Почему у тебя волосы такие белые? И брови?
- Я альбинос, - отмахнулся он и постарался перевести тему. - Тебе тарелку достать?
- Я сам, - фыркнул гордо я, и мой воображаемый друг усмехнулся.
      Чтобы доказать, что он не прав в том, что надо мной смеётся, я слез со стула и начал двигать его с противным скрипом и тарахтением к раковине. Ничего, попляшут ещё эти взрослые, всё могут, значит.
      Снова встаю и кончиками пальцев дотягиваюсь до глубокой тарелки.
      Цель схвачена! Пальцы побелели, и я с усилием ещё немного приподнимаюсь, чтобы вытащить её из посудной решёточки. Победно сжимаю в руке тарелку, оборачиваюсь на Анатана с горделивым взглядом и... С грохотом бахаюсь на пол.
      Ух, как болит копчик и локти. Поднимаюсь, шипя от боли, и смотрю на тарелку. Точнее, на то, что раньше ею было.
- Так тебе всё ещё нужна тарелка? - насмешливая улыбка не сходила с лица альбиноса. Обидно. Анатан подошёл и, ловко взяв тарелку, плавно опустил её на стол. - Ты такой неуклюжий, как слон. Толку упрямиться, если не можешь. В следующий раз зови меня - целее будешь.
      Я еле встал и насупился. Копчик немного ныл, а локти неприятно саднило. Повезло ещё, что себе ничего не переломал, хотя тарелке мама не обрадуется. С досадой начал подбирать крупные куски и кидать в мусорку. Когда закончил, прошёлся метлой и собрал всё мелкое, чтобы не наступить. Всё валилось из рук, и я провозился с этим дольше, чем хотел.
     Достав молоко, я поставил его на стол. Насыпал из коробки хлопья и задумался. А что, если всё закончится хуже, чем я рассчитываю? Губы задрожали, и я осел на стул рядом со столом. Что, если мама не вернётся? Руки сами потянулись к лицу. Что, если её уже нет? Слышу, как шуршат ботинки по полу.
- Эй-эй-эй-эй-эй! Ещё рано так уж убиваться! - меня накрыло что-то тёплое. Кажется, плед.
      А я уже чувствую, что еда в меня не полезет, хоть и желудок уже завывает. Я уже чувствую, что хорошо уже не закончится. Я уже чувствую, что кажется Анатан и дядя Дерек будут единственными, кто будет рядом. Когда же уже позвонят из полиции?!

5 октября 2006 года. Прайд Стрит. Дерек.

