Бульвар Безродный

Проснувшись, я лежал неподвижно, очевидно сегодня меня занесло не туда, так как обычно по утрам я сосредоточен на посредническом безделии. Мой мозг дал сигнал мне из места, как потом выяснилось, давно уже существовавшего, неприметного, масштабом недалеко ушедшего от мизерного.
Я ребячески мял подушку, запрокидывал одеяло, ничего не походило на мысль об одиночестве. Моя семья достаточно досаждает мне, друзей я пытаюсь избегать, ведь всего лучше провести денек с книгой, без всяческих метаний. Остановился на одном изречении, подобно самому себе. Я же не мог иначе – пропускать слова в их полном ряду значений. Мысль подталкивает на конкретизированный объект, то есть местность. Мой мозг указал мне путь к основному, очищенному от грязи, убежищу, которое сносит весь человеческий рассудок и переносит его в глубокий мотивизм вернуться обратно.
Я очутился на улице, пустой, как центр любого города на рассвете. Здесь даже не чувствуется приход ветра и его энергетического забвения, или, к примеру, солнцепека, который не дает мочи оклематься от гирь жаркого контроля над собой. Обычное состояние, даже обычнее нормального.
Если бы я очутился в этом месте, будучи ребенком, – сразу же представил себе некие сооружения, дал фантазии широкий лист, и спихнул бы все на реалистическую картину жизни. Мои родители бы не посмеялись, они совсем озабочены каждодневными проблемами, и считают, что каждый день – проблема, значит: «срочное поглощение проблемы», нависающее на долгие годы, то и вечность. Ну а, не беря этого, они совсем даже безобидные люди, особо непринужденно болтают о политике, стиральном порошке и хозяйственном мыле. Каждый вечер отвлекаюсь на их болтовню, в то время как в книге строки переплелись в чувственный клубок, я осознанно отвлекаюсь, но с вечернею монотонностью я свыкся, и больше не даю книжным строкам перерыва.
В такой незаурядно-пустой вечер, я оказался сторонником родительских споров, и не смог соорудить ни одного комка эмоций, связанных конкретно с книгой. Мысль об одиночестве приходила ко мне часто – именно это меня и не отличало от других «семейных отроков». Но сегодня я очутился в своей голове по своему желанию. Возможно, то, о чем я пытался умалчивать – происходит с каждым, только никто, собственно, этого не осознает как действительное.
Я ведь не любил, а если и любил, то…
И в этот момент чувствую, что счастлив: никого рядом нет, даже предметность этого места напоминает более пустынную, чем нагроможденную домами. Хотя и была все-таки особенность – статуи, скульптурность посадила меня на рядом стоящую лавку – это чертовски влечет воображение. Кто бы мог подумать, что я очутился в собственной голове, и неожиданно для меня в ней происходит крупнейший переворот действительных мер, само мое пребывание на этой улице, Господи! Эта тропа по своей примитивной удлиненности – резонна! После такого поворота, это вводное «нечто» меня все же отпустило, я оттянул шею за лавку, увидел, что меня ничего там не ждет, окромя пустырника. Да и странно, совсем нет той тоски, которая обязана есть меня, запивая воспоминаниями. Возможно, это еще одна реальность, ведь много их, достаточно много, чтобы у человека поехала крыша.
Что я знаю точно, так это то, что в первоначальном бытие (дома), образовывается ведущая шизофрения. Сейчас эта участь так же возможна, как и в первом случае, только вдвойне убийственно проникает (со второго-то раза). Я не хочу рассуждать, сидя здесь, у меня есть желание пройтись, и как можно медленнее.
Здесь есть, возможно, особенные временные рамки, только я не знаком с ними, кажется, я и не должен понимать этого. Для меня стало полноценным безлукавством, что человек не может просто так исчезнуть. Его везде ждут проблемы, где бы он ни был.
Только вот это место у меня не вызывает никаких эмоций, чувств, переживаний, воспоминаний. Я необдуманно следую вперед, чтобы увидеть ошибки, совершенные мною уже. Естественно, исправить этот паралогизм следует не здесь. Казалось бы: я отключился, как от снотворного, полностью расслаблен, удовлетворен всем, и еще что удивительно – мне не стоит больших усилий вернуть мою перводействительность.

Оттолкнувшись от одиночества, и приняв все забвенное его естество, решительно последую в мир, существовавший до этого. Мир современности, мир своеобразности и разгульности, а так же одиноких людей, которым нужно хотя бы раз в неделю появляться здесь, где очутился я. Всем им стоит проходить по всей продолжительности бульвара, не имеющего союзников. Он существует, как последний шанс для спасения неизлечимо больного,то есть, шанс излечиться в момент одиночества.

Открываю глаза, возможно, я и не закрывал их, но нахожусь теперь не на месте новопризнанном мне, а в своей квартире, где проживаю с момента моего рождения. Мать сказала, чтобы я не читал при плохом освещении( закрыл Андерсена «Оле-Лукойе»).
Стоит уточнить, что мне двадцать восемь лет, не имею профессии.
Я был трудным ребенком, в том плане, что: мешал матери и отцу спокойно наслаждаться собственным развитием, что есть очень интересно и наблюдательно для родителей. Со мной же родилась аглоссия, с ней я ценю чтение, как свою собственную невозможную речь. Мамины подруги говорят, что я очень симпатичный парень, что моя болезнь делает меня своенравным. На что бы я им ответил с превеликим удовольствием и жадностью: «Так забирайте мою своенравность вместе с ее породительницей!» Особенно иронически воспринимаю папиных приятелей, которые, услыхав об аглоссии, прячут взгляд на наш стертый паркет, невольно переминаясь – это действительно наблюдательно. Я понимаю, что не один такой
на белом свете. Непременно хотел бы знать об особенности моих додумок и предубеждений, касаемо мест, что не связанны с изначальным появлением всего на свет, но очень тесно связаны с человеческим состоянием, собственно, неких "одиноких вольнодумцев", которым проще высказать все накопленное уродство жизни, а также ее привилегии в персональной прослойке, отделе мозга, где-то близ таламуса.
В общем-то, я уверен, что спасаю себя сам как и кто-либо другой, с собственным букетом проблем. У меня он такой, и есть еще время для его пополнения, сколько точно, не знаю.
Я дочитал сказку, мне придется встать с кровати, чтобы открыть книгу посерьезнее, думаю, что это будет поэзия мало кому известная, мало кому известный Тракль.
Это было всего лишь утро, мой день – праздность, наполненная мечтами и фантазиями. Мне стало холодно от этой мысли. Я бы с удовольствием обнял маму, хочется побыть рядом с родным мне человеком, и не обязательно говорить ему что-то. Жизнь - просто быть, просто чувствовать.