Вспоминая деда

Мой дед почти до самой смерти вязал рыболовные сети. И для себя, и на заказ. Из капроновых ниток разной толщины. Бобины с этими нитками ему приносили мужики. Где брали - не знаю.

Вязал древним костяным челноком. Сети были двойными: одна - в крупную клетку, другая - в мелкую. Делались они месяца по полтора - два, в зависимости от занятости деда.

Я прибегала к нему и усаживалась на любимый старый кованый сундук с красивейшим покрывалом, сшитым бабушкой из множества матерчатых лоскутков. Тщательно подобранные, обрывки ткани складывались в цветные этнические узоры. Гладкое по спадающим до пола бокам, на сидении покрывало превращалось в бархатную травку. В этом месте лоскутки не сшивались между собой, а, уже мелко нарезанные, накладывались друг на друга, при этом чётко соблюдая узор.

Так вот. Я усаживалась на этот дивный сундук напротив деда. И часами слушала его рассказы. Ловко орудуя челноком, он говорил о Дальнем Востоке, куда его призвали в армию. Приписав себе лишний год рождения, он шестнадцатилетним уехал на другой конец страны, и, отслужив срочную службу, остался там на сверхсрочку.

* * *
 
Дед воевал.

Имея боевые награды, о войне вспоминать не любил. Говорил: "Тогда все воевали, не я один."

* * *

За всю жизнь я не услышала от деда ни одного матерного слова. Если только можно назвать матом словосочетание "етит-твою-мать"... Да и то в редких случаях.

* * *

Дед выпивал по праздникам. Не чаще. Но в его подвале, где был исключительный порядок, всегда стояла бутылочка водки. Местные мужики, и молодые, и в возрасте, запросто могли иногда к нему зайти поправить здоровье и просто так, поговорить, зная, что Петрович всегда угостит.

* * *

Я была у него первой внучкой. Он редко дарил подарки. Но если дарил, то такие, от которых кружилась голова и радость переполняла мою детскую душу.

Однажды он уехал в какой-то дальний посёлок. Сказал, что по делу. Вернулся с огромной коробкой и отдал ее мне.

Коробка была перетянута атласными лентами, и я долго не решалась разрушить это великолепие. А когда открыла - там оказалась кукла сказочной красоты. Она до сих пор хранится у меня дома.
   
Дед потом рассказывал, как обошел весь город, но ему ничего не понравилось. Поэтому решил поехать в знакомый поселковый магазин. И, действительно, нашёл там самую красивую куклу в мире.

Когда я пошла в первый класс, дед подарил мне настоящие механические часики. Они были миниатюрные, с позолоченным корпусом и алмазной гранью внутри циферблата. Я носила эти часы лет до двадцати пяти, не желая с ними расставаться.

Такие подарки дед делал всем своим многочисленным внукам по мере их взросления. И все мы до сих пор это помним...

* * *

Дед всю жизнь прослужил пожарным в нашем городе. В пожароопасные сезоны мог работать несколько вахт подряд, заменяя надышавшихся дымом сослуживцев. Его уважали и ценили за отзывчивость, бескорыстие и доброту.

* * *

Он был мастером на все руки. В молодые годы в свободное от работы время занимался изготовлением мебели. Плату брал небольшую. После войны все плохо жили.

А мебель он делал красиво. Я бы сказала, основательно. Диваны были пружинными, с высокими мягкими спинками и кожаными подлокоточными валиками с непременными кругляшами на торцах. Обтягивались диваны всегда самой лучшей тканью - выбитым бархатом. Лицевые стороны шкафов и комодов украшались резными узорами, выточенными опять же вручную.

* * *

В последние двадцать лет его зрение почти сошло на нет. Операции дали какой-то результат. Во всяком случае с диоптриями +12 он, держа ещё и лупу на почтенном расстоянии, читал книги и газеты. Слушать наше чтение не хотел... Сам.

* * *

В нашей семье до сих пор не принято выставлять напоказ  какие-то чувства. Присутствовали всегда лишь незримая забота и ощущение постоянной  защиты.

Возможно, именно поэтому я не припомню в паре бабушки и деда видимых проявлений любви и ласки по отношению друг к другу. И когда случилось так, что бабушка слегла совсем, дед нас удивил и озадачил, начав ухаживать за ней наравне с нами.

Приходя с работы, мы обнаруживали бабушку сидящей на кровати в окружении пяти взбитых и поставленных на ребро подушек. На голове ее белел свежий хлопковый платочек, плечи, "на всякий случай", согревала пуховая паутинка. Бабушка улыбалась. А дед, сидя перед ней на низеньком табурете, заботливо разминал ее ноги.  "Может, ещё встанет...", - говорил он, не оборачиваясь на нас, и продолжал скрюченными пальцами массировать стопы своей жены.

Однажды, подойдя к их двери, я услышала, как дед говорил бабушке о своей к ней любви... После этого я ещё долго не могла туда войти...


Деда не стало десять лет назад. Он умер в возрасте 91 года... Через восемь лет после жены...

Хоронили Рыбака Михаила Петровича с воинскими почестями...

Светлая ему память.