      В легких мучительно сдавило, и моё тело напряглось. Мой взгляд потерялся в глубине неба, прошибая стекло. Я не видел стекла. Я не видел неба. Я не видел находящейся рядом блондинки. Я чувствовал опасность в этом чересчур спокойном небе. Наваждение. Панель блестит, руль ждёт прикосновения моих грубых рук. Я молчу и тем самым заставляю блондинку напрячься вместе со мной. Слышу покрапывание дождя о мутные стёкла и темно-синий корпус.
- Ты когда-нибудь смотрела снафф?
     Шлюхи живут такими моментами. Они заставляют их бояться, отбивают желание продолжать. Но потом они всё равно вернутся к прежнему. Играть в доброго копа или злого? Снова палка о двух концах.
- Ив, если ты снова к этому вернулась, то ты вряд ли будешь хорошей матерью, понимаешь? Однажды твой сын будет думать: "Я ел то, что она купила на натраханное". Я бы пожелал тебе быть осторожной, ведь дети могут винить в таком себя. Ты можешь говорить ему, что угодно, Ив, что угодно, но он будет упёрт, - губы занемели от холода в собственном голосе.
     И снова я вытаскиваю из этой грязной воды платящих трахалей и порно-индустрии. Я снова компенсирую её скверный образ жизни, делая её наискуднейшие запасы денег менее наискуднейшими при помощи своих вкладов. Пусть хотя бы её малыш будет питаться нормально.
     Её дрожащая от холода иссохшая рука принимает мои деньги.
     Лицо Ивоны пропитано этим душевным увяданием, в серых глазах нет огонька, губы обветренные и потрескавшиеся. Неестественный соломенный цвет её волос уже не напоминает мне о школьных годах, прожитых за одной партой. Её полные ожидания и тревоги зрачки вновь обращены на меня.
     Ивона не из тех женщин, которые не пытались даже вынырнуть. Она выныривала, но её топили снова. Во вкус она не входила.
- Ты пойми, мне самому неприятны эти нравоучения тебе. Но это важно в первую очередь хотя бы для твоего сына. Прости, - я сделал ещё одну паузу, подыскивая нужные слова, но взгляд упёрся в гонку между дождевыми каплями на лобовом стекле, окрашивающими вид снаружи тёмно-синим оттенком. - Выходи из машины, Ивона, - хрипло прошелестел я и прокашлялся. - У меня могут быть проблемы, если увидят, как я даю тебе деньги. Да и у тебя тоже их будет немало.
     Она выскальзывает из моей машины тихо, поражая меня скромностью своих повадок. Сжав в хрупких пальцах несколько купюр, Ивона наклоняется, заглядывая снаружи в салон автомобиля.
- Спасибо, Дерек.
     Дверь машины плотно хлопнула, я даже не смотрел, как она уходит из-за глубинного чувства стыда от того, что я её отпускаю. Ничего не изменилось. Она за эти деньги, что заработала и что я ей дал, сможет лишь неделю прожить. Над машиной продолжал возвышаться освещённый ярким светом билборд, призывающий к звонку именно в эту самую лучшую фирму по производству замков. Радио всё так же тарахтит, а рация всё так же оповещает о бытовухах. Второе к лучшему.
     Телефон стоит на беззвучном. Да и зачем звук, когда вибрацию слышно чуть ли не на всю улицу? Приходил сосед жаловаться, что моя вибрация телефона его разбудила ночью. Это я, дурак, кинул штаны на пол и завалился спать. Три ночи не спал - затянутая подработка охраной на заводе. Деньги, деньги, деньги - всё сходится на них. А телефон продолжает вибрировать. Звонит Мирей, считая гудки по ту сторону. На десятый по этикету надо сбрасывать, чокнутая стерва.
- Да, Мирей? - осторожно взял телефон я и ответил на звонок.
- Я не вовремя? Впрочем, это не важно. У нас ЧП - Киза опять решил показать гонор. Он на Прайд Стрит, в баре за поворотом на въезде к набережной. Я почти там, но мне нужно чтобы кто-то держал этого ублюдка за правое яйцо, пока я держу его за левое. Встретимся у входа.
     Гудки. Я выдыхаю и выхожу из машины. Плохая была идея брать трубку, я как чувствовал. Но, боже, о чём я - я бы всё равно не смог спокойно спать. Долг для меня превыше всего. Ставлю пикап на сигнализацию и, закатав рукава джинсовой ветровки, надеваю капюшон. Дождь усилился.

5 октября 2006 года. Прайд Стрит. Мирей.

