Стрижка

Едва побрившись, Сергей Петрович понял, что зарос волосами.
Стричься приходилось нечасто. Денег немного. Тратить на себя – обидно. Сергей Петрович решил сам.

Сложности были не видны и не прогнозируемы.
Зеркало, острые ножницы и душа. Все составляющие успеха.
И вдохновение. Оно неизбежно давало Сергею Петровичу надежду на успешный исход любого предприятия.
Взяв ножницы, Сергей Петрович приступил.

Перво-наперво, он состриг себе левое ухо.
 
...Еще будучи совсем маленьким, Сергей Петрович страшно боялся бабку, что жила на соседней улице. Та, чуть свет просыпавшись, непременно выходила на улицу сторожить свои яблони. У нее их было три. А на дальней, третьей, росли потрясающего вкуса яблоки. Сорта Сергей Петрович не припомнил бы. Но это были красные, сочные, невероятно сладкие яблоки. Первое, по сути, яркое впечатление Сергея Петровича от его же детства.

Не помнил он уже, как звали бабку, у которой росла это яблоня. Но помнил, как забирался на нее, неистово тряс окрепший уже ствол, и на землю просыпалось штук десять яблок, самых спелых.
Сергей Петрович мигом спускался вниз, брал самое крупное из них, и, протерев его наспех майкой, вгрызался в яблоко, что есть силы.
И тут, внезапно, словно на войне,  сзади он чувствовал шорох. Потом бац! И боль. Резкая боль в ухе. Бабка хватала его за левое ухо и трясла, что есть силы, приговаривая: «Ах ты, воришка чертов! Ах ты,  крендель-ат пересохший!».

Больше всего, кроме невероятной боли, Сергея Петровича в тот момент интересовал почему-то именно этот крендель. Почему он – крендель? И почему – пересохший?

Так продолжалось несколько лет. Сергей Петрович не мог удержаться от соблазна поесть наивкуснейших сочных яблок. Бабка не отказывала себе в удовольствие почти оторвать ему левое ухо.

Со временем, Сергей Петрович даже стал замечать в зеркале, что его левое ухо стало отлично от правого. Оно оттопырилось, приобрело несколько лиловый оттенок. Но отказать в яблоках себе Сергей Петрович не мог. Да, и бабку было жалко. Он иногда залезал на забор, и долго смотрел, как та молча сидит на скамейке, уставившись на свои яблони. Она иногда часами не отрывала от них своего взгляда. Больше всего Сергей Петрович поражался тому, что она никогда эти яблоки не ела. И не собирала. Опадая по осени, они так и лежали в ее маленьком саду, потихоньку сгнивая на сырой земле. Но когда появлялся Сергей Петрович на дальнем дереве, бабка оживала.

В ней просыпалась могучая сила и прыткость кошки. Она бросалась на Сергей Петровича с такой грацией, что временами, несмотря на боль, Сергей Петрович даже хотел, чтобы она схватила его за ухо.
В эти мгновения бабка так отличалась от этой смирной сидящей, умирающей старухи, что Сергею Петровичу становилось за нее радостно. Он чувствовал, как в ней просыпалась угасающая было жизнь. А охота на маленького воришку становилась не забавой, а необходимостью. Чем-то обязательным. Спасающим, казалось ему, от полного, уничтожающего ее одиночества.

Это Сергей Петрович тогда остро чувствовал.
Только не понимал, как и сейчас, так и тогда, смысл того, что он крендель пересохший. Это его немного раздражало.

Однажды Сергей Петрович не пришел за яблоками. Он рос, у него появились девушки, иные интересы, кроме бабкиных яблок. Он провел целый день, даже не вспомнив про эту бабку.
И уже поздно вечером, когда вернулся домой, он вдруг понял, что забыл залезть на это третье дальнее дерево.

Утром, едва проснувшись, Сергей Петрович бросился к дому на соседней улице. Подтянувшись на заборе, он с интересом перегнулся через него, и осмотрелся. Вдруг заметил, что около привычной бабкиной лавки что-то темнеет. Будто мешок с картошкой. Терзаемый сомнениями, он медленно перелез через забор и пошел к этому мешку. Он ступал шаг за шагом, смутно осознавая, что произошло. И почему-то обвиняя себя, он понимал, что в этом произошедшем виноват именно он. И вчерашний день, когда не придя за яблоками, он оставил бабку одну в ее садике. Без себя и собственного уха.

Подойдя ближе, Сергей Петрович нагнулся над темнеющей в едва различимой в утреннем рассвете, кучей. Он протянул руку, и почувствовал под чем-то похожем на тряпку что-то твердое. Пошарив повнимательнее, он засунул руку поглубже, и тут…
Он резко обернулся, поскольку сзади что-то хрустнуло. Ветка, как потом оказалось.
Сергей Петрович на секунду остолбенел, соображая, что происходит, и в следующую секунду ощутил невероятную боль между ног.

«Ах, ты воришка! Ах, ты крендель-ат, недосушанный!».

Перед ним стояла бабка с лопатой наперевес. Этой лопатой она только что, изо всех сил врезала Сергею Петровичу промеж ног.
Падая, теряя сознание, Сергей Петрович понял, что свалился на что-то твердое. Это был мешок к собранными с земли яблоками, который лежал подле бабкиной скамейки.
Видно, она их и собрала.

Жизнь Сергея Петровича с тех пор не сложилась. Он безбожно пил, проматывал дни, часами сидел у дома на лавке, смотря куда-то вдаль.
Знакомые девушки от него быстро отвернулись, поскольку бабка попала очень точно.
Девушкам, как впрочем, и себе самому, Сергей Петрович был более не интересен.

Все эти годы он ненавидел свое левое ухо. Он именно ухо винил во всех своих бедах.
Сейчас, посмотрев в зеркало, он с удовлетворением обнаружил, что отрезал ухо очень ровно.

Вздохнув, он понял, что надо достричься, коли начал.

Сергей Петрович спустил штаны, и задумчиво посмотрел вниз.

Еще раз вздохнув, взяв ножницы, он приступил к стрижке.