Там, где солнце с другой стороны, Ч. 4

Там, где солнце с другой стороны или Когда за окном не туристическая Мексика

Часть 4, страшно острая

Итак, мы двигаемся по странной разбитой улице в разваливающемся такси с неоновыми подсветками, латиноамериканской музыкой, крестами, иконами, и странными символами в виде куриц с оторванными головами. Здесь в маленьком такси, как и во всем городе смешиваются вера, романтика, криминал, вечная радость и расслабленность, и одновременно злость, безжалостность и бедность. Весь город пропитан этим букетом. Как все блюда напитаны перцем. Перец и кактус вот они боги местной кулинарии и напитков. Острота. Во всем.
Здесь острая жизнь.
И музыка до того мелодичная, рвущая душу, ото всюду льется, она здесь живет …
Мы вываливаемся из такси, так как выйти оттуда просто невозможно, в виду необходимости удерживать отваливающуюся дверь (кстати, противоположная обычно лишена ручки и заблокирована), это пока остается загадкой, хотя, наверное, ради безопасности платежей и выделен лишь один шлюз на выход.
Спасибо другу, крещеному годичным проживанием в этой ауре и уже не боящегося местных реалий, мы оказываемся в совершенно киношном до преувеличения кафе. На нас сворачивают голову коренные жители и мы под музыку, вот эту самую «айяяяй…», исполняемую мексиканскими ребятами на смешных гитарах, пытаемся незаметно найти столик и смешаться с толпой. Но слишком высокая для этих широт блондинка, рыжий белокожий муж и сошедший с полотен Антониони и Феллини итальянский коллега (если девушки представляли когда-либо идеального красавца с бархатным взглядом молодого Мастроянни, получите), притягивают много острых взглядов, полных и любопытства и чего-то еще, от чего становится не по себе.
Нас облепляют девочки, втюхивающие жвачки, от которых приходится отмахиваться весь обед, начиная с улыбки и заканчивая почти самообороной. Милые дети 10-11 лет. Недавно милые дети мужского пола попросили у приятеля, шедшего из супермаркета, монетки, он дал. Попросили еще, схватив за руки, он аккуратно отказал, - приставили отвертку к животу, и он просто их побил (парень, рожденный в Эфиопии от итальянской мамы и бурного папы, не растерялся, не проникся гуманностью от трусости).  Интересно, что бы сделала я. Здесь так хочется вдруг в одночасье стать Ларой Крофт. Ведь так обидно, когда заходят люди с пистолетами и заставляют всех положить бумажники на стол. (Посему в моем кошельке только мелочь). А так хочется всех спасти, и быть геройкой.
Обсудив сии реалии, мы аперитивим странным рыбным субчиком, после которого как-то очень хорошо.
И начинается рыбно-морская вакханалия, и мы забываем, что сырые устрицы нельзя, что лед нельзя, что вообще в такие заведения нам нельзя. И мы льем лимон в надежде на безопасность поглощаемого, и запиваем текилу ореховым ликером с подозрительным льдом. И все так вкусно, что даже последующая через час диарея, не сотрет этого впечатления, этой остроты и радости. А с картины на стене кафе все в тех же ярких мексиканских красках на меня смотрит девочка, у которой на поводке вместо собаки маленький лев. В этом вся Мексика: романтика, хищность, вкусная острота.
По дороге проходим открытые лавки изготовителей мебели, - смешных кресел, странных комодов, зеркал, - смеси старого колониального стиля и резкого и жесткого индейского, и так хочется увезти это с собой, но понятно, что развалится все, возможно, раньше нашего отъезда, который, как мы все верим, будет, то есть в смысле, доживем.
Таксист жестко спрашивает, нравится ли нам Мексика, мы дружно отвечаем: «Очень!».
Конец страшно-острой части.