      Шафранно-жёлтый клюв чайки врезался в грудину голубя и спрятался в мышиного цвета перьях. Через секунду окровавленный клюв тянул розоватую кишку и приподнимал во взмахе свои серые крылья. Чайка недовольно отпрянула и начала терзать печень.
      Я лишь на мгновение застыла, разглядывая эту жуткую картину. Хотя жуткая она только для обычного обывателя - я успела насмотреться страстей в морге. Мне это давалось в своё время очень тяжело: брали приступы головокружения; но за десять лет работы следователем сердце нальётся сталью, может и не до конца, но в таких ситуациях хладнокровие будет брать верх. Как и все, я начинала с зажимания носа и сморщивания лица при виде полуразложившегося трупа. Правда только оно обливается сочувствием, когда дёргаю Дерека - бедняга на ногах не держится, бегает по мелким бытовым ссорам и это всё, чем он мог бы похвастаться за последние три года, прямо с тех пор как...
      Досада заставила еще больше прибавить шагу, чтобы перегнать продолжение подобных мыслей о неприятном прошлом. Но оно всё равно догонит. И накроет волной.
      Мне нужно подтянуть Дерека за его свинцовые штаны, что тянут его на дно, и если я не буду с ним бесцеремонна и груба, то он останется соплёй на всю жизнь, что не самым лучшим способом отразится на работе нашего отдела. Господи, о чём я, даже на жизнях многих и его самого в том числе.
- Эй! Я тут! - подбегаю к знакомому силуэту. - Так быстро?
      Аспидный батник под потёртой джинсой ветровки прячут под собой Дерека Бонне-Дюпон, мужчину, чьи уставшие, карие, полуприкрытые глаза повидали разных видов. Его фамилия слишком пафосная, все мы так считаем, поэтому стараемся звать его только по имени, иначе будто попадаешь во времена мушкетёров. Забавно. Хотя он действительно самый добрый человек из всех, кого я знала. И будто духовно живёт у моста, на котором всех спасает. Вот только спасая всех, Дерек не замечает, как тонет сам.
      Медная макушка освободилась от капюшона.
      По высокому лбу, острым скулам и слабо очерченному подбородку стекала дождевая вода, руки были засунуты в карманы плотных чёрных штанов. Светлые, даже практически бесцветные брови чуть приподняты. Кончик носа его слегка раздвоен, видно как он дышит через ноздри: прошлое пловца даёт о себе знать. Верхняя губа слегка выпирает над нижней: очередная капля задерживается над его ртом и Дерек вытирает лицо рукавом.
- Я на машине. Так что там с Кизой? Недостаточно убедительно показала, где его место? - надо же, он умудряется давить усмешку при своей-то усталости.
      "Таким ты нужнее, Дерек", - выдохнула я, подумав про себя с тихим сочувствием, стараясь не показывать, что в действительности именно это и испытываю.
      Ничего, нам всем не хватает огонька. Огонёк... Плохое слово.
- Этот чмошник возомнил себя здесь блатным, думает, что если ему разрешили продолжать свою деятельность на этой территории в угоду полиции, то он теперь всех за мошонки держит! Ты только подумай: мне звонит администратор с жалобой, что у него в баре чертов драгдиллер орёт на всех подряд и на какого-то Джона, чтобы ему вернули деньги за жидкий экстази, так он еще и дерётся со всеми, хотя его лишь пытаются усмирить, безумие просто, - я опускаю ручку и толкаю тяжелую дверь от себя.
      Красная дверь казалась титановой и по краям была покрыта ржавчиной. Маленькие гвоздики составляли своеобразную рамку, а в центре двери на сырой бичёвке висела деревянная табличка "Открыто" с нарисованным моряком Папайей. Дверь была в выемке, будто из дома вырезали его бетонную часть и сделали в глубине этой выемки вход. Наверняка для старых курильщиков, которые не хотят мучать себя долгим зажиганием сырой сигареты, а в баре и без того нечем дышать.
      Бледно-желтый фонарь с мокрым асфальтом остались за спиной, а впереди какофония. Расшумелся, придурок, размахивает травматом. Два грузных мужика стараются удержать крысу за куртку, а Киза вырывается, ругаясь на португальском. Нас даже не сразу заметили - главная звезда находится в центре бара, и рядом валяются три перевёрнутых красных столика.
      Пухловатый старикашка в фартуке, от которого несло разливным пивом подбежал к нам, протирая на ходу свои кругленькие миниатюрные очки и надевая их на свой картошечный нос.
- Слава Б-Б-Богу, вы так быстро, про-проу... прошу вас разберитесь! - жилистые загорелые руки старичка тряслись. Бедняга заикается, перепугался, что будет перестрелка.
      Дерек устало потёр щетинистую щёку и резко гаркнул:
- Parar, Senhor Almada de Salvada!
      В такие моменты перед своим компаньоном я испытываю восторг. Даже появилось желание выучить португальский, хотя с Дереком и Кизой даже самоучитель покупать не надо, да и курсы не требуются. Смуглый и неопрятный, пахнущий спиртом Киза остановился и направил на нас свой взор. В это же время его, как воришку, встряхнул за шкирку здоровенный лысый детина с сигарой в зубах. Какая честь, бог торчков всего района.
- O que diabos voc; quer? - Кизу выпустили из захвата, и тот резко подошёл к Дереку.
      Не надо быть экстрасенсом, чтобы понять, что мужик-то явно не свеж и не трезв. А плоский и низкий лоб явно намекает на малый объём черепной коробки. Вспомнив пару словечек я всё же подключилась к диалогу, я же не декорация. Португальский, чёртов португальский, надо бы спросить, откуда Дерек его знает.
- Voc; n;o est; em casa, - хотела строго, а получилось вяло. Киза закатил свои глаза.
- Попридержи своего аффенпинчера, друг, - неожиданно Киза расплылся в приторной улыбке, в составе которой пребывало пара-тройка золотых зубов.
      Мой глок быстро оказался на уровне, что ниже его пояса, и опасно щелкнул.
- Я бы на твоём месте держала свой грязный португальский рот на замке, - пренебрежительная кличка меня сильно разозлила. Собака-обезьянка, ну да, очень смешно.
      В прищуренных глазах Кизы появился испуг, но он тупо продолжал улыбаться. Не поможет тебе улыбочка, выродок треклятый.
- Ты кажется забыл, что аффенпинчер может отстрелить тебе то, чем ты тут размахиваешь.
- Она имела в виду твоё достоинство, - вставил Дерек, вытащив свой глок из кобуры и мирно улыбаясь, словно отзеркаливал улыбку диллера. - В чём, кстати, и я могу ей помочь.
      Краем глаза увидела, как старикан в фартуке поджимает сухие губы, и бегает взглядом по нашим орудиям. Три пистолета на одно помещение - миром что-то не пахнет.
      Я опустила руку с глоком и спрятала его обратно, взглянув на Дерека. Тот понял, и выдохнул:
- Пистолет на стол.
      Мужички, что тут находились, почти все расселись на столах подальше и то и дело косились на нас. По бару снова пошёл сигаретный дым. Португалец опустил травмат на поставленный заново столик и уселся рядом с ним, будто собираясь схватить его в случае чего.
- Так в чём же дело, Киза? Какого чёрта, мы отпускаем тебя как помощника полиции, как рыбку, ориентирующуюся в другой воде, а в итоге оказываешься самой главной проблемой?! - ярость так и рвалась из меня, но я сжимала её и вкладывала в каждую букву по порциям.
- У меня сегодня тяжёлый день, мисс Уилкерсон, - развёл руками смуглый брюнет. - Один проходимец закупил у меня тьму GHB, а теперь я, как идиот, остался без денег!
- Кто это был? - тут же поинтересовался Дерек.
      Киза застыл и повёл челюстью:
- Некий Джон. Джон, да. Просил называть Чайкой, волосы такие... эмм... - драгдиллер нахмурился и будто попытался воссоздать в памяти образ человека. - Светлые, да. Я больше не помню ничего.
      Я оставила Дерека разбираться, а сама решила выяснить ситуацию у посетителей. Ну или алкашей, как вам будет удобно.
- Эй, парни, вы тут не наблюдали никакого Джона? Или Чайку? - мило улыбнулась я двум мужикам за столиком у вешалки. Хватит на этот вечер и одной перепалки для бедного бармена.
- Да вы задрали уже со своими чайками и Джонами, не было здесь такого, этот тут наорался с ними, всех уже в бешенство привел! - грубо отозвался толстый, расписанный татуировками пивохлёб.
- Нет, мэм, тут таких не было. Он резко вскочил, будто его кипятком облили, и как начал тут бушевать, а рядом с ним никого! Мистика! - прожевал слова древненький на вид посетитель.
      Остальные тут же резко засобирались уходить. Кто хочет обмолвиться словом с полицией? К чёрту полицию! Прекрасно. Бармен так-то сказал то же самое. Киза будто с воздухом бранился. Но ведь это только при галлюцинациях возможно, ну или нашего друга наконец-то взяла белочка.
- Давай-ка договоримся, - резко притянула португальца за рукав я и склонилась к его уху с виднеющимися родинками и блестящей серьгой, вкрадчиво изливая свою мысль. - Мы не поведём тебя на обследование, так и быть, со своими припадками разберёшься сам, но еще раз и, поверь мне, Киза, твои привилегии помашут тебе ручкой, ты же этого не хочешь? Ах да, в следующий раз догадайся взять деньги вперёд. Подумать не могла, что ты настолько аутист.
- Я был пьян, - процедил Киза, подумав, возможно, что действительно по-глупому получилось. Только идиот так раздобреет по пьяни.
- Но я пожелал бы тебе остановиться в своей деятельности, ну или хотя бы сделать её менее опасной, - поджато улыбнулся Дерек, обратившись к диллеру и тронув меня за плечо. - Так мы закончили? Я могу насладиться тарахтением своего пикапа и твоим обществом?
      Восторг. Обожаю Дерека за его заражающее спокойствие: поговоришь с ним, как валерьяны напьёшься. Я выпустила Кизу и развернулась, не прощаясь, переключившись на напарника:
- С тобой хоть на край света, ты же знаешь. Правда дальше этого городка нам всё равно не выехать.
      Я прошла к бармену и благодарно похлопала его по плечу.
- Не бойтесь, он у нас та ещё клиентура: ничего не наводит, кроме шума.
      Бармен закивал и вцепился жилистыми руками в мою руку, поправив свои маленькие очки:
- Спасибо вам, м-м-мисс Уилкерсон, большое с-с-спасибо, я так пере-перепугался, - старик выдохнул, выпустив воздух из лёгких через дрожащие губы, поправил фартук и побежал обратно за стойку, вдогонку крикнув Дереку. - И... И вам, сэр!
      Какая же шершавая у него рука.

***

      Дерек всё больше казался мне убитым от усталости в его глазах. Точнее, от его тяжелеющих век. Одного его оставлять нельзя, хотя я знаю, как сильно он иногда хочет сделать вид, что он в этом не нуждается. Мужчины - дурацкие создания. Лишь бы не жалели их, так они и на скалу взобраться готовы.
      Рыжинка в волосах блеснула в свете фар, прошедшем через стёкла его машины.
- Ты когда-нибудь задумывался о том, где бы мы были оба если бы решили оставить всё это? - выдохнула я, пристёгивая ремень.
- Когда?
- Три года назад.
- Мы бы не были напарниками. Этого хватит?
      Я усмехнулась и промолчала. Дерек, иногда мне даже хочется сказать тебе, как бы сильно я расстроилась, если бы твоё существование перестало выдёргивать меня из серости проклятых будних дней.


6 октября 2006 года. Род Лэйн Стрит. Ивона.

- Люди хотят понимать Божью милость, - рыжие отсветы пламени свечей плясали по старческому лицу священнослужителя. Под седыми усами появилась улыбка, и он заговорил громче. - Но ее невозможно объяснить!
      Черная ряса немного шуршала, и, казалось, что делала священника более зрительно устойчивым. На фоне разноцветных иконных витражей, он смотрелся органично, величаво и одновременно с этим смиренно. Прихожане всегда радовались проповедям пастора Риксона.
      Именно здесь пятого октября две тысячи шестого года среди них должна была оказаться Ивона Брайс Шелтон. Проститутка и любящая мать, верующая в Бога и страждущая от бедности и несчастно сложившейся жизни женщина тридцати пяти лет.
      Но она не смогла прийти в этот раз. В этот раз она бежала по улице от высокого мужчины с белыми волосами. Но высокий мужчина не бежал. Он настигал её снова и снова, появляясь за спиной, перед глазами, ловил за ладони, цеплял за ноги, заставляя её спотыкаться. Ивона Брайс Шелтон, онемевшая от ужаса, думала только о том, что её десятилетний сын должен её дождаться, и что он будет в целости и сохранности.
- Мы спрашиваем почему Бог милует нас, и не находим ответа, потому что мы не заслуживаем Его милости, - в это время в Католической Вудбриджской Церкви пастор оперся руками на дубовую лакированную кафедру и пригладил обложку молитвенника ладонью.
      Но Ивона Брайс Шелтон уже не смогла бы этого увидеть, потому что она открыла первую попавшуюся калитку, и рванулась к новеньким дверям незаселённого дома на Род Лэйн Стрит. Подозрительно, что они были открыты? Это было предусмотрено таинственным убийцей, но Ивоне некогда было задумываться об этом, ведь её трепетание и страх достигли пика. Она на секунду почувствовала себя в безопасности, когда захлопнула за собой остеклённую деревянную дверь. Она оперлась о нее руками и спиной, в надежде своим весом удержать её. Но буквально сразу же её что-то дёрнуло, она упала на живот и, взвыв от боли, пыталась сопротивляться тому, что тащило её за ноги по паркету, и скреблась по нему ногтями.
      В это время, пастор Риксон развёл руками, подчеркивая то, что находится за его спиной - витраж иконы Иисуса Христа - и вкрадчиво произнёс:
- Для того, чтобы полностью понять Божью милость, нужно полностью познать самого Бога.
      А ногти Ивоны царапали свежие обои, обдирали их, пока она старалась зацепиться хоть обо что-то и отбиться. Её тащило по лестнице. Всё выше. А подбородок больно ударялся о каждую ступеньку. Это было что-то нечеловеческой силы, но раньше и оно было человеком. Её тащил ныне покойный офицер Вудбриджского следственного отдела Джонатан Эрик Бёрк, альбинос и воображаемый друг её сына, который называл его Анатаном. Бёрку надоело сопротивление, и он уложил её на лопатки одним резким движением и вколол ей приобретённую у одного очень вспыльчивого и жадного португальца дозу гамма-гидроксибутирата. Женщина ослабла, но всё ещё находилась в плывущем от наркотика сознании.
- Милость - это прощение вопреки заслуженному наказанию, - пастор спустился с кафедры и начал проходить мимо рядов дубовых скамеек, шурша своей рясой и скрипя по деревянному полу своей спокойной поступью.
      И где-то вдали от него и этой церкви Ивону тащили дальше, и её швырнуло на пол уже тогда, когда они добрались до чердака. Чердак был просторным, и, может быть, на этом чердаке однажды чей-то другой десятилетний сын игрался бы с паровозиком или возился бы со своей коллекцией фантиков. Но её десятилетний сын спит, ещё не зная, где его воображаемый друг и любящая мать. А последняя шептала слабыми губами и умоляла отпустить, помиловать, обещала отдать все свои деньги, что у неё были. И вот она уже потянулась за ними трясущейся рукой, но Джонатан одним взмахом своей руки сделал так, что все её деньги разлетелись по чердаку и сожглись.
- За всё надо платить свою цену, - зло сказал Бёрк и прижал женщину к стене, достав камеру.
- Знаешь ли ты, потаскуха, что если бы не твоё жалкое существование, я был бы жив? - Бёрк тряхнул женщину, и та стукнулась головой о стену. - Знаешь ли ты, что это ты виновата в том, что рядом не было Дерека, когда со мной произошло то, что сейчас произойдёт с тобой? - последовал ещё один удар, но Ивоне не удалось вырваться. Её занемевшее тело предало её. - Тебе нравится Дерек, а? - руками Джонатан обхватил её горло. - Дерек хороший, а? - кольцо ладоней на тонкой и хрупкой шее блондинки стало сжиматься сильнее, а Ивона начала задыхаться, и ещё сильнее плескалась беспомощность в её слезах страха. - Дерек всё время выхаживает тебя и твоего сыночка: даже когда ему положено было находиться рядом с напарником, он побежал к тебе, просто потому что ты, тупая шваль, не уследила за своим ребенком, и тот не мог слезть с чертового дерева в тот вечер. Кстати, о твоём сыночке: надо было доверять ему, я настоящий. А теперь я могу тронуть и его, а он мне будет доверять, как тебе.
      Камера включилась. Послышался жужжащий звук - это выехал объектив. Ивона слабо понимала, что происходит. Рука Анатана соскочила с её шеи и принялась придерживать камеру. Блондинка рухнула на колени. Как только Ивона услышала о своём сыне, она зашептала, закрыв глаза:
- Прошу, не трогайте моего сына. Не трогайте его, не трогайте, не трогайте, - под конец она взвыла и начала захлёбываться. Её рот скривился в гримасе. Слёзы стекали по бледным щекам женщины, пока она пыталась опереться руками. От наркотика ей стало плохо, всё плыло. Камеру швырнуло в стену и она разлетелась вдребезги.
- Когда люди просят о помиловании, они признают свою вину и понимают, что заслужили наказание, - вот что могла услышать она, будь она сейчас на проповеди. - Невозможно просить о помиловании без признания своей вины, - тут священник повернулся к витражу и благоговейно улыбнулся. - Божья милость заключается в том, что Бог не даёт нам того, чего мы заслуживаем.
      Но либо Божья милость обошла Ивону, либо Бог действительно не дал ей того, что она заслужила. И если бы она была там, её бы не подбросило сейчас обратно к стене, её руки бы не были пробиты гвоздями и не истекали бы кровью. Она бы не ослабла и не потеряла бы сознание от боли. На её юбку и ноги не плеснуло бы бензином. И ко всему прочему она бы не загорелась как спичка в один миг. Только в одном повезло женщине - она отключилась раньше. Пламя было сильным, словно вырвалось из адских глубин, но оно не хаотично пожирало всё подряд. Первым раздался запах горящей кожи - это горели туфли. Рыжие языки облизывали костлявые лодыжки, за которые её когда-то держали клиенты, охватывали упругие икры, которые были постоянно напряжены из-за того что чаще всего Ивона ходила пешком. Запах горящей плоти начал доноситься на улицу из чердачного круглого окошка, которое открылось в тот же миг, как вонь бензола распространилась по чердаку. У этого пламени не было естественного происхождения - это было не то пламя, что и у церковных свечей, которые Ивона могла бы поставить сегодня.
      Позже на этот запах выбежит обеспокоенная старушка из соседнего дома, вызовет пожарную службу и полицию. Это произойдёт в час ночи.

***

      Умиротворённое молчание в тихом гудении двигателя было разорвано треском. "10-54d, Род Лэйн, пятнадцатый дом, как слышно? Приём", - рация задребезжала мужским голосом. Из футляра её вытаскивает короткостриженная брюнетка, чуть прицыкнув и закатив глаза. Сидевший рядом с ней рыжий мужчина вывернул руль направо.
- 10-85, только выехали с Прайд Стрит, сможем приехать только через семь минут. Проверьте и доложите. Приём, - красные четко очерченные припухлые губы Мирей зашевелились, а зелёные живые глаза узкого разреза смотрели на Дерека.
      "10-1000, женщина, предположительно 35 лет, сожгли заживо, догореть не успела, приехали пожарные. Имеется свидетель, опрашиваем. Приём", - послышалось из рации.
      Мирей повела легко раздвоенным маленьким подбородком и немного изменилась в лице. Теперь её лицо источало энтузиазм. Дереку это не нравилось. Это значило, что дело ей уже нравится, и что в это будет втянут и он тоже. Одно радовало - это не бытовуха. Но дурное предчувствие всё равно не давало ему покоя и заставляло немного подрагивать руками на руле.
      Уилкерсон, задумавшись о чём-то, запихала рацию обратно и повернула голову к своему напарнику.
- Наконец-то хоть что-то интересное, - усмехнулась она и посмотрела на его руки.
      Дерек поджал губы и тихо заговорил:
- Сегодня годовщина. Шестое.
      Слова его прозвучали сухо и траурно, но сам следователь сохранял на лице сосредоточенность.
- Его тоже сожгли, - тут же притупила взгляд Уилкерсон и выдохнула. - Ральф что-то говорил про вечер памяти в пять сегодня.
- Ты пойдёшь? - свечение фар других машин ударило несильно в глаза.
- Да, - Мирей уставилась на дорогу и почесала выбритый ёжиком затылок.
      Дерек промолчал, потому что тоже пойдёт. Прошло ещё несколько минут езды и пикап остановился. Мирей тут же отстегнула ремень и вылетела из машины.
- 10-97, приём, - вцепившись в рацию, стремительным шагом брюнетка надвигалась в сторону оцепленной желтой лентой территории, в то время как Дерек только вышел и достал ключи от пикапа, чтобы поставить машину на сигнализацию.
- А вот и вы, мисс Уилкерсон, - её тут же встретил один из копов и повёл к калитке. - Это нечто, чёрт возьми. Распятие гвоздями и сожжение. Мы привели судмедэкспертов, они уже осматривают тело.
      Мирей обернулась и махнула рукой рыжему офицеру. Бонне-Дюпон подбежал к ленте и, приподняв её, быстро настиг следователя и крепкого смуглого парня.
      Запах бензина и сгоревшей плоти стал чувствоваться сразу. Дерек поморщился и минул Мирей, зайдя в дом. В коридоре уже стоял Ральф и опрашивал седую старую женщину в розовом свитере, натянутом на белую сорочку. Она немного заикалась и отвечала ему. Взгляд следователя упал на стену, к которой прилегала лестница наверх - зияли небольшие ободранные бумажные щели, сквозь которые был виден серый бетон.
      Дерек ступил на первую ступеньку, на вторую, на третью... Поднялся. Окинул взглядом тёмный коридор, в котором уже стояло несколько экспертов и что-то оживлённо обсуждало. Открыв круглый проём на чердак толчком руки, мужчина поднялся по лесенке вверх. Вылез на чердак. Судмедэксперты склонились над телом, которое, судя по всему, уже сняли с гвоздей. Пока что пробраться туда было бы нереально, и Дерек, подумав, что может подойти туда позже, покосился на обломки камеры. Он нахмурился, подойдя к ней ближе и склонился над валяющимся черным адаптером, в котором находилась маленькая карта памяти. Он вытащил из кармана резиновые перчатки, маленькие щипцы и пакетик для улик. Щипцами он начал подбирать осколки камеры, и, уложив их в один пакет, достал второй поменьше - для адаптера. Упаковывая улики, Дерек решил, что стоит спуститься к Ральфу с Мирей и всё узнать, а потом растолкать судмедэкспертов, чтобы осмотреть тело. Но его мысли опередила Мирей, она вскарабкалась на чердак и вскоре подошла к мужчине, натягивая перчатки:
- Находка?
- Да, разбитая камера, возможно пальчики снять можно будет. А ещё адаптер с картой памяти, пропустим через раскадровку, может чего увидим.
- Прелесть, - Мирей перехватила улики в пакетах и кивнула в уголок чердака, где всё ещё сидели мудмедэксперты. - Тело-то видел? Мне Ральф сказал, что сожжена ровно половина тела до груди.
- Нет, через рой я не буду пихаться, пусть пока делают свою работу. Думаешь на карте снафф? - выгнул бровь Дерек, кивая на пакет с адаптером.
- Чёрт его знает. Я чего пришла-то... А, передать инфу, - потёрла лоб брюнетка ладонью.
- Никаких насильственных признаков проникновения в помещение нет. Паркет покоцан - это, возможно, следы сильного сопротивления. Её как будто тащили, но для убийцы она была как пушинка. По стенам на обоях видно, что ногтями жертва цеплялась за стены, в надежде вырваться.
- А ещё при осмотре на шее женщины обнаружен след от инъекции, - за её спиной появился Дик и кивнул головой в сторону окошка, снимая перчатки. - Вы можете подойти к телу, первоначальное и экстренное мы уже сделали. Вам осталось своим зорким глазом оценить ситуацию и собрать рядом всякие подарочки. А я вниз, к Ральфу.
      Латиноамериканец салютовал широкой ладонью и спустился вниз. Дерек привстал с корточек и похрустел шеей. "Ну, значит, будем смотреть", - мысленно выдохнул он и направился к постепенно расступающейся кучке суетящихся людей. И буквально через мгновение Дерек застыл, не веря тому, что видел. Перед ним на полу лежала половина тела Ивоны Брайс Шелтон. "Как это могло случиться, я же видел её буквально полтора часа назад, как?", - кулаки его сжались, а мысль спуталась с другой, о том, что теперь будет с Иниасом. А потом приплелась ещё одна: "Я должен молчать о знакомстве с ней, иначе меня отстранят от дел, да ещё и подозрение могут повесить". Мирей взглянула на напарника и в этот момент готова была поклясться, что увидела во взгляде следователя налились хрупким холодком растерянность и печаль. Правда, она решила, что это из-за того, что прошлое дало о себе знать, и вовремя отвернулась от него.


Примечания:

* [1]
Прости, я не могу украсть тебя.
Прости, я не могу остаться.
Так что я наклею пластырь на твои колени
И посмотрю, как ты улетишь прочь.
Я отошлю тебя прочь сегодня вечером,
Я поставлю тебя на сильное птичье крыло.
Я спасаю тебя наилучшим способом из тех, что мне известны.
Я надеюсь услышать твоё пение снова.


*[2]
- Прервитесь, сеньор Алмада де Салвада.
- Какого чёрта вам надо?
- Ты не дома. (португальский)

*[3]
Аффенпинчер - смешная собака, внешне схожая с обезьяной.

*[4]
10-54d: Возможно мёртвое тело
10-85: Задержка прибытия подкрепления
10-1000: Уголовное преступление / Мёртвый человек
10-97: Прибыл на место происшествия / Запись